Воскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Кроме Пронюшки, в покоях Ильи Маркеловича обитал огромный черный пес по кличке Баской (что значит по-сибирски «красивый»). Целыми днями Баской смирнехонько лежал у ног своего хозяина, зимой и летом обутого в мягкие пушистые туфли, однако рассказывали, что Баской однажды насмерть загрыз ловкого вора, ухитрившегося открыть замысловатый замок в двери. Иногда ночью Илья Маркелович выходил на улицу подышать свежим воздухом, и Баской непременно ему сопутствовал. Илья Маркелович никогда не водил своего пса на поводке. Баской и без того повиновался беззвучному, казалось бы, движенью хозяйских губ, чуть слышному свисту, даже взгляду. Редкие прохожие подолгу не могли позабыть эту странную пару в ночных московских переулках. Начитанные мальчишки пустили в ход кличку Баскервиль, называя так не то хозяина, не то собаку, чья настоящая кличка Баской казалась аббревиатурой от Баскервиля. Не могу удержаться от одного замечания. По-моему, нет никаких оснований полагать, что собаку Баскервилей пристрелил Шерлок Холмс и иже с ним. Застрелена была поддельная собака Стэплтона. А сверхъестественная, таинственная, призрачная, словом настоящая собака Баскервилей убила очередного Баскервиля, мнимого Стэплтона, а разве Стэплтон – не двойник Гуго Баскервиля, из-за которого, собственно, и явилась роковая смертоносная собака? Глядя на портрет Гуго Баскервиля, Холмс узнает в нем Стэплтона, вернее, в Стэплтоне узнает Баскервиля и говорит при этом фразу, существенную и для моих изысканий: «Изучая фамильные портреты, поневоле начнешь верить в доктрину реинкарнации».

Не знаю, зачем Агата Юрьевна привела Платона Демьяновича к Илье Маркеловичу и сама поспешно удалилась, оставив их наедине, если не считать Баского. Конечно, она не должна была водить своих клиентов к Вяхиреву, чья засекреченность требовала безусловного пиетета с ее стороны. По всей вероятности, она надеялась, что Вяхирев скорее, чем она сама, убедит Платона Демьяновича кое с чем расстаться, а в том, что у него кое-что есть, Агата Юрьевна не сомневалась. Илья Маркелович надел золотые очки, рассмотрел сквозь лупу очередной чудотворцевский изумруд и своим высоким голосом произнес: «Сам-Град!» Бог знает, через сколько лет Платон Демьянович снова услышал слово, слышанное им во младенчестве от синеокой няньки Софии. «Смарагд», – тотчас же поправился Илья Маркелович, напомнив, что смарагд – четвертый камень в основании Нового Иерусалима, возвещенного Откровением Иоанна Богослова. Илья Маркелович хлопнул в ладоши, его пухлые длани издали хлюпающий звук, и Пронюшка, будто того и ждавший за дверью, принес чаю с медом, с пряниками и с грушевым вареньем. За чаем Илья Маркелович обстоятельно рассказывал своему собеседнику о таинственных свойствах изумрудов, как будто он продавец, набивающий цену, а Платон Демьянович – покупатель, хотя дело обстояло вроде бы как раз наоборот. И Платон Демьянович не удержался; чтобы не остаться в долгу, рассказал гостеприимному хозяину древнее сирийское предание. Когда упал с неба Люцифер, сын Зари, называемый также Денницей, он лишился своего третьего глаза, в котором было его совершенство, уронил его, и глаз застыл смарагдом, изумрудом, из которого ангелы выточили чашу куда пролилась Христова кровь. Чаша эта – Грааль. Впрочем, Вольфрам фон Эшенбах говорит, что Грааль так и остался камнем, но камень этот может найти лишь тот, у кого кровь истинная, то есть тот же камень, растворенный в крови. Вся история заключается в том, что Люцифер ищет свой третий глаз и не может его найти, ибо Истинная Кровь была у Богочеловека, а не у него, и Грааль может найти лишь тот, у кого Sang Real, Кровь Истинная, кровь Богочеловека. Само око чисто, ибо оно принадлежало Люциферу когда тот был совершеннейшим ангелом, но если он завладеет своим оком теперь, миру придет конец, а кто найдет око Денницы и отдаст его Деннице, тот Антихрист. «Не потому ли так ценятся изумруды, что каждый из них может оказаться оком Денницы?» – спросил Платон Демьянович едва ли не в шутку, и в том же духе ему ответил Илья Маркелович вопросом на вопрос:

– А вы знаете улицу Изумрудную?

Платон Демьянович не знал.

– А ведь граф Сен-Жермен привез кое-что в Россию, – продолжал Илья Маркелович. Имя графа Сен-Жермена прозвучало так неожиданно в подобных устах, что Платон Демьянович поперхнулся горячим чаем, а когда откашлялся, услышал нечто еще более невероятное.

– Не у нас ли в Мочаловке Сам-Град находится, где же еще? – Илья Маркелович при этих словах так лукаво подмигнул Платону Демьяновичу что тот поспешил откланяться, подумав, не сумасшедший ли с ним разговаривает. Он чуть было не забыл свой изумруд, но Илья Маркелович, вежливо провожая гостя до двери, вернул ему драгоценный предмет. По дороге домой Платон Демьянович все повторял про себя:

Обратился к мудрецу,К звездочету и скопцу.

А на следующую ночь его арестовали.

Казалось бы, естественнейшим обвинением против Чудотворцева могла быть спекуляция валютными ценностями, но против него сразу же было выдвинуто обвинение в контрреволюционной, террористической деятельности. Главным предлогом для первого ареста стала вышеупомянутая попытка издать за свой счет тоненькую брошюрку, посвященную Марселю Прусту, чье творчество, правда, рассматривалось в несколько неожиданном ракурсе в связи с тамплиерами, якобинцами и террором. Выше я уже писал об этой брошюрке. Она называлась «Якобинская голова» и была уже опубликована по-французски под названием «Une tête jacobine» (цитата из романа Пруста). Этот фрагмент появился во Франции после того, как цензура изъяла его из книги «Жертвоприношение в истории». По-видимому, Чудотворцев сам перевел его на французский язык, хотя настаивал на том, что фрагмент опубликован за границей без его ведома. (Вероятно, к публикации имел отношение Гавриил Правдин.) Статья появилась на французском языке через год после смерти Пруста, в 1923 года, то есть шесть лет назад, и тогда Чудотворцеву не предъявили никаких обвинений.

– Что ж, руки не дошли, – сказал Чудотворцеву следователь. – Идеологические преступления не имеют срока давности. Да и опасность вашего сочинения обнаружилась лишь в последнее время.

Чудотворцева обвиняли не столько в написании статьи, сколько в том, что вопреки цензурному запрету он намеревался издать ее отдельной брошюркой, которая была уже отпечатана, хорошо, что ее успели изъять вовремя. Цензор, пропустивший эту брошюрку и не вспомнивший, что текст ее исключен из другой книги, был снят с работы и впоследствии арестован. Возникал вопрос и о том, на какие средства печатались контрреволюционные сочинения Чудотворцева. Ответ на этот вопрос не вызывал сомнений. При аресте в квартире обвиняемого был произведен тщательный обыск и вместе с его архивом была найдена и унесена заветная Олимпиадина шкатулка, почему-то, впрочем, не присовокупленная к вещественным доказательствам преступления. Когда шкатулку нашли за греческими фолиантами, Полюс, потеряв голову («якобинская голова»), бросился защищать шкатулку, даже попытался оказать сопротивление представителям власти, крича что-то про Грааль, что было принято к сведению, хотя самой попытке сопротивления значения не придали, объяснив ее нервным срывом молодого талантливого певца.

А против самого Чудотворцева выдвигались крайне тяжелые обвинения не просто в обычной антисоветчине, а в создании вооруженной контрреволюционной организации, ставящей себе целью путем террора восстановить (установить) в России теократическую монархию. На вопрос, как Чудотворцев мог создавать вооруженную организацию при столь ограниченном круге общения, ведя затворнический образ жизни, ответ был прост: членами его контрреволюционной организации были слушатели его лекций, в особенности те из них, кто посещал лекции регулярно, а таких слушателей было немало, помимо студентов, обязанных слушать профессора, что не снимало подозрений и с них; некоторые слушатели Чудотворцевских лекций были арестованы и приговорены к различным срокам заключения. Обвиняли Чудотворцева и в связях с врагом народа Михаилом Вериным, оставившим его в стране для подрывной контрреволюционной работы. Об идее мавзолея при этом не вспоминали. Словом, обвинение тянуло на высшую меру, и, судя по всему, подобный приговор был даже вынесен, но приведение его в исполнение откладывали в течение двух лет, пока Платон Демьянович не был вдруг освобожден, как уже упоминалось, в ответ на заграничную публикацию Михаила Верина, вроде бы подтверждающую худшие обвинения против Чудотворцева. С подозрительной быстротой вышла в свет и «Материя мифа», над которой Чудотворцев работал в последние годы перед арестом, но на книгу сразу же снова обрушились тяжелейшие идеологические обвинения. Чудотворцев доказывал реальность мифа, а его обвиняли в том, что он объявляет нереальной материю, предлагая считать ее мифом. По Чудотворцеву, миф – присутствие вещи в мире со всеми ее взаимосвязями, из которых и образуется вещь, а Чудотворцева обвиняли в том, что он провозглашает мифом социализм и коммунизм. Книга, как уже говорилось, была сразу же изъята, а Платон Демьянович снова арестован.