Воспоминания Петра Николаевича Врангеля - Петр Врангель

В то время как на фронте мы вместе деремся и умираем, “добровольцы”, “иногородние” и “казаки”, здесь идет какое-то “отделение”, которого в жизни нет. В то время как мы, генералы, хорунжие, войсковые старшины и казаки, составляем одну семью, здесь объявляют о том, что войну ведут генералы. Еще недавно здесь, с этой кафедры, раздавались речи, которые я иначе не могу назвать как провокацией. Вы помните, вероятно, речь, сказанную одним из тех, которых, к счастью, сегодня здесь нет, о том, что на фронте приказано арестовать членов рады. Я, командующий армией, мимо которого не может пройти ни один приказ, заявляю вам, что это ложь. Этого никогда не было… Я не политик, а солдат и казак, уважаю казачьи вольности. («Ура», аплодисменты.) Никогда я не позволю себе посягнуть на эти права, но, как командующий армией, я обязан спасти ее и отвечаю за целость моего фронта. И я не могу допустить, чтобы в тылу кучка изменников расшатывала бы мой фронт и недостойным политиканством своим заставляла бы голодать мою армию. Вот почему я просил командующего войсками тыла генерала Покровского изъять тех, кто губит великое дело спасения России, кто позорит Кубань. Это им сделано, и я глубоко верю в то, что теперь, когда изъяты, вырваны с корнем плевелы, ваша мудрость подскажет вам верный путь к тому, чтобы нужды моей армии, моих орлов, ваших сынов и братьев были бы полностью удовлетворены».

Далее, упомянув о нуждах Кавказской армии, которые оставались без удовлетворения Законодательной Радой, я продолжал:

«Вот, господа члены Рады, болести моей армии. Давайте моей армии пополнения, заставьте стать в ее ряды тех сынов Кубани, которых молодость и здоровье обязывают помочь. Помогите моей армии конями, потому что казак без коня – не воин, помогите ей хлебом, и армия моя поддержит славу старых Кубанских знамен. Господа члены Рады, я возвращаюсь к моей армии с полной уверенностью, что голос ее дошел до ваших сердец. Не верю, что причина отсутствия помощи то, что Мать-Кубань забыла своих сынов. Нет. (Голос: «Нет».) Причины другие, и я, как честный человек, скажу, в чем все зло. Зло в том, что политика заела, зло в том, что атаман и Краевое правительство, при всем своем желании, не могли помочь нам, потому что каждый шаг связывался по рукам и по ногам недостойными политиканами в тылу. Моя уверенность, что лишь тогда моя армия получит помощь, когда атаман и Краевое правительство будут иметь возможность пользоваться полнотой своей власти и будут ответственны лишь перед вами, господа члены Рады, перед истинным хозяином земли Кубанской. Уезжая на фронт, могу ли я передать моим орлам, что их отцы и братья, члены Краевой Рады, как один придут на помощь. (Крики: «просим».) Благодарю вас, господа». (Крики: «ура».)

После слов члена Рады сотника Д. Филимонова, обратившегося ко мне также с просьбой о передаче арестованных в распоряжение Кубанской Краевой власти, был объявлен перерыв, и я с генералом Покровским вернулся к себе в поезд. Туда прибыла ко мне депутация Краевой Рады с новым ходатайством за арестованных. Я принял их возможно любезнее. Вновь указав на то тягостное положение, в котором оказались мои войска, вследствие той политической борьбы, которая велась в тылу армии, на то, что в дальнейшем борьба эта должна отразиться на духе войск, я заявил, что кровавый урок необходим, что он один может заставить опамятовать тех, кто, принося в жертву политике родную армию, губит самую Кубань, а с нею и Россию, что мне не нужны чьи-либо жизни, но необходима гарантия в том, что былое не повторится и армия не окажется вновь в отчаянном положении. В заключение я, как бы вскользь, заметил, что, конечно, и этот кровавый урок был бы лишним, если бы самой Краевой Радой была бы предоставлена главе войска – атаману – полная мощь и в действиях своих он был бы ответствен лишь перед верховным хозяином края – Краевой Радой.

– Как со стороны атамана, так и со стороны правительства я неизменно встречал полную поддержку и не сомневаюсь, что, не будь атаман и правительство связаны по рукам Законодательной Радой, все происшедшее не имело бы место.

Слова мои произвели должное впечатление, за поданную мною мысль мои собеседники охотно ухватились. Тут же был набросан проект изменения положения об управлении краем, который на следующий день и предложено было внести на обсуждение Рады группой ее членов.

8 ноября Кубанская Краевая Рада приняла закон об изменении временного положения об управлении Кубанским краем.

Кубанская чрезвычайная рада постановила:

Ввести в временное положение об управлении Кубанским краем изменения на основании следующих положений:

1. Функции Законодательной рады передаются Кубанской Краевой Раде, избираемой на основании особого закона.

2. Для избрания войскового атамана учреждается Атаманская Рада, избираемая на основании особого закона.

3. Временно, до избрания Атаманской и Краевой Рады, полномочия той и другой сохраняются за Кубанской Краевой Радой настоящего ее состава.

4. Краевое правительство ответственно перед Кубанской Краевой Радой.

5. Войсковому атаману в случае его несогласия с вотумом недоверия правительству принадлежит право роспуска Краевой Рады, с указанием, в самом указе о роспуске, времени созыва Краевой Рады нового состава. Краевая Рада нового состава должна быть созвана не позднее двух месяцев со дня роспуска, причем недоверие правительству, выраженное вновь созванной Радой, влечет за собой его отставку.

6. Положение об управлении Кубанским краем не может быть изменяемо советом правительства в порядке 57-й статьи означенного положения.

Я немедленно телеграфировал Главнокомандующему:

«Идя навстречу высказанным мною пожеланиям, Краевая Рада приняла закон об изменении временного положения об управлении Кубанским краем, пойдя в этом направлении даже далее моих предположений. С своей стороны, удовлетворяя ходатайство Рады, обещал сохранение жизни преданным суду лицам.

Екатеринодар. 8 ноября 1919 года. Нр 168. Врангель».

Генерал Филимонов, доказавший, что при настоящих условиях он не в силах крепко держать атаманскую булаву, должен был уступить место свое другому. Это ясно сознавалось всеми. Однако сам атаман этого не хотел понять. Попытки генералов Науменко и Покровского убедить его в этом успеха не имели. 9 ноября днем атаман заехал ко мне. Зная, что я уезжаю вечером в Таганрог, он просил меня вновь ходатайствовать перед генералом Деникиным о смягчении участи арестованных членов Рады. В заключение он обратился ко мне с просьбой повлиять на генерала Деникина в смысле смягчения враждебного отношения последнего к Кубани и, в частности, к нему, генералу Филимонову. Я с полной откровенностью ответил, что сделать этого не могу, что после всего происшедшего трудно требовать от Главнокомандующего благожелательного отношения к нему, генералу Филимонову, что дальнейшее пребывание его во главе края, несомненно, отразится неблагоприятно на отношении Главнокомандующего к кубанской краевой власти и что при настоящих условиях единственным выходом для генерала Филимонова представляется, по моему мнению, отказ от атаманской булавы. Генерал Филимонов возражений не делал, однако определенного ответа не дал. Вечером я выехал в Таганрог.