Земля под ее ногами - Салман Рушди

Сотрясающие землю песни Ормуса Камы — набор громких слов, воспевающих наступление хаоса, — как это ни парадоксально, созданы музыкантом, достигшим высочайшего уровня мастерства. Его песни — о разрушении всех стен, границ, оков. В них говорится о столкновении миров, двух I разрывающих друг друга вселенных, стремящихся стать одной и в этом своем стремлении уничтожающих друг друга. I Сновидения становятся явью, в то время как рутина и будничность перемещаются в наши сны.

Некоторые его песни — затейливые узоры, вытканные из переплетающихся звуков. В других же Ормус совершенно сознательно избегает приходящих к нему в избытке фантазий, переключаясь на сухие диссонирующие ноты, требующие от Вины ее пронзительной агрессии, к которой она добавляет свою пугающую искренность. Эта нарочитая дисгармония — что-то совершенно новое для Ормуса. В нем говорит отчаяние, вызванное его воздержанием, мильтоновская боль нереализованной любви.

Гармониею прирожденной, / От всех оков освобожденной…[247]

Многие из этих сырых песен — адресованные непосредственно Вине иеремиады, поэтому в ее исполнении они вызывают странные чувства, сбивая с толку, ведь в ее уста он вкладывает — то бишь она выплевывает — слова, которые ему столь необходимо сказать ей. В своем искусстве он вовсе не затворник. Музыка — его нагота. Это нас возбуждает. Наблюдая за ними на сцене, слушая их обоих на пластинках и кассетах, мы видим, мы чувствуем напряженность в их любовных отношениях, перед которыми воздвигнуты столь странные препятствия. Напряженность, даже надлом в их огромной, переспелой любви, в которой они упрямо продолжают отказывать себе так долго, так долго. И поэтому они — единственная пара, об отношениях которой мы все с нетерпением ждем новостей.

Некоторые из их песен, исполненные стремительным, резким голосом Вины, высвобождают в слушателях что-то первобытное, даже животное. Несмотря на то что их содержание полно нигилизма, их музыкальное воплощение столь мощно, что способно покорить лишенную права голоса и склонную создавать себе идолов молодежь. Ормус, юношеская необузданность которого уже в прошлом, а чувственность превратилась в чистоту благодаря его непреклонному воздержанию, некогда певец плотских наслаждений, ставший ныне последовательным проповедником духовности, он, потрясенный расточительностью, с которой Новый мир проматывает свои привилегии, теперь порицает своих поклонников за их беспутство, распущенность и разврат. С высоты своей добродетели и целомудрия он обрушивается на погрязшее в гедонизме поколение, затерявшееся в архипелагах вседозволенности и неуемных желаний, но объекты его гнева отвечают на эту ярость преданной любовью. Он предрекает страшный конец — и становится самым любимым из предполагаемых обреченных. Вина своим волшебным голосом выпевает пророчества Ормуса, а предаваемая им анафеме молодежь западного мира зачарованно внимает ему. Они устремляются в ближайшие магазины грамзаписи и раскупают все.

Каждое исполнение песен из альбома «Quakershaker» вызывает неистовство толпы. Слышится неумолчный вой, похожий на волчий. Прочесывающие толпу прожекторы открывают взору дикие, дионисийские сцены. Одержимые музыкой фаны рвут на себе одежду, рвут друг друга на части, в клочья рвут воздух. Руки девушек, извиваясь подобно змеям, тянутся вверх и, переплетаясь, превращаются в крылья. Девушки — верхом на плечах своих возлюбленных. Лица мужчин обращены в самих себя и в сторону раздвинутых ног партнерш, их оголенной плоти, вызывающей сопение, слюноотделение и свиноподобное хрюканье. Рев толпы похож на львиный рык, иногда заглушающий звуки, напоминающие змеиное шипение.

Исчезают люди. Молодежь не возвращается домой, и в конце концов приходится признать, что они сбежали. Уже пошли слухи об оборотнях. В сточных канавах обнаруживают змей, в парках гуляют дикие кабаны, а на небоскребах восседают удивительные птицы в необычайном оперении.

Может быть, меняются законы вселенной, и подобные метаморфозы, как это ни странно и ни ужасно, станут обычным явлением.

Возможно, мы теряем то, что есть в нас человеческого. А когда потеряем все, что может оградить нас от превращения в динозавров, саблезубых тигров, шакалов, гиен и волков?

Что в состоянии удержать нас от этого сползания, когда мрак объемлет землю и (как сказано в орфическом «Гимне ночи») везде воцарится ужасная необходимость?

Консерваторы усиленно обличают новую супергруппу и ее поклонников, в прессе их называют невротиками, паразитами, грабителями, распутниками и мошенниками. На концерте в Торонто худощавый потный полицейский начальник в очках, похожих на зеркало заднего вида, предупреждает Вину, что ей следует воздержаться от некоторых слишком откровенных жестов, которые она позволяет себе во время выступления. Не надо грязи. Не надо всяких глупостей. Не хватай себя за разные места, о'кей? Заметив поблизости телекамеру Вина читает бедняге копу пятиминутную лекцию о Первой поправке и свободе творчества, и, выйдя затем на сцену, она хватает себя так усердно и так часто, что кажется, будто сама разорвет себя на части. Полицейский, опасаясь бунта, не вмешивается.

Культ «VTO», фанаты которого стали называть себя новыми квакерами — в этом случае буйные крадут имя у умеренных, — растет с каждым днем, подогреваемый напыщенными экзегезами текстов Ормуса в исполнении Вины, как сказано в серии критических статей, написанных хранителями огня рок-музыки — италоамериканцем Марко Сангрия и франкофоном с Мартиники Реми Осером.

Неотъемлемая особенность рок-музыки — ввергать людей, в обычных обстоятельствах весьма рассудительных, в состояние экстаза, безграничного восторга. Музыкальной журналистике вообще свойственна безудержность в излиянии чувств, но Марко и Реми превзошли всех. Напыщенность и высокопарность их статей вызывает зависть у коллег по цеху.

«Голос Вины Апсары, — восклицает Сангрия, — это в буквальном смысле музыка, музыка в глубинном ее смысле. Отношения Вины и Ормуса выражают напряженность между мудростью и красноречием. А интервалы в гитарных импровизациях Ормуса вполне могут быть, выражаясь математически, структурным базисом не только всей вселенной, но и самой человеческой души. Когда мы исследуем наш внутренний космос, — с нами согласятся и буддисты, и физики-ядерщики — мы обнаруживаем там микрокосм, равный макрокосмосу: музыка Ормуса открывает нашим сердцам идентичность великого и малого. Она передает музыку души нашим конечностям, и когда мы танцуем, это танец не тела, а души».

Реми развивает эти выкладки в эзотерическом духе.

«Борьба великого музыканта, — пишет Реми, — заключается в его стремлении петь не только возвышенную, чистую аполлонийскую песнь, но и двигаться в грязном дионисийском ритме. Разрешение конфликта между аполлоническим и дионисийским началом мы называем гармонией. Там, где разум и свет сталкиваются с безумием и темнотой, где наука встречается с искусством, а мир — с войной, там, где взрослый становится ребенком, а жизнь смотрит в лицо смерти и смеется над ней, — там создавайте свою музыку».

«Певец использует неистовство богов, — пишет Реми. — Грань между империями Аполлона и Диониса разрушается под натиском этой божественной ярости. Существует четыре уровня furor divinus. Поэтический furor успокаивает душу, жреческий furor готовит дух к экзальтации, пророческий furor возносит нас до уровня ангелов, эротический furor объединяет душу с Богом. В музыке Ормуса все они присутствуют в своем высшем проявлении».

«Есть два великих духа, — пишет Реми. — Spiritus humanus, связывающий душу и тело, и spiritus mundi, связывающий мир подлунный и надлунный». Эти лунатические термины — осеровская версия доктрины Ормуса о двух реальностях — об этом мире и мире другом. «В музыке „VTO“ эти два духа объединились. И это, — скромно делает вывод Реми, — вероятно, великая объединяющая теория души: на неких невообразимо высоких уровнях тепла и компрессии — иными словами, на уровне гения — мы и космос едины. Ормус Кама является живым воплощением этой теории, подтверждением ее истинности».

Легионы жаждущих духовной пищи, которые заполняют стадионы, жадно глотают приведенные выше словесные излияния. Но что их действительно волнует, так это неизбежность катастрофы: строка за строкой, образ за образом, пересказанные и истолкованные Марко Сангрией эсхатологические взгляды Ормуса. Землетрясение грядет. Оно поглотит нас всех. Танцуйте под мою музыку, потому что завтра, ублюдки, мы умрем.

Эсхатология и сплетни: уран и плутоний конца двадцатого века. Вина сама создала историю своей жизни, а история Ормуса превратилась в известную на весь мир мыльную оперу. Знаменитый обет воздержания вызывает столь сладостную дрожь, что половина женщин земного шара выстраивается в очередь, чтобы предложить Ормусу то, от чего он, они надеются, будет не в силах отказаться. Эти яблочные евы не очень-то отличаются от завсегдатаев баров мужского пола, хвастающихся своими победами, попутно испытывая силу своих чар на всех недоступных женщинах — кинозвездах, лесбиянках и женах их лучших друзей. Равнодушие Ормуса к лести и уговорам вызывает у некоторых из этих женщин даже тягу к насилию. Они уверены, что это его самоотречение неразумно, и воспринимают его отказ как оскорбление всем женщинам из плоти и крови. В его адрес поступают угрозы, что влечет за собой присутствие полиции на концертах «VTO» и усиление охраны в Родопы-билдинг. Такая вакхическая ярость — лишь одна из особенностей нравов того времени.