Дети Империи - Олег Измеров

Виктор вспомнил, что перекись водорода иногда взрывается, и это оставило у него на душе несколько неприятный осадок, хотя он тут же подумал, что все лучше, чем если их нагонят корабли кригсмарине и будут кидать глубинные бомбы. Он еще хотел узнать, сколько примерно им еще до своих, но тут он почувствовал тяжесть в ногах и плюхнулся обратно на койку; веки закрывались сами собой, и он почувствовал, что не может шевелить руками.

— Вот, а вы сомневались, товарищ подполковник. У него идет все точно по времени… — эти слова Зины было последним, что услышал Виктор, погружаясь в непроглядную бездну. И еще у него успело мелькнуть в голове, что у него до сих пор на обеих щеках помада Греты.

30. "К вам больше вопросов нет".

Когда сознание начало возвращаться к Виктору, он услышал, что кто-то возле него разговаривает по-немецки.

"Все ясно", подумал он. "Весь этот побег был всего только сном. Надо было раньше догадаться. Похищение из кинокомедии, взлом банка данных, угон самолета… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ладно, хоть в живых оставили. Что же предпримут наши? Обменяют на кого-нибудь? Нет, это вроде только агентов меняют, или… а черт их всех знает."

— Я просто уверен, что он сегодня придет в себя, — раздался совсем рядом голос совершенно по-русски. — Если нет… ну, тогда можете меня четвертовать, как полного невежду.

"Тьфу, да это же латынь, а не немецкий. Надо оправдать доверие наших медиков…" Он сделал усилие и с трудом немного раздвинул веки.

— Смотрите! Смотрите!

— Дайте-ка пульс…

— Ну что, батенька, вы уже волноваться себя заставили. Спите, как медведь в берлоге, чуть академиков друг с другом не перессорили. Лежите, лежите. Не все сразу.

…Конечно, в любом боевике с момента попадания на борт подводной лодки герой бы пережил уйму приключений. Лодка бы конечно, затонула, и он спасся бы с аквалангом через торпедный аппарат, отстреливаясь из изобретенного в СССР раньше времени подводного автомата от итальянских боевых пловцов, а потом его в бесчувственном состоянии подобрали бы на борт моряки Шестого Атлантического Флота НАУ, и он, придя в себя, прыгнул бы с борта авианосца в бушующий океан… нет-нет, захватил бы готовящийся к взлету корабельный истребитель-бомбардировщик и прыгнул с него прямо на палубу советского реактивного экранолета КБ Бартини, невидимого для радаров (кстати, почему о нем не было в повести?), и это бы было только началом приключений, потому что экранолет на самом деле угнан агентами японской разведки, владеющими карате без кевларовых нитей и имеющие на вооружение бронебойные сюррикены с дальностью прицельного броска 200 метров…

Но Виктор не был в боевике. Он был в другой реальности. А для реальности, даже для другой, он и так натворил слишком много.

— Я в Москве? — спросил Виктор, когда к нему вернулась способность говорить.

Пожилой врач с профессорской бородкой клинышком, которая делала его чем-то похожей на Айболита, и в старомодных круглых очках, которые дополняли сходство, внимательно ощупывал его грудь и живот.

— Под Москвой. Но ненадолго. Забирают вас от нас к сожалению. Говорят, март уже начался. Так это мы тоже знаем. Вы бы могли и до мая у нас побывать, у нас вишни красиво цветут… Пациент вы для нас, прямо скажем, очень интересный. Что поделать, у них свои соображения. Подавленного настроения, депрессии не ощущаете?

Забрали его уже утром на следующий день. В больничный двор вьехала черная "Мечта" с шофером и парой охранников. Выходя на крыльцо, Виктор вдохнул пьянящий воздух, озонированный солнцем, которое уже начало вытачивать остекленевшую филигрань на сугробах и отбрасывало синие тени от тех самых вишен, о которых вчера с увлечением рассказывал доктор. Из открытой дверцы доносились бодрые звуки старого фокстрота "Ho hum". "Вот так — весна опять приходит, вот так — любовь уж близко ходит", выводил дуэт из мужского и женского голоса. Виктор бросил себя на подушки кожаного дивана, захлопнул дверь, и мощная машина рванула навстречу ласковому солнцу и грядущей весне.

То ли солнце, то ли свежий воздух, то ли покачивание машины оказали усыпляющее действие, а, может, он еще не совсем отошел, но через пару минут начал клевать носом, задремал и очнулся только во Внуково. На аэродроме они въехали прямо на летное поле, и Виктор даже было подумал, уж не везут ли его снова угонять самолет, но все оказалось проще — рейс был специально для него.

Это был "Ил-12", специально для ВИП-персон, как пояснил потом Виктору сопровождавший его в самолете капитан МГБ — малый разъездной самолет Берия, которым он пользовался еще при Сталине, а теперь использующийся в резерве или для небольших перелетов. Тот же капитан разъяснил ему, что часы, которые находились на руке Виктора — уже его часы, из будущего. В салоне с обитыми шелком диванами царил вполне гостиничный уют, и бортпроводница сразу после взлета принесла из буфет-бара горячий завтрак (в медицинском центре он поесть не успел).

Лету до Брянска было часа полтора. На аэродроме его опять встретила машина — темно-синий "Старт", которая доставила его обратно к общежитию его родного вуза. В машине его ждал Ковальчук, который не стал задавать вопросов, чтобы Виктор быстрее осовился со сменой обстановки.

Только по дороге в Бежицу к Виктору, наконец, пришло сознание того, что все кончилось и он, Виктор, наконец вернулся на Родину — пусть даже и в другой реальности. Что Альтеншлоссер в этом понимает! Виктор жадно ловил глазами каждый старый деревянный дом вдоль дороги, случайно прорвавшийся в его реальность; но теперь даже звонки трамваев казались ему родными.

Институтская одарила его все тем же солнцем и доносящимися из громкоговорителя на старом корпусе звуками музыки; по иронии судьбы, это оказался все тот же "Von acht bis um acht", мелодия, запрещенная в рейхе, но любимая в Союзе.

Его общажная комната с диваном было чисто убрана; Виктор сам включил приемник, чтобы что-нибудь лишний раз напоминало ему о том, что он наконец — то дома; ну, пусть не совсем, но не так уж далеко по расстоянию в сторону Орловской и по времени лет на пятьдесят.

— Какие будут дальнейшие указания, товарищ подполковник?

— Ну какие указания? Отдыхайте, завтра вам надлежит быть на полвека вперед, вы должны быть достаточно свежим. Думаю, успеете сегодня увидеть Нелинову; кстати, вопрос о размещении института эндорфинов в Брянске в предварительном обсуждении решен положительно, как и вопрос о кандидатуре директора института. Да. Каких экспертов теряем…

Музыка в приемнике закончились и начали передавать новости.

— С Наталией Вольф вам, к сожалению, встретиться не удастся… Нет, она ни в каких не в застенках, как вы сейчас подумали, она выполняет работу, и ради ее же безопасности вы не станете уточнять детали. У нас к вам больше никаких вопросов нет. Может у вас какие-то?

— Ну… какие тут в принципе могут быть вопросы…

— …Эксперты пока не пришли к окончательному выводу относительно причин недавней катастрофы самолета авиакомпании "Люфтганза"…

Виктор резко обернулся к приемнику и вывернул громкость на всю катушку.

— Как сообщалось ранее, этот самолет неожиданно изменил курс и направился в сторону морского побережья. Обломки самолета были обнаружены спасательными службами на прибрежной полосе недалеко от Зебрюгге, все пассажиры и члены экипажа погибли. Экспертами рассматривается несколько версий, начиная от технической неисправности и кончая неизученными природными явлениями; в частности, предстоит объяснить, почему обломки были обнаружены так далеко от места, где самолет исчез с экрана радаров…

— Но как же… они все были живы! Все! Как же это…

— Да… надо было сказать вам раньше… хотя когда сказать и где, разве что в самолете, но это как-то… Гиммлеру не нужны были лишние свидетели.

Виктор обхватил руками голову и застонал.

— Почему, почему вы не пристрелили меня сразу же? Почему я сам себя не шлепнул, был же пистолет, я сам его держал… Они все, из-за меня… даже ребенка…

— Вы еще на себя всех жертв нацизма повесьте! В вашей реальности! — резко оборвал его Ковальчук. — Сонгми на себя повесьте! Вы же жили в то время? Значит из-за вас, чтобы обеспечить вашу безопасность, шли войны в третьих странах! И если бы у вас все сдались, а не укрепляли оборону страны, американцы бы эту деревню не спалили! Они Супонево бы уничтожили или Ржаницу! Вам легче?

— Нет.

— Ну вы что, не знаете, отчего в вашей реальности отравился Гиммлер? Он вам что, родственник, что вы на себя его статьи вешаете? С вашей философией мы все виновны уже в том, что мы живем. Мы живем на земле, где жизненное пространство, где природные богатства, и, представьте, считаем, что эта земля наша и не желаем с нее уходить. И от этого происходят мировые войны и в вашей реальности гибнут миллионы людей. Что же вам всем теперь, не жить, что ли? Будете считать виноватыми себя в том, что своим существованием раздражаете тех, кто спокойно идет по чужим трупам?