Воспоминания Петра Николаевича Врангеля - Петр Врангель

Телеграмма эта разошлась с моей.

3 ноября я получил рапорт генерала Покровского, извещавший о вручении ему посланного через генерала Науменко предписания.

Наконец 6-го утром генерал Покровский вызвал меня к аппарату и сообщил мне следующее:

«Ультиматум был мною предъявлен вчера, срок истекал к 12 часам дня. Сущность ультиматума вам известна. От 9½ до 12 велась торговля. На совещании у атамана присутствовали: Сушков, Скобцов, Горбушин, оба Успенские и еще какой-то член, не помню. Все уговаривали меня во избежание кровопролития отказаться от своих требований и убеждали дать согласие на посылку делегации Главкому. Ввиду полной неприемлемости и явно намеренной оттяжки, я к 12 часам отказался продолжать переговоры и направился к войскам. В этот момент совещание признало необходимым выдать мне Калабухова, которого я арестовал и отправил к себе на квартиру. Тут же совещание по вопросу о выполнении второго моего требования – выдачи мне лидеров самостийников – постановило ехать в Раду и потребовать от них сдачи мне. Прибыв к войскам, состоящим на 3/4 из Екатеринодарского гарнизона, я был встречен ими криками “ура”, мною был послан в Раду офицер, передавший президиуму мое требование – немедленно выдать мне лидеров и собрать Таманский дивизион охраны Рады для сдачи оружия. Ввиду затяжки с ответом и истечения срока мною была введена в Раду сотня для занятия караулов и разоружения таманцев. Против Рады была выстроена также сотня. В период процесса безболезненного разоружения ко мне стали являться самостийники, которые тут же арестовывались и отправлялись во дворец. Рада реагировала на все требования сочувственно. В данный момент у меня на квартире сидят: Петр Макаренко, Омельченко, Воропинов, Манжула, Роговец, Феськов, Подтопельный, Жук, Балабас и сын Безкровного; брат Рябовола, Иван Макаренко и Безкровный скрылись и разыскиваются. Дальнейшие аресты производятся. Таманцы обезоружены и взяты под стражу. Рада выбрала делегацию для посылки Главкому, с изъявлением покорности и с декларативным заявлением об ориентации за Единую Россию, делегация сидит у меня. Обратный мой проезд во дворец сопровождался криками «ура» всего населения. Убедившись в безболезненном окончании операции, атаман решил, что он может оставаться у власти, сочувствия к этому со стороны политических деятелей нет, в данное время общая ситуация совершенно не в его пользу. После окончания разговора с вами я соединяюсь со Ставкой, дабы мой последующий совместный с Филимоновым разговор со Ставкой, который я вынужден был ему обещать, не дал бы смягчающих решений в Ставке».

Я немедленно отдал приказ войскам моей армии.

«ПРИКАЗ

Кавказской армии

№ 557.

6 ноября 1919 года. Г. Кисловодск.

Прикрываясь именем кубанцев, горсть предателей, засев в тылу, отреклась от Матери-России. Преступными действиями своими они грозили свести на нет все то, что сделано сынами Кубани для возрождения Великой России, все то, за что десятки тысяч кубанцев пролили свою кровь. Некоторые из них дошли до того, что заключили преступный договор с враждебными нам горскими народами, договор предания в руки врага младшего брата Кубани – Терека. Пытаясь развалить фронт, сея рознь в тылу и затрудняя работу атамана и правительства в деле снабжений и пополнения армии, преступники оказывали содействие врагам России, той красной нечисти, которая год тому назад залила Кубань кровью. Как командующий Кавказской армией, я обязан спасти армию и не допустить смуты в ее тылу.

Во исполнение отданного мною приказания, командующим войсками тыла армии генералом Покровским взяты под стражу и преданы военно-полевому суду в первую голову двенадцать изменников. Их имена: Калабухов, Безкровный, Макаренко, Манжула, Омельченко, Балабас, Воропинов, Феськов, Роговец, Жук, Подтопельный и Гончаров.

Пусть запомнят эти имена те, кто пытался бы идти по их стопам.

Генерал Врангель».

В тот же вечер я выехал в Екатеринодар. На вокзале я встречен был войсковым атаманом, чинами войскового штаба, походным атаманом, генералом Покровским и многочисленными депутациями. Почетный караул был выставлен от Гвардейского казачьего дивизиона. Верхом, в сопровождении генерала Покровского и чинов моего штаба, я проехал на квартиру генерала Покровского по улицам, где шпалерами выставлены были войска – полки бригады полковника Буряка, юнкерское училище, части местного гарнизона.

Отданный мною вчера приказ уже был отпечатан и расклеен на стенах домов в большом количестве экземпляров. Я рассчитывал, что торжественная встреча должна произвести на членов Рады, особенно на серую часть их, должное впечатление.

Военно-полевой суд над Калабуховым уже состоялся, был утвержден генералом Покровским, и на рассвете смертный приговор приведен в исполнение. Над остальными арестованными суда еще не было, о смягчении их участи Рада возбудила ходатайство, послав депутацию к Главнокомандующему. Я телеграфировал генералу Деникину:

«Приказание Ваше Нр 016722 исполнено – член Парижской конференции Калабухов арестован и по приговору военно-полевого суда сего числа повешен. Екатеринодар, 7 ноября 1919 года. Нр 181. Врангель».

От генерала Покровского я проехал в Раду, где к приезду моему собрались все ее члены. Я решил в обращении своем к Раде возможно менее касаться политической стороны вопроса, не считая возможный стать в этом всецело на сторону главного командования, политике которого в отношении Кубани я во многом сочувствовать не мог.

Я имел в виду настаивать исключительно на том тяжелом положении, в котором, благодаря борьбе Кубанской Краевой Рады с Главнокомандующим, оказалась моя армия; указать, что, борясь с генералом Деникиным, Законодательная Рада не остановилась перед предательством тех сынов Кубани, которые кровью своею обеспечили существование края. Я мог вернуться к армии, лишь обеспечив ей в дальнейшем всемерную поддержку Кубанского войска. Последнее будет возможно, лишь если глава войска, атаман, получит полную мощь.

Встреченный в вестибюле атаманом и председателем правительства, я прошел в зал. При входе моем вся Рада встала, и члены ее и многочисленная публика, заполнившая трибуны, встретили меня аплодисментами. Атаман, поднявшись на трибуну, приветствовал меня речью[26]:

«Добро пожаловать! Позвольте мне быть искренним и в этой искренности поведать вам наши тяжелые печали и наше тяжелое горе. Тяжкие испытания переживает сейчас Кубань. Тяжесть ответственности момента особенно глубоко чувствуется народными избранниками, здесь заседающими. Ошибки времени привели к тем событиям, которые тревожат, волнуют и удручают нас. Мы удручены, мы подавлены, в головах и сердцах наших происходящие события отзываются тяжким ударом.