Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

– Принца Уэльского я еще мог спасти, но будь уверена, если бы нынче в салун явился Авраам Линкольн, я был бы бессилен. Его бы вздернули.

А завтра, с утра в понедельник, призыв возобновится.

Бродвей был тих, они с Гудзоном продолжали путь. Сияло солнце. Они пересекли Канал-стрит. По-прежнему никакой бучи, но Шон знал, что эта тишина мнимая. Благополучно доставив Гудзона на Принс-стрит, он сказал ему на прощание:

– Из церкви сразу же бегом в салун. А когда будешь дома, поставь на ставни брусья.

От Принс-стрит он зашагал на север. Немного погодя свернул направо, прошел квартал и зашагал по Бауэри. По пути он оставался бдительным. Людей по-прежнему было мало. На Восточной Четырнадцатой он снова свернул направо и пошел по Ирвинг-плейс в Грамерси-парк.

Он давно уже не бывал у Мастеров. Его родство с Мэри перестало быть тайной, и он иногда ее навещал. Все знали, что ему ничего не стоило взять сестру под крыло, но Мэри вполне устраивало ее положение. Он был бы рад увидеть ее замужем, но она запретила ему вмешиваться, и он рассудил, что она достаточно зрелая женщина, чтобы знать, чего хочет.

Иногда Шон встречался с Фрэнком Мастером. Он давно отплатил Мастеру за его доброе отношение в 1853-м, предложив купить кое-какую недвижимость, которую мэр распродавал по дешевке. А годом позже Мастер, случайно встретив его на Саут-стрит, сделал очередной любезный жест.

– Я знаю парня, который может принять еще одного инвестора в маленьком предприятии, – сообщил он Шону. – Навар может быть неплохой, если вы не боитесь немного рискнуть.

Шон колебался не дольше секунды. Его кредо было доверять людям.

– Мне это интересно, – ответил он.

Шон вынул из сейфа солидную сумму, чтобы вложиться в это дело, а через несколько месяцев положил втрое больше. С тех пор они с Фрэнком Мастером время от времени оказывали друг другу небольшие услуги. Если на то пошло, он тайно отблагодарил Мастера буквально на днях.

Шон подошел не к черному, а к парадному входу. Он считал это обязательным для себя. Вышла горничная, но на его вопрос ответила, что Мэри нет дома.

– Она поехала с подругой на Кони-Айленд. Пробудет там всю неделю.

Он знал об этих планах, равно как и о том, что поездка была отложена. Его слегка раздосадовало, что Мэри не сообщила ему об отъезде. С другой стороны, Шон был рад, что она уехала из города в столь напряженный момент. И он уже собрался уйти, когда за горничной возникла миссис Мастер и пригласила его в дом. Он шагнул из яркого солнечного света в сумрачный холл.

– Доброе утро, мистер О’Доннелл, – произнесла Хетти. – Боюсь, Мэри нет.

– Я знал об их поездке, – ответил Шон, – но не думал, что они уже уехали.

Миссис Мастер была не из тех женщин, которые ему нравились. Привилегированная евангелистка, ярая аболиционистка, проклятая республиканка. Он не удивился, когда узнал, что она вошла в число девяносто двух леди, образовавших комитет по улучшению городской санитарии. Возможно, от них была какая-то польза. Плевать он хотел.

Но она была другом Мэри, и больше его ничто не интересовало.

– У меня есть их адрес, – сказала Хетти. – Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, не думаю. – Шон чуть помедлил. – Миссис Мастер, я пришел, потому что мне кажется, нас ждут неприятности.

– Вот как? Какие неприятности, мистер О’Доннелл?

– Уличные беспорядки. Хочу ошибиться, но я собирался попросить ее быть осторожнее. Как и вас с мистером Мастером, – добавил он.

– Вот как, – повторила она. Когда Шон привык к полумраку в холле, он отметил необычную бледность Хетти и покрасневшие глаза, словно она плакала. – Если вдруг увидите моего мужа, предупредите его, пожалуйста. Даже… – Она чуть замялась, и он увидел в ее глазах отчаяние. – Сугубо для моего спокойствия – скажите ему, чтобы шел домой.

Отель «Сент-Николас инн» был огромным. Его беломраморный фасад доминировал над целым кварталом между Брум-стрит и Спринг-стрит на западной стороне Бродвея. Шесть этажей, шестьсот номеров. Роскошь высшей пробы. Здесь селились состоятельные туристы, а их нью-йоркские друзья с удовольствием встречались с ними в обшитых панелями холлах за чаепитием под расписанными фресками потолками и при свете газовых люстр.

Посему никто не обратил бы внимания на нью-йоркского джентльмена, навещающего гостей. И Фрэнк Мастер находился в отеле «Сент-Николас инн» с полудня субботы.

Гостья, к которой он пришел, тоже жила в городе. Ее звали Лили де Шанталь – по крайней мере, теперь. Родившись тридцать три года назад в Трентоне, Нью-Джерси, она получила имя Этель Кук, но псевдоним, который она выбрала в пору, когда еще надеялась стать оперной солисткой, так нравился и ей, и окружающим, что она по возможности избегала пользоваться старым именем.

Мощные голоса иных успешных певиц сочетались с грандиозными телами, и голос Лили, возможно, немного недотягивал до первой лиги, зато с телом все было в полном порядке. Говорила она тихо, но с актерской выверенностью и без французского акцента, никто не угадал бы в ней уроженку Трентона, за исключением интимных минут, в том числе страстных. Поистине никто не сумел бы определить, откуда она родом.

В жизни Лили де Шанталь было всего пять серьезных любовников. Каждого она выбирала в надежде сделать карьеру. Первым и лучшим был импресарио, вторым – дирижер, а остальные были богатые бизнесмены. Конечно, первые двое имели немалый вес в опере. Фрэнк Мастер посещал оперу, но и только. То, что она положила на него глаз, объяснялось, наверное, ее осознанием того, что пора перейти к иным страховым средствам.

Нужно признать: если уж Лили была вашей, то уделяла вам все внимание, а оно того стоило. Вдобавок она всегда была веселой, часто нежной, а иногда представала беззащитной. Все бывшие любовники остались ее друзьями. У нее было бы все, чего ни пожелай, когда бы не слабоватый голос.

Фрэнк Мастер еще не стал ее любовником. Он проходил испытание, хотя не догадывался об этом. Она нашла его умным, добрым и отчасти несведущим в опере, но этот грех, возможно, удалось бы исправить.

В том, что Фрэнк Мастер познакомился с Лили де Шанталь в опере, не было ничего удивительного. С минувшего века, когда опера пришла в город стараниями либреттиста самого Моцарта, она заняла важное место в жизни Нью-Йорка. Оперы ставились в многочисленных театрах, и не только для богатой элиты. Дженни Линд, ставшая городским кумиром, пела на открытом воздухе перед огромной толпой. Однако теперь главной оперной сценой была Музыкальная академия на Ирвинг-плейс, до которой от дома Фрэнка Мастера в Грамерси-парке было рукой подать. Это был красивый театр на четыре с половиной тысячи мест с ложами для завсегдатаев. Фрэнк Мастер был из числа последних.

Фрэнк Мастер видел, что намечается роман. Бо́льшую часть своего брака он, разумеется, обращал внимание на других женщин, но желал только Хетти. Однако годы напряжения между ними взяли свое. Чувствуя, что в душе она не питает к нему уважения, и защищая себя, Фрэнк мысленно пригрозил: «Я ей покажу, пусть даже и не узнает!»

В тот вечер, когда они познакомились, Лили де Шанталь пела в хоре. Под предлогом беседы об оперном театре он уломал ее позавтракать на неделе в «Дельмонико», после чего она пригласила его на скромный сольный концерт. Он пошел и посмотрел на нее с новым интересом. Ему понравилось то, как она держалась перед восхищенной публикой. Это и впечатлило, и заинтриговало его. В тот день Лили превратилась из миловидной женщины в предмет вожделения. Тем не менее он опешил, когда в конце вечера она шепнула ему, что будет рада, если на следующей неделе он сводит ее куда-нибудь пообедать после дневного спектакля.

У нее был приятный домик возле Бродвея на Восточной Двенадцатой, недалеко от оперного театра. И там, после обеда, его домогательства не встретили отпора, но не были и полностью удовлетворены.

– Ступай домой, пока тебя не хватились, – сказала она. – К тому же мне дорого мое доброе имя.

– Где же мы встретимся? – спросил он.

– Говорят, в отеле «Сент-Николас инн» очень милая обстановка.

Они встретились там десять дней назад. Свидание прошло лучше некуда. Он приходил туда два дня подряд и каждый раз оставался до вечера.

Фрэнк быстро понял несколько вещей. Возможно, все дело было в том, что он много лет прожил с Хетти, а все женщины, в чьем обществе он оказывался, напоминали ее же, но то обстоятельство, что Лили де Шанталь приходилось зарабатывать на жизнь, показалось ему необычным и волнующим. У нее имелось собственное мнение. Она знала об искусстве намного больше, чем он. Она могла вознести его интеллект на новые высоты, сделать его более интересным и важным малым. Жене его тоже было ума не занимать, а ее работа в комитете и прочая благотворительная деятельность были наполнены реальным содержанием и значимостью. Но Лили де Шанталь жила в другом мире и выбрала иную стезю: жизнь богемную, но респектабельную, пьянящую, но безопасную – она выглядела идеальным приключением.