Сталин - Дмитрий Волкогонов

"...Умерший Ленин как бы вновь родился: вот вам разгадка мифа о воскресшем Христе... Но опасность начинается там, где есть бюрократизация почитания и автоматизация отношения к Ленину и его учению. Против той, как против и другой опасности очень хорошо и, как всегда, простыми словами говорила недавно Н.К. Крупская. Она говорила о том, чтобы не ставить Ленину лишних памятников и не создавать во имя его ненужных и бесполезных учреждений"391. Идеология вождизма рождается при дефиците демократии.

Со временем, особенно в 30-е годы, правда будет строго "дозироваться". В этих условиях люди уже не имели возможности делать правильные выводы в отношении тех, кто руководит народом, кто способен быть лидером. А ведь Ленин еще на заре века писал, что партия должна вести дело так, "чтобы она видела перед собой, как на ладони, всю деятельность каждого кандидата на этот высокий пост, чтобы она ознакомилась даже с их индивидуальными особенностями, с их сильными и слабыми сторонами, с их победами и "поражениями". Открытость, гласность подобны свету. Поэтому Ленин призывал и требовал: "Света, побольше света!"392 Правда воистину не может быть роскошью. Однако со временем и сам Сталин, и его окружение, их действия окажутся отгороженными от людей и общественного мнения непроницаемой завесой. Возьмем акты беззакония, репрессии против невинных людей. Что было известно о них? Проходила информация лишь о крупных деятелях, известных ученых, видных военачальниках, разоблаченных как "враги народа". А основная масса несчастных исчезала незаметно в немоте ночи, и часто навсегда. Сам чудовищный приговор многим и многим арестованным - "10 лет без права переписки", - означавший, как правило, физическую расправу, был апофеозом антигласности. Что люди знали об "особых совещаниях", созданных при НКВД в июле 1934 года? Тогда ведь считалось, что в их компетенции - только ссылка и тюремное заключение на 5 лет. А затем оказалось, что они приговаривали невиновных к расстрелу, к 25 годам лагерей и каторжных работ...

Постепенно общественность приучили "потреблять" лишь часть правды. Так, миллионы советских людей 20 февраля 1938 года узнали, что в Гренландском море ледоколами "Таймыр" и "Мурман" снята с дрейфующей льдины четверка отважных зимовщиков - И.Д. Папанин, П.П. Ширшов, Э.Т. Кренкель, Е.К. Федоров, но ничего не знали, что одновременно заканчивались последние приготовления к суду-спектаклю над Н.И. Бухариным, который начнется через две недели. Подвиг папанинцев на какое-то время заслонил "право-троцкистский блок" и его "злодеяния"... Бухарину и его сотоварищам по несчастью оставалось жить меньше месяца...

В условиях всеобщих запретов, контроля, цензуры, ограничений правда стала роскошью. Неосторожное слово, действие, поступок расценивались как покушение на монополию истины, провозглашенной "вождем". Выступая на фев-ральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года, его участник Могушевский усмотрел, например, опасное деяние в работе минского радио. Там, где его никогда не было. "С минской радиостанции, - заявил оратор, - шли антисоветские передачи. 23 января - день трансляции обвинительного заключения по делу о троцкистском центре. После передачи обвинительного заключения и отчета об утреннем судебном заседании по радио начинают передавать концерт, включающий известную бемольную сонату Шопена. Это не случайность. Сделано очень тонко: передается не просто траурный марш - это было бы слишком откровенно, - а бемольная соната. Не всякий знает, что в ней-то и содержится этот марш. А это - не случайность"393.

Такая "сверхбдительность" в отношении "врагов народа" порождалась прежде всего нагнетанием атмосферы заговоров, вредительства, диверсий. Для тех, кто зависел от Сталина, проявление подобной "бдительности" было одним из способов сохранить должность и... жизнь. В этих условиях, например, сек-ретарь Свердловского обкома партии Кабаков усмотрел "вредительство" в другом: "Мы обнаружили, - говорил он на Пленуме, - что в одном ларьке покупки обертывают докладом Томского (покончившего к этому времени с собой и объявленного "врагом народа". - Прим. Д.В.). Мы проверили и обнаружили, что торгующие организации закупили порядочное количество такой литературы. Кто может сказать, "проницательно" вопрошал Кабаков, который сам скоро станет жертвой, - что эту литературу используют только для обертки?!"394

Заталкивание правды в прокрустово ложе сталинских схем создавало духовные условия для утверждения культового вождизма. "Темные стороны", "темные пятна", "мрачные замыслы", "коварные планы" могли быть только у троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев - всех, кто выступал "против народа". Человек, который распознал, разгромил всю эту "нечисть", - прозорлив, проницателен, мудр, велик.

Тогу вождя, пусть и не пурпуровую, а в виде скромной красноармейской шинели, Сталин не смог бы надеть, не установив господства над умонастроениями, сознанием людей. Он понимал, что нужно подкреплять веру во всемогущего вождя и стимулировать энтузиазм, шире пропагандируя достижения, объясняя неудачи главным образом "происками врагов и вредителей". И это приносило успех. Энтузиазм был неподдельный. Подвижничество - часто жертвенным. Люди искренне требовали смерти, суровой кары изменникам. Даже Алексей Стаханов писал: "Когда в Москве происходил процесс сначала Зиновьева-Каменева, потом Пятакова и его банды, мы немедленно потребовали, чтобы их расстреляли. В нашем поселке даже те женщины, которые, кажется, никогда политикой не занимались, и те сжимали кулаки, когда слушали, что пишут в газетах. И стар, и млад требовал, чтобы бандитов уничтожили..."395

Вырастали поколения, в основе убеждений которых была глубокая вера в правильности всех шагов "великого вождя". Мало кто задумывался, что этой вере очень недоставало знания правды. К ней мы приходим лишь сегодня. Когда ныне реабилитированы практически все политические противники Сталина, совсем по-иному предстает и вся внутрипартийная жизнь, борьба тех лет. Шла борьба за лидерство, за определение путей и методов строительства новой жизни. Некоторые ошибались. Взгляды многих отличались от принятых партией. Но врагов, какими изображал их Сталин, было очень мало. Однако инакомыслие представлялось Сталиным наихудшей разновидностью вражеской деятельности. Отсутствие, дефицит правды создали предпосылки для эскалации цезаристских шагов Сталина. Малейшее подозрение, только подозрение, могло вырасти в обвинение с трагическим финалом. 4 августа 1938 года Ворошилов, например, направил Сталину статью М. Кольцова с запиской следующего содержания:

"Тов. Сталину.

Посылаю статью т. Кольцова, которую он так давно обещал. Прошу посмотреть и сказать, можно ли и нужно ли печатать. Мне статья не нравится.

К. Ворошилов"396.

Сталин резолюции на записке не оставил, однако отдал распоряжение внимательно "разобраться с Кольцовым", за которым уже следили. И этого было достаточно: дело кончилось трагедией известного журналиста и писателя... Даже Цезарь не проявлял такой воинственной нетерпимости и беспощадности.

Кстати сказать, Сталин очень часто обходился без резолюций. Я просмотрел, наверное, не одну тысячу документов, адресованных лично ему: о выполнении народнохозяйственных планов, ходе сева, выселении целых народов, исполнении приговоров, перемещениях руководящего состава, строительстве военных заводов; расшифрованные телеграммы разведорганов, переводы статей из буржуазной печати, личные письма "вождю", различные "прожекты", с которыми к нему обращались изобретатели и просто одержимые маниакальной идеей люди. И множество других. По моим подсчетам, Сталин ежедневно рассматривал 100 - 200 документов самого разного объема. От одной страницы до фолиантов. В большинстве случаев он просто расписывался: "И. Ст." или "И. Сталин". Поскребышев до доклада прикреплял квадратик чистой бумажки с уже подготовленным возможным вариантом решения и фамилией исполнителя. Часто "вождь", соглашаясь с проектом решения, ставил свою подпись на этом крохотном листке, нередко судьбоносном для очень многих людей, а порой, передавая своему помощнику бумаги, отдавал отложенную отдельно стопку документов и коротко бросал: "Согласен". Это значило, что, хотя здесь нет его резолюции, он не возражает против предложенного решения вопроса. Сталин редко писал длинные резолюции, и они не отличаются ни остроумием, ни оригинальностью. Той, которой мог поразить, например, маршал Р.Я. Малиновский. Вспоминается случай, когда один полковник вскоре после войны (не буду называть его фамилию) обратился с письмом к министру обороны: зимой полковник по своему головному убору (папахе) отличается от остальных офицеров. А летом все, и полковники и не полковники, носят одинаковые фуражки. Надо как-то и в этом случае "выделить" полковников... Резолюция Малиновского была лаконична:

"Разрешить этому полковнику, в порядке исключения, и летом ходить в папахе".