Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

Он медленно вернулся к парадной двери, продолжая на ходу вглядываться в окружающую тьму. Какой бескрайней и зловещей она казалась и каким далеким и ужасающе безликим был рокот невидимого отсюда океана.

Отчетливо видимым был только дом, грандиозный дом с освещенными окнами и проектами, которые строили его обитатели, дом, походивший на бастион, воздвигнутый, чтобы противостоять хаосу.

Феликс ждал у открытой двери. Он помог Ройбену снять пальто.

В библиотеке Ройбен рухнул в кресло, большое кресло с высокой удобной спинкой, которое каждый вечер занимал Феликс.

— Но я действительно видел ее, — сказал Ройбен. — Она была там, как живая, на ней был пеньюар, который она надела в ту злосчастную ночь. И он был весь в крови, весь залит… — Он вдруг с резкой болью воочию представил себе недавнее видение. И вновь почувствовал ту же тревогу, которую ощутил при первом взгляде в ее лицо. — Она была… несчастна. Она… она о чем-то просила меня, чего-то хотела…

Феликс стоял молча, скрестив руки на груди. И не пытался скрыть боль, которую испытывал.

— Дождь, — продолжал Ройбен, — похоже, не касался ее, этого привидения или что это было. Она светилась, нет, сияла. Она походила на призрак Питера Квинта из «Поворота винта». И искала кого-то или что-то.

Молчание.

— Что ты почувствовал, когда увидел ее? — спросил наконец Феликс.

— Ужас, — ответил Ройбен. — И, мне кажется, она это поняла. Думаю, она была разочарована.

Феликс снова надолго замолчал. А когда через некоторое время снова заговорил, его голос звучал очень спокойно, очень вежливо.

— Почему ты ужаснулся? — спросил он.

— Потому что это была… Марчент, — сказал Ройбен, стараясь не заикаться. — И значит, что Марчент где-то существует. Значит, Марчент, сохраняя сознание, пребывает где-то, причем не в каком-то блаженном посмертии, а здесь. Разве можно представить что-нибудь другое?

Стыд. Прежний стыд. Он повстречался с нею, любил ее и не сделал ровным счетом ничего, чтобы предотвратить ее гибель. И еще унаследовал от нее этот дом.

— Я не знаю, что это значит, — сказал Феликс. — Мне никогда не доводилось видеть духов. Духи являются к тем, кто способен их видеть.

— Вы мне верите?

— Конечно, верю. Судя по твоему описанию, это не был какой-то туманный силуэт…

— Ничего подобного, — быстро, захлебываясь, заговорил Ройбен. — Я видел жемчужины, которыми был украшен ее пеньюар. Кружева. Я видел старинные плотные кружева с этакими фестонами на вороте, очень красивые кружева. И жемчужный браслет, который она носила, когда я был с нею, тонкий браслет из мелких жемчужин, скрепленных серебряными звеньями.

— Этот браслет ей подарил я, — сказал, а вернее, выдохнул Феликс.

— Я видел ее руку. Она протянула ее так, будто рассчитывала достать до меня сквозь стекло. — Он снова ощутил мурашки по коже, но отогнал это ощущение. — Позвольте задать вам вопрос. Она похоронена здесь, на каком-то семейном кладбище, или где-то еще? Вы были на ее могиле? Стыдно признаться, но мне даже в голову ни разу не пришло пойти туда.

— Ну, ты был не в том состоянии, чтобы посетить похороны, — ответил Феликс. — Ты лежал в больнице. Но я сомневаюсь, что ее похоронили здесь. Мне кажется, что ее останки переправили в Южную Америку. Сказать по правде, я и не знаю, как это было.

— Не могло ли случиться, что она оказалась не там, где хотела?

— Не могу даже представить себе, чтобы для Марчент это имело какое-то значение. — Феликс говорил несвойственным ему невыразительным голосом. — Совершенно не могу, хотя что я о ней знаю?

— Феликс, что-то пошло не так, совсем не так. Иначе она не пришла бы. Посудите сами: я никогда прежде не то что не видел привидений, но даже не имел никаких предчувствий или пророческих снов. — Тут же он вспомнил, что то же самое и почти теми же словами говорила ему нынче вечером Лаура. — Но кое-что о призраках мне известно. Мой отец уверяет, что видел их своими глазами. Он, правда, не любит об этом говорить, особенно за столом, в компании, потому что над ним обычно смеются. Но его предки были ирландцами, и он видел призраки не единожды. Если призрак смотрит на человека, если знает о его присутствии, значит, ему что-то нужно.

— Ну, да, кельты и их привидения… — сказал Феликс без тени насмешки. Ему действительно было тяжело, и последняя реплика была брошена как бы в сторону. — У них есть дар. Поэтому неудивительно, что Фил их видел. Но тебе говорить с ним об этом ни в коем случае нельзя.

— Это я понимаю, — ответил Ройбен. — И все же он — тот самый человек, который может что-то знать.

— И тот самый человек, который сможет понять больше, чем тебе хотелось бы, если ты начнешь рассказывать ему обо всем, что тебя заботит, обо всем, что происходило с тобой под этим кровом.

— Феликс, я все это понимаю, не беспокойтесь. Понимаю.

Его глубоко поразило мрачное, угнетенное выражение лица Феликса. Казалось, что Феликс вот-вот обрушится под напором собственных мыслей.

Внезапно Ройбену стало стыдно. От этого видения он не только перепугался, но и испытал подъем. Оно наполнило его энергией, и у него не проскочило ни единой мысли о Феликсе и о тех чувствах, которые Феликс, несомненно, должен был испытывать сейчас.

Феликс вырастил Марчент, а того, как он знал и любил Марчент, Ройбен не мог даже представить себе, а он, Ройбен, вновь и вновь говорит о ней, хотя призрак, это чудесное и неповторимое достояние, должен был принадлежать ему. И Ройбена внезапно охватил стыд.

— Я сам не знаю, что несу, да? — вопросительным тоном произнес он. — Но я точно знаю, что видел ее.

— Ее убили, — сказал Феликс тем же тихим надрывным голосом. Потом сглотнул и обхватил себя руками за плечи; Ройбен никогда прежде не замечал за ним такого жеста. — Иногда бывает, что жертвы убийств не могут покинуть место гибели.

Они надолго замолчали, а потом Феликс повернулся спиной к Ройбену и подошел поближе к окну.

— О, почему я не вернулся раньше? — надрывно проговорил он. — Почему не дал ей знать о себе? О чем я думал, пока она год за годом оставалась одна?..

— Феликс, умоляю, не вините себя. Вы нисколько не виноваты в случившемся.

— Я бросил ее на произвол судьбы, как всегда бросаю их…

Феликс медленно вернулся к теплу камина и присел на скамеечку для ног, стоявшую перед креслом, напротив Ройбена.

— Не мог бы ты снова рассказать мне, как все это было? — спросил он.

— Конечно. Она смотрела прямо на меня, — сказал Ройбен, изо всех сил сдерживаясь, чтобы снова не разразиться сбивчивым потоком слов. — Она была прямо за стеклом. Понятия не имею, сколько времени она там находилась и смотрела на меня. Я никогда прежде не сидел на том диванчике. Мне давно хотелось, знаете ли, сесть на красные бархатные подушки, подобрать под себя ноги, но до этой ночи я так и не сделал этого.

— А она постоянно сидела там, когда была маленькая, — сказал Феликс. — Это было ее место. Я часами работал за столом, а она читала у окна. У нее всегда была там, за занавеской, стопочка книг.

— Где именно? С левой стороны? Она сидела спиной к стене с левой стороны окна?

— Именно так. Левый угол принадлежал ей. Я часто дразнил ее, что она испортит глаза: когда солнце начинало садиться, в том углу делалось совсем темно. А она читала, пока не становилось совсем темно. Она читала там даже в самые холодные зимние дни. Сидела там в халате, поджав под себя ноги в теплых носках. И упорно не желала пользоваться торшером. Говорила, что ей вполне хватает света от этой вот настольной лампы. Так ей нравилось.

— Точно так же там сидел и я, — слабым голосом сказал Ройбен.

Они снова умолкли. Пламя догорело, лишь уголья мерцали в камине.

В конце концов Ройбен поднялся.

— Устал. Такое ощущение, будто пробежал несколько миль. Все мышцы болят. Пожалуй, никогда еще мне так сильно не хотелось спать.

Феликс тоже встал — медленно, неохотно.

— Что же, — сказал он, — завтра я сделаю несколько звонков. Поговорю с ее приятелем из Буэнос-Айреса. Наверно, выяснить, там ли ее похоронили, где она хотела, будет совсем не трудно.

Они с Феликсом вместе направились к лестнице.

— Я хочу еще кое-что спросить, — сказал Ройбен, когда они поднимались по ступенькам. — Почему вы вдруг спустились в библиотеку? Услышали какие-то звуки или что-то почувствовали?

— Не знаю, — ответил Феликс. Проснулся. И ощутил нечто вроде frisson

[4]

, как это называется у французов. Что-то было не так. А потом, конечно, увидел тебя, увидел, как на тебе проступает волчья шерсть. Ты же знаешь, что мы неким неощутимым образом сообщаем друг другу о том, что начинаем трансформироваться…

Они приостановились в темном коридоре перед дверью в комнату Феликса.

— Тебе не будет тяжело остаться одному? — спросил Феликс.

— Нет, нисколько, — ответил Ройбен. — Это был страх не того рода. Я не боялся ее и не ждал от нее ничего дурного. Это было нечто совсем другое.