Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поздним вечером 14 июля 1789 года в центре Парижа царила безудержная эйфория, но не все в этот момент видели la vie en rose[382]. Солдаты, защищавшие Бастилию, почти не понесли потерь, но это еще не означало, что они наконец были в безопасности. Лейтенант де Флю едва сумел спасти свою жизнь во время штурма, потому что осаждающие приняли его бежевый мундир за тюремную робу. Ему удалось перебраться через садовые стены цитадели. Остальным так не повезло: пока их грубо вели к ратуше, толпа атаковала их со шпагами, штыками и пистолетами.
Тем временем пришел и час маркиза де Лоне. Коменданта Бастилии пешком вывели на улицу. Его мгновенно окружила разъяренная толпа, под крики «A mort!»[383] его непрерывно пинали и били кулаками. Перед самой ратушей к «предателю Бастилии» подошел местный мясник по имени Десно. (В разных источниках Десно называли по-разному – кухонным помощником, безработным бедняком, кондитером, но достоверно известно, что Десно занимался ручным трудом.) Теперь уже израненный маркиз ухитрился вырваться из лап Десно и под громкий крик «Дай мне умереть!» довольно метко ударить его ногой по благородным местам. Этот поступок действительно оборвал жизнь маркиза де Лоне. Антуан де Ривароль, журналист и современник событий, впоследствии напишет, что «[в тот день] Лоне потерял голову раньше, чем ее отрубили». На последнего коменданта Бастилии набросились со штыками и пиками под громкий рев толпы. Десно тем временем пришел в себя и предложил обезглавить маркиза на месте. Однако первая попытка обезглавить де Лоне провалилась, и тогда помощник мясника предложил свою помощь. Выпив глоток бренди, смешанного с порохом, Десно достал нож, чтобы закончить грязную работу. В ратуше судили le traître[384] Жака де Флесселя, который якобы направил демонстрантов по ложному пути в поисках оружия и боеприпасов. Конечно, и де Флесселя ждала смерть: он получил пулю в голову от возмущенного горожанина, а затем его обезглавили.
Народ властвовал над Парижем, повсюду раздавались ликующие возгласы. Немецкий писатель и педагог Иоахим Генрих Кампе, находившийся в это время в столице Франции, с восторгом писал о революционных днях июля 1789 года как о «самом прекрасном вселенском даре, который Провидение преподнесло человечеству». Даже Теруань де Мерикур по прозвищу La Belle Liégeoise[385], выросшая в княжестве Льеж и переехавшая в Париж в мечтах о карьере певицы, описывала увиденных в Пале-Рояле местных жителей «с ружьями на плече», десятки из которых «рыдали от радости», узнав о взятии Бастилии. 954 Vainqueurs de la Bastille[386] (официальных участников штурма Бастилии) признали героями и выплатили денежное вознаграждение. Самому старшему из них было 72 года, самому младшему – восемь.
Но наряду со слезами радости лились и просто слезы. Доктора Эдварда Ригби поначалу увлекли эмоции, вызванные уличной революцией, однако он изменил мнение, столкнувшись с темной ее стороной: «Я стал свидетелем величайшей революции в истории. Великий и мудрый народ боролся за свою свободу и за свои права… [битва] успешно завершилась с небольшим кровопролитием за короткий промежуток времени. Мы увидели огромную толпу людей, пробивающихся к Пале-Роялю с громкими криками… и мы увидели pancarte[387] с надписью “Бастилия в наших руках, и ворота открыты”. Эта новость вызвала взрыв радости. […] Все кричали, обнимали друг друга, смеялись и плакали одновременно. […] Это был внезапный, единодушный и огромный приступ радости. К нам обращались прохожие: “Теперь мы так же свободны, как и вы [англичане], мы никогда больше не будем врагами, мы братья, и никакая война никогда больше не разделит нас”». Однако уровень общего веселья упал до точки замерзания, когда Ригби и его спутники увидели окровавленные головы маркиза де Лоне и мэра Жака де Флесселя, которые везли на пиках: «Многие, как и мы, испытали отвращение, увидев их, и мы вернулись в гостиницу».
Позже в окно гостиничного номера доктор Ригби услышал, как парижане под проливным дождем тащили десятки тротуарных плиток на крыши соседних домов, складывая их там, как снаряды, и рубили деревья, чтобы воздвигнуть из них баррикаду против возможного нападения кавалерии. Париж готовился к осаде.
«Это революция»В Версальском дворце меж тем пока что царила тишина. Людовик XVI с детства вел дневник, в котором скрупулезно записывал все произошедшее за день. Во вторник, 14 июля 1789 года, в день взятия Бастилии французским народом, он записал только одно слово: «Rien»[388]. В тот день Людовик XVI не поехал на охоту, однако это известие тяжким грузом ляжет на его душу, поскольку король, похоже, едва ли был в курсе происходящего в его столице за последние несколько дней. Все эти дни Людовика XVI держали в известности, но король осторожничал и надеялся, что буря утихнет.
За последние дни он провел множество переговоров с членами Национального собрания. Король упорно отказывался отменить отставку Неккера, похоже, не понимая, что тем самым поджигает фитиль на пороховой бочке. Пьер Самюэль Дюпон де Немур, один из ведущих деятелей Национального собрания, сообщил, что взрывоопасная ситуация сложилась в столице еще до падения Бастилии, но ответ Людовика XVI остался тем же: король не желал «отвечать на насилие насилием». Он искренне хотел избежать гражданской войны и старался удерживать своих солдат от вмешательства. Тем временем многие солдаты и гардемарины перешли на сторону повстанцев, поэтому пока и вовсе неясно, сохранилась ли возможность добиться чего-то существенного военными действиями. Безенваль тоже придерживал свою гвардию, «чтобы избежать гражданской войны», но в мемуарах он с досадой отмечал, что «Версаль меня просто бросил в этой ужасной ситуации, потому что они [версальцы] упорно твердили, что 300 тысяч восставших мирных жителей –
