Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

что произошедшее в Париже бесчинство заставит монарха пойти на значительные уступки. Но первой и главной целью Людовика XVI было возвращение мира в столицу, и в качестве заявления он приготовил не что иное, как приказ о полном выводе войск, размещенных вокруг Парижа. Он хотел как можно скорее объявить об этом жителям столицы. И в то же время монарх, осознав необходимость возвращения в Версаль любимца публики Неккера, направил уволенному министру письмо, больше похожее на мольбу: «Я приглашаю вас вернуться и занять свой пост как можно скорее». Члены Национального собрания были разочарованы слабой, по их мнению, политической позицией короля, но на самом деле Людовика XVI просто прижали к стене. Вечером монарх записал в своем дневнике: «Посетил заседание [Ассамблеи] и возвращался пешком». Людовик XVI превратился в колосса на глиняных ногах, который, как отмечал посол США Томас Джефферсон, «безоговорочно уступил требованиям третьего сословия».

На следующий день несколько членов Ассамблеи отбыли в Париж, чтобы сообщить радостную новость: Неккер восстановлен на прежнем месте! Они же должны были предупредить, что король отправляется в столицу, чтобы сделать публичное заявление. Французский ученый Жан Сильвен Байи, президент Ассамблеи, был в составе этой делегации из 88 человек, которые 17 июля отправились в Париж: «Мы все в многочисленных каретах выехали из центра Версаля, где проходило народное гулянье, под сияющим солнцем. Наше путешествие обернулось сплошным триумфом. По дороге в Париж мы встречали толпы людей, которые постоянно кричали нам: “Vive la Nation!”[391] В самом Париже уже собрался народ, который кричал: “Vive la Nation! Vive le roi! Vive les députés!”[392], и мы раздавали им трехцветные кокарды».

Королевскую карету сопровождала делегация представителей третьего сословия. У Людовика XVI больше не было телохранителей, их заменили члены гражданского ополчения. Маркиз де Феррьер с горечью писал, что ополченцы «больше походили на сборище бродяг, чем на королевский эскорт». Пеструю процессию, выходящую из королевского дворца в Версале, в центре Парижа провожала ликующая толпа. Когда же теперь король въехал в столицу, ни пышности, ни торжественности уже не было. Доктор Ригби наблюдал с балкона Пале-Рояля, как мимо него проплывала эта процессия: «Король выглядел скромно, если не сказать кротко, его больше не окутывало ослепительное царственное сияние [былых времен]».

Народ с ликованием ожидал процессию, но аплодировали теперь не столько королю, сколько представителям третьего сословия. Австрийский посол Мерси-Аржанто даже отмечал, что на прибытие короля большинство жителей реагировали прохладно. Вопреки утверждениям Жана Байи, выкриков «Vive le roi!» на улицах Парижа почти не было слышно.

В тот же день в ратуше король получил из рук Жана Байи, избранного новым мэром Парижа назавтра после смерти Жака де Флесселя, трехцветный кокард: «Месье, я имею честь вручить Его Величеству символ всех французов». Людовик XVI, прикалывая огромный кокард к своей шляпе, пробормотал, что «мой народ всегда может рассчитывать на мою любовь». Однако любовь его народа оказалась условной.

La Grande Peur

Безработица и голод вынудили тысячи поденщиков просить милостыню. Многие из них бродили от деревни к деревне в поисках работы. Не было ничего необычного в том, что нищие, сбиваясь в группы, кочевали по стране. Необычным было то, как группы попрошаек превращалиь в банды мародеров и грабителей. Население было напугано. По деревням поползли слухи о разбойниках, которые уничтожают урожай и грабят амбары.

Страх – сильнейший катализатор эмоций, и в век, когда у большинства сельских жителей едва ли была возможность получить достоверную информацию, слухи о грабежах мгновенно обрастали всевозможными теориями заговора. Коллективный страх завладел Францией летом 1789 года. Сочетание голода и невежества породило национальную массовую истерию – la Grande Peur[393]: население Франции уверило себя, что дворянство готовит крупное вторжение из-за границы.

Ходили, например, слухи, что англичане готовы пересечь Северное море и захватить портовый Брест. Шептались, что «аристократический заговор» дворян-émigrés[394] рассчитывает на военную поддержку испанского короля. Другие утверждали, что габсбургский император Иосиф II ждет некоего знака от своего шурина Людовика XVI, чтобы вернуть Францию силой оружия. Говорили, что население специально морят голодом, что по французским лесам маршируют отряды иностранных войск, а граф д’Артуа собирает армию, чтобы поспешить на помощь брату. Иностранных путешественников еще не считали врагами, но бродячих торговцев уже порой принимают за разбойников. Любой крупицы дезинформации хватало, чтобы вызвать панику.

Депутаты, ежедневно заседавшие в Национальной ассамблее, не остались в стороне. В своих отчетах, comptes rendus[395], они полагались на информацию, которая оказывалась такой же недостоверной, как и слухи. Местные газеты, начиная с Nouvelles de Versailles, ежедневно публиковали всевозможные ужасные истории о том, как грабители обезглавливают мэров и высоких лиц. Вымыслам, распространяемым по Франции, не было предела.

Из своего убежища в Намюре граф де Водрёй писал графу д’Артуа: «Вы, наверное, слышали о зверствах в Труа, которые выпали на долю мэра. Ему выкололи оба глаза, а затем подвергли бесчисленным пыткам; его конечности сожгли, а затем их съели эти каннибалы. Вот результат Просвещения и плоды философии XVIII века».

Новости о событиях в Париже, передаваемые через рассказы путешественников и письма, действовали на сельское население как эхо-камера. Жители ждали, что в любой момент может объявиться колонна разбойников, а не разбойники – так иностранная армия. Больше чем в половине случаев зачинщицей считали Марию-Антуанетту, l’Autrichienne. Английский агроном Артур Янг, проезжая через Кольмар, услышал от своих соседей по столу, что «королева [Мария-Антуанетта] вынашивает планы взорвать Ассамблею с помощью мины и послать в Париж армию». По словам того же собеседника, «ему об этом рассказал один из участников Ассамблеи» – разумеется, этого было вполне достаточно, чтобы развеять любые сомнения. Другой собеседник сообщал, что Мария-Антуанетта «написала письмо своему брату [императору Иосифу II], чтобы он приехал и уничтожил третье сословие с помощью пятидесяти тысяч солдат, и что, помимо этого, она попросила его убить гонца, который доставит это письмо. Но, к счастью, третье сословие [заранее] перехватило гонца, поэтому мы узнали об этих планах».

Повсюду давали о себе знать банды грабителей или отряды наемников. Присутствия нескольких иностранцев в деревне оказывалось достаточно, чтобы вызвать всеобщую панику. В Ангулеме даже безобидное облако пыли привело к массовой истерии, когда жители решили, что к ним приближается банда разбойников. В Шампани три тысячи разъяренных крестьян гнались за такой же бандой, пока не выяснилось, что это всего лишь стадо коров, которые, похоже, не собирались совершать никакое ограбление. Экономист и политик Жан Мари Ролан де