Третья сила. Сорвать Блицкриг! - Федор Вихрев

Должна заметить, что расхождения теории и практики в данный момент может негативно сказаться во время рейдов и приведет к потере личного состава.

Выводы: Диверсионные группы, выпускаемые Центром, не сработаны в полной мере. Бойцы боятся принимать собственные решения и применять креативные методы. Моя просьба об оставлении в Центре наиболее ценных абитуриентов, которые могли бы стать основой новому преподавательскому составу, не нашла отклик у полковника Смилка Д.Ф.

Предложения: Прошу разрешить преподавание в Центре списанным по ранению диверсантам и увеличить практические занятия по основным дисциплинам».

— Что это? — Ярошенко прочитал и удивленно поднял брови.

— Докладная.

— Я вижу… но не понимаю. Что ты хочешь? Ты и так переставила с ног на голову всех, кто с тобой общается. У людей, как вы говорите: «Крышу рвет».

— Тогда объясни, почему Освальду запретили преподавать «Стрелковую подготовку»? Что за бред – не имеет педагогического стажа? Я знаю, что он на теории – дуб дубом, но показать – это он может.

— Сержант – преподаватель Центра?

— Тебе что, звания важны? Так дайте ему младшего лейтенанта! У человека – опыт! А его как новичка мордой истыкали…

— Полковник Смилка совсем другого мнения, но, кажется, у вас не только по этому поводу расхождение?

— Он сноб. Я просто закрыла дверь, когда он начал тыкать мне моим полом. У него, кажется, спермотоксикоз.

— Чего?

— Недотраханье!

— Ну, Ника Алексеевна!

— Ладно, извини. Срываюсь я в последнее время! Наверное, не хватает общения. Клинит… Хочешь – можешь дать ход докладной, хочешь – можешь порвать к чертовой матери! Но терпеть старческий идиотизм я не намерена. Все к чертям! Пацаны лягут на первом же задании, и это будет вина этих козлов!

— Я понимаю, что ваши попаданцы сейчас занимаются другими вопросами и общение с ними свелось к нулю, но вы же сами должны это осознавать лучше всех…

— То, что мы чужие вам, вашему времени, вашим партийным идеям? Закончится война, и мы станем тут не просто чужими, а вообще лишними. Подрывать идеологические устои – это чревато… правда? Но мы-то ладно! Нас-то всего семеро – никто не заметит таких потерь. Они в миллионном списке погибших будут незаметны, а в чем виноваты эти пацаны? В том, что их не научили должным образом уходить из засад? В том, что они не умеют стрелять из немецких автоматов, когда в своих кончились патроны? В чем?

— Вы так переживаете за них? Больше, чем за себя.

— А… — я махнула рукой, — материнский инстинкт. Здоровая родительская паранойя. Давай я лучше на фронт пойду? Вернее, за линию фронта. С этими пацанами…

Ярошенко смотрел на меня долго. Я даже начала переживать – может, сказанула что-то не то…

— Ваша просьба об участии в боевых действиях, Ника Алексеевна, удовлетворена… — Вот и хорошо! — обрадовалась я и вскочила… чтобы оказаться в объятиях Алексея.

Листы докладной разлетелись по полу.

— Не пущу! — прохрипел он и сжал меня крепче. — Не пущу!

— Ты чего? Товарищ Ярошенко?!

— Леша… для тебя я просто Леша. Никушка. Я люблю тебя! Пожалуйста… Не пущу!

Я замерла. Вот и приплыли! Что же мне делать? Как любить? Как?

Закрыла глаза и опустила голову на плечо… Руки сами собой опустились, будто обессилели. Я ведь чужая… другая… я не могу… Я люблю… и боюсь любить. — Леша… прости.

Он вскинул голову. В глазах такое отчаяние, что захотелось умереть прямо сейчас.

— Это значит – нет?

— Это значит, что я не знаю… Давай не спешить!

Он задохнулся, но произнес спокойно: – Хорошо… только пообещай мне, что на фронт не будешь рваться!

Я усмехнулась: – Мне и здесь дел много… пока что. Я еще хочу подводных диверсантов сделать… и князю Боргезе морду набить!

Степан

После совещания начался… да, да, правильно – обычный ад, который называется созданием чего-то нового с нуля. Причем сделать это новое надо было вчера. Прибывали люди, техника, «полуфабрикаты» для постройки наших самоделок. И так далее, и тому подобное. Все это надо было разместить, проверить, обучить. На этом фоне работа над самодельной ЗСУ-37-1 на шасси БТ оказалась самой простой: опыт есть. Раз собрали в лесу, на довольно скудной технической базе, то, имея базу полигона, сделаем тем более. И сделали ведь. Агрегат получился так себе. Не «Шилка», конечно. Но что-то, способное открыть огонь спустя секунды после остановки, получилось.

Сегодня радостный день. Двадцать первое ноября. Наконец-то горячо любимый товарищ Берия удостоил меня чести предстать перед его светлым образом. Вот блин! Ярошенко хмуро осмотрел меня, молча протянул оставленную на кровати юбку.

— Оденьте все-таки вместо брюк, Ника Алексеевна.

Я поджала губы, но бодаться взглядами с НКВД-шником бесполезно, поэтому я, недовольно хмыкнув, ушла обратно в комнату – переодеваться.

В Москву мы ехали под усиленной охраной. Целый грузовик солдат. Однако шухер нападение на Букваря вызвало нехилый.

Коридоры Лубянки. Ну, коридоры как коридоры. Чего их все боятся? Дорожек ковровых нет – паркет, но добротный, не скрипит. Двери как двери. Проблем-то…

Навстречу нам идут двое невысоких людей. Один кажется знакомым, явно его портрет где-то в литературе встречался, а второй – солдатик молоденький. Разминулись в широких коридорах, даже не пришлось к стенкам прижиматься.

— Кто это? — спрашиваю Ярошенко. Больно мордочка знакомая…

— Хрущев. Никита Сергеевич…

Вот блин, и не узнала, однако…

— Курсанин, останетесь здесь!

Повернулась так резко, что чуть не сбила своего сопровождающего. Невысокий, светлый… мальчишка еще…

— Дмитрий… Николаевич… — и сердце бухнуло как кувалдой… стало жарко, и коридор начал куда-то уплывать…

— Ника Алексеевна! Ника! Что с вами?!

Чувствую, что меня куда-то тащат, я вцепилась в чью-то гимнастерку.

— Воды! Быстро!

Я пытаюсь найти глаза Ярошенко.

— Леша… Курсанин… Дмитрий Курсанин…

Диван почему-то жесткий. Внутри меня будто кто-то скручивает в рог, мне холодно и жарко одновременно. Почему-то очень важно сказать, что нельзя Курсанину находиться рядом с Хрущевым. Нельзя, и все… Почему же… «А как раз в канун Лениного дня рождения, — я сижу за семейным столом и слушаю, открыв рот, — рядом с Хрущевым взорвался снаряд. Вот у меня два осколка в спине с тех самых пор и остались. Закрыл я тогда его…»

В канун Лениного… Старший брат – Леонид Николаевич, погиб в начале августа под Киевом… погиб-родился… когда же он родился? Почему мне сейчас это так важно…

Человек в очках расплывается. Пытаюсь и ему сказать, но горло пересохло. Мне так холодно, что я сворачиваюсь на диване в клубочек и умоляюще смотрю в его глаза…

— Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор!

Да, правильно. Почему-то мне это кажется самым правильным решением… День рождения Лени… 23 ноября…

Потолок белый… Однозначно! И стены тоже белые. Ага, я в больнице! Прекрасные дедуктивные способности у тебя, Никушка! Хочется даже рассмеяться!

— Как вы себя чувствуете?

Поворачиваю голову. Сиделка. Немолодая женщина.

— Нормально… кажется.

— Поставьте градусник.

— Ага. Спасибо.

— Держите его, крепко. А я пойду врача позову. Хорошо?

— Конечно, идите, — соглашаюсь я. Врач – это хорошо, по крайней мере, узнаю, что со мной.

Но вместо врача первый врывается мой ненаглядный Ярошенко. Живет он здесь, что ли?

— Как вы?

Если каждый будет приходить с этим вопросом, возьму и напишу плакат над головой: «Самочувствие в норме! Не сдохла!»

— Что со мной?

Алексей, видно с перепугу, темнить не пытается: – У вас резко поднялась температура. Почти до 41. Два дня держалась. Какая сейчас?

Вынимаю градусник. — 36,6.

— Вот и хорошо!

— Я бредила?

Он улыбается: – Нет, только кричали, что кровать жесткая. Пришлось во всей больнице искать мягкую кровать. Самым мягким оказался диван главврача. Вот вас сюда и перенесли. И вы сразу уснули…

— Однако, прикол… — удивилась я. В детстве мама мне как-то рассказывала, что когда я сильно болела, я прыгала по диванам и искала мягкое место, а потом подгребала под себя подушки и засыпала. Но чтобы сейчас… видно, сильно меня скрутило!

— А что он?

Ярошенко понял сразу.

— У него тоже, как ни странно, поднялась температура. Небольшая, правда. До тридцати восьми. Врачи пока решили подержать его в изоляторе. Да и товарищ Берия лично курирует этот вопрос.

— Какой вопрос?

— О том, все ли попаданцы так реагируют на своих родственников. И не опасно ли это для обеих сторон.

— Э, погодите! Может, это только у меня такая реакция. Или просто перенервничала. Психанула сдуру – вот и получила!