Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

А против самого Чудотворцева выдвигались крайне тяжелые обвинения не просто в обычной антисоветчине, а в создании вооруженной контрреволюционной организации, ставящей себе целью путем террора восстановить (установить) в России теократическую монархию. На вопрос, как Чудотворцев мог создавать вооруженную организацию при столь ограниченном круге общения, ведя затворнический образ жизни, ответ был прост: членами его контрреволюционной организации были слушатели его лекций, в особенности те из них, кто посещал лекции регулярно, а таких слушателей было немало, помимо студентов, обязанных слушать профессора, что не снимало подозрений и с них; некоторые слушатели Чудотворцевских лекций были арестованы и приговорены к различным срокам заключения. Обвиняли Чудотворцева и в связях с врагом народа Михаилом Вериным, оставившим его в стране для подрывной контрреволюционной работы. Об идее мавзолея при этом не вспоминали. Словом, обвинение тянуло на высшую меру, и, судя по всему, подобный приговор был даже вынесен, но приведение его в исполнение откладывали в течение двух лет, пока Платон Демьянович не был вдруг освобожден, как уже упоминалось, в ответ на заграничную публикацию Михаила Верина, вроде бы подтверждающую худшие обвинения против Чудотворцева. С подозрительной быстротой вышла в свет и «Материя мифа», над которой Чудотворцев работал в последние годы перед арестом, но на книгу сразу же снова обрушились тяжелейшие идеологические обвинения. Чудотворцев доказывал реальность мифа, а его обвиняли в том, что он объявляет нереальной материю, предлагая считать ее мифом. По Чудотворцеву, миф – присутствие вещи в мире со всеми ее взаимосвязями, из которых и образуется вещь, а Чудотворцева обвиняли в том, что он провозглашает мифом социализм и коммунизм. Книга, как уже говорилось, была сразу же изъята, а Платон Демьянович снова арестован.

Правда, на этот раз о расстреле речь не шла. Чудотворцев был только отправлен на Беломорканал, где по состоянию здоровья его освободили от самых тяжелых работ, и по ночам он даже ухитрялся писать. Не там ли писалась «Премудрость гоголевского Вия», которую Григорий Богданович Лебеда ошибочно датировал 37-м годом?

В 1933 году Чудотворцев снова внезапно освобожден. Предпринимаются даже попытки его трудоустройства. О преподавании в Консерватории уже не может быть речи, и Чудотворцев устраивается (его устраивают?) в педагогический институт, из которого формируется тот институт, где учился я. За Чудотворцева, очевидно, хлопочет Игнатий, тогда еще Люцианович Криштофович, но в судьбе Чудотворцева, кажется, принимает участие и кто-то куда более высокопоставленный. Говорят, будто сохранился экземпляр «Жертвоприношения в истории» с карандашными пометками самого Сталина, хотя сам я этого экземпляра не видел. Складывается впечатление, что Чудотворцева арестовывают и освобождают в зависимости от конъюнктуры вокруг его имени на самом верху, где таинственная борьба завершается все тем же указанием: «Изолировать, но сохранить». Действительно, Чудотворцеву удается писать даже в заключении. А тогда в 1933 году он переводит Дионисия Ареопагита и Иоанна Ирландского (Скот Эриугена), чей труд «О разделении природы» в переводе Чудотворцева должен выйти, но не выходит в серии «Стихийные материалисты и диалектики прошлого». Книгу должна была предварять обширная статья Чудотворцева о кельтско-германско-русском мифе или присутствии на Западе и на Востоке Европы. Согласно Чудотворцеву Дионисий Ареопагит через Иоанна Ирландского (Скот Эриугена) вдохновляет Рюрика, отправляющегося со своей Русью княжить в Новгороде Великом. Статья не была дописана до конца. В 1934 году Чудотворцев был арестован в третий раз.

В сравнении с этим арестом первые два выглядят предварительными, черновыми при всех тяжелых обвинениях, которые выдвигались против Платона Демьяновича. Третий арест привел к выдворению Платона Демьяновича из Москвы, куда он не должен был больше вернуться, однако его возвращали неоднократно и окончательно вернули через шесть лет, что по тем временам было еще одним чудом, сгустившим вокруг Платона Демьяновича подозрения и домыслы. Ему посчастливилось быть арестованным в 1934 году. Если бы его арестовали в 35-м в связи с убийством Кирова или в 37-м, когда расстреливали направо и налево, Чудотворцев был бы расстрелян почти наверняка. Расстрельные обвинения были выдвинуты против него и при третьем аресте, но в следственную рутину вторглось или закралось нечто необычное и необъяснимое, связанное с личностью подследственного.

В первые месяцы 1935 года Чудотворцев был приговорен к десяти годам тюремного заключения, из которых отбыл семь (считая первые аресты), а к 1940 году (когда его не то чтобы освободили, но вернули в Москву, что делалось и до этого, затрудняюсь сказать, сколько раз), он уже три года жил на берегу Белого моря как ссыльный, хотя и под весьма строгим надзором. И в 1940 году Чудотворцева лишь поселили в его собственной квартире, и в течение всей последующей жизни он мог считаться освобожденным лишь условно. Характерно, что в лагерях Чудотворцев практически не бывал, и в тюрьмах его старались держать отдельно от остальных заключенных, как бы ни были переполнены камеры в те годы. Делалось все возможное, чтобы изолировать Чудотворцева. Неужели это и значило в те годы «сохранить»? Даже тюремной охране запрещалось разговаривать с Чудотворцевым без крайней необходимости. Охранник, нечаянно услышавший те или иные слова Чудотворцева, должен был подробно отчитаться, что именно он слышал, но и подробнейший отчет не снимал с него подозрений, даже если слова заключенного были самые обиходные. Вспоминаются легенды о скопческом христе Кондратии Селиванове, склонявшем в свою ересь каждого, кто заговаривал с ним, для чего Селиванову, прозванному Молчанкой, и говорить не требовалось. По-видимому, остерегались, как бы Чудотворцев не сказал такого, чего не полагалось слышать не только охранникам, но и следователям. И сами следователи вели допрос так, чтобы не услышать лишнего, за что их самих могут расстрелять, а что такое это лишнее, они сами не знали.

Следователю не оставалось ничего другого, кроме как излагать подследственному состав его преступления, чтобы подследственный по возможности не говорил ничего, кроме «да» и «нет», а главное, безропотно подписывал протоколы допросов, так что со стороны могло показаться, будто следователь дает показания Чудотворцеву, а не Чудотворцев следователю. Итак, под видом допроса следователь изложил, вернее, зачитал Чудотворцеву список предъявляемых ему обвинений. Еще в гимназии Платон Чудотворцев был завербован польским националистом Раймундом Заблоцким в террористическую организацию и участвовал в подготовке террористических актов (из слов следователя трудно было заключить, является ли ликвидация царских сатрапов смягчающим или, напротив, отягчающим вину обстоятельством, как посягательство на основы империи, которой предстояло трансформироваться в Советский Союз). Когда Раймунд Заблоцкий признался обвиняемому Чудотворцеву в намерении отойти от террористической деятельности под влиянием некоего лесного старца, обвиняемый Чудотворцев по поручению террористки Софьи Богоявленской ликвидировал Раймунда Заблоцкого, заложив взрывное устройство в лабораторию, где Заблоцкий работал (между прочим, лаборатория находилась в доме, принадлежавшем впоследствии тому же Чудотворцеву). Будучи за границей, Чудотворцев вступил в преступную связь с так называемым имморталистическим центром в Париже, под видом научных исследований отравляющим и заражающим смертоносными инфекциями кровь трудящихся. Вернувшись в Россию во время революции 1905 годв, Чудотворцев становится фактическим идейным вдохновителем террориста и реакционного мордовского националиста Спиридона Мельказина, готовившего контрреволюционное восстание в Поволжье, за что Мельказин и был приговорен к расстрелу Чудотворцев был идеологом контрреволюционного казачества, и через секту так называемых троян или трояновцев готовил на территории от Дона до Терека восстание против советской власти. Племянником Чудотворцева оказался и представитель реакционного казачества, недавно расстрелянный Кондратий Троянов, предотвративший по прямому указанию ренегата и диверсанта Михаила Верина высылку Чудотворцева за пределы советской страны, чтобы Чудотворцев продолжал свою подрывную работу, оставаясь в Советской России. Проповедуя так называемое имяславие и софиократию, Чудотворцев мобилизует против Советской власти наиболее реакционные, непримиримые круги церковников и мракобесов. Особую опасность представляют связи Чудотворцева с необезвреженной еще группой Евстолии, скрывающейся в сибирской тайге. Есть все основания подозревать, что именно через Чудотворцева осуществляется связь этой контрреволюционной группы с остатками реакционного казачества на Дону, на Кубани и на Тереке. (На самом деле местопребывание матери Евстолии было давно уже неизвестно даже Платону Демьяновичу. Вскоре после смерти Олимпиады Евстолия, все еще крепкая физически и духовно, увела своих монахинь за Урал, основав новый скит за Енисеем, не в тех ли местах, куда направлялся Киндя спасать душу. Сыну она предпочитала не писать, чтобы не навлекать на него подозрений, изредка с ним сносясь через нарочных.) В конечном же счете, подытожил следователь, к Чудотворцеву сходятся все нити монархического заговора, прибегавшего и готового в дальнейшем прибегать к террору для достижения своих далеко идущих целей.