Анализ характера - Вильгельм Райх

Пациентка — тридцатидвухлетняя девушка, ирландка, которую привели родственники, наслышанные о моих медицинских приемах при работе с биопатиями. Я объяснил им, насколько опасно вызвать срыв. Они готовы были рискнуть, и дали письменную расписку в этом. Я сказал им, что существует риск внезапного приступа дест-руктивности. Поскольку по прежнему опыту я был хорошо знаком с такими деструктивными приступами, то чувствовал, что и в данном случае следует ожидать чего-то подобного. Поэтому я проводил эксперимент вне клиники, в условиях строгого надзора сиделки или родственников, которые были обязаны все время находиться около пациентки и при первых признаках беспокойства и намеков на деструкцию должны были обратиться в клинику. Было еще одно условие — пациентка, которую иногда на время выписывали, должна была регулярно встречаться с лечащим ее терапевтом. Кроме того, существовала договоренность, что все контрольные встречи будут проходить в институте, где она прежде лечилась, чтобы была возможность немедленного помещения ее в клинику в случае возможного срыва. Я так же поддерживал связь с лечащим психиатром и мог скооперироваться с ним, если бы возникла такая необходимость.

Подобные меры предосторожности необходимы, если мы хотим лечить шизофреника вне стен клиники. Следует сделать выбор в пользу клиники, которая руководствуется экспериментальной оргонной терапией. Ведь психиатрические клиники, к сожалению, за очень редким исключением не восприимчивы к новым, перспективным медицинским методам лечения шизофрении. Есть метод шоковой терапии, который с легкостью применяется для подавления активности шизофреника, и есть большое количество психотиков, испытавших на себе такую помощь от множества терапевтов. Для подробных и глубоких научных исследований времени не хватает. Я понимаю такую позицию, хотя и не могу ее принять. Вместо использования шока при работе с шизофренией проведение основательных исследований нескольких случаев могло бы в отдаленной перспективе сохранить обществу миллионы долларов. На мой взгляд, это слишком важно и требует соблюдения такой предусмотрительности. Известно, что психиатрические лечебницы слишком похожи на тюрьмы для душевнобольных, медицинская помощь там минимальна, налицо дефицит средств и в большинстве из них вообще не проводится никаких исследований. Более того, некоторые администраторы таких лечебниц не желают предпринимать никаких серьезных попыток для улучшения состояния своих пациентов, иногда они проявляют явную нетерпимость к такого рода усилиям.

Краткое описание социальной ситуации может дать достаточное объяснение моим размышлениям и желанию рискнуть. Я осознавал всю опасность своего предприятия, но надежда на то, что мои усилия будут не напрасны и я буду вознагражден, тоже была достаточно велика. В дальнейшем мне не пришлось испытать разочарования: пациентка, которая многие годы провела в психиатрической клинике и состояние которой к тому времени, когда я принял ее для экспериментального лечения, ухудшилось, спустя шесть лет после проведения курса лечения продолжала оставаться вне стен лечебных учреждений. Она снова стала работать; ее социализация во многих отношениях прошла успешно.

Трудно предсказать, получат ли мои начинания дальнейшее развитие. Я надеюсь, что получат. Научные и медицинские возможности здесь велики: оргонную терапию можно успешно применять при определенных видах шизофрении, для которых другие методы оказываются непригодными. Результат оправдывает риск. Более того, оргономическая теория получила подтверждение ряда своих основных гипотез и приняла определенные поправки. Появилось множество совершенно новых фактов о базовом функционировании биосистемы человека, и впервые в истории медицины и психиатрии были получены ответы на некоторые центральные вопросы, касающиеся природы паранойяльных механизмов шизофрении.

Я опишу терапевтический эксперимент так, как он развивался в течение трех месяцев от сессии к сессии. Я тщательно отмечал наиболее важные детали и делал это непосредственно по окончании каждой встречи, а также вел специальные записи основной линии развития, для того чтобы обнаружить, если представится такая возможность, последовательность или закономерность развития событий и состояния пациентки. Сам по себе случай не представлял ничего нового с точки зрения проявлений или симптоматологии шизофренического больного. Новым здесь стало то, что проявилось как отклик на оргонно-терапевтическое воздействие. Именно оно выявило некие ранее неизвестные связи между типичной деятельностью шизоида и тем, что раскрылось как новое глубинное функционирование биосистемы, имеющее огромное значение для понимания человеческой биологии вообще.

Внешний вид пациентки

Первое мое впечатление — это не шизофреничка. Она связно и уверенно говорила о своих симптомах и переживаниях. Наблюдая за ее поведением, можно было почувствовать некоторое замешательство; ее речь была притворно бойкой. Она выглядела очень смышленой, давала развернутые ответы на самые трудные вопросы и на удивление точно понимала психиатрический язык. Она сказала, что искала встречи с психиатром, который хотел бы понять ее внутренние переживания, но все, с кем ей приходилось иметь дело, говорили, что она «сумасшедшая». Ее глаза, словно подернутые дымкой, выражали характерный «отсутствующий» взгляд — именно так смотрят шизофреники. Время от времени ее мысли путались, но она легко восстанавливала их ясность. Во время разговора можно было четко выделить некоторые темы, обсуждения которых она избегала. Когда я спросил, знакомы ли ей какие-нибудь странные или необычные переживания, ее глаза «потемнели», и она ответила: «Я вхожу в контакт с мощными силами, но сейчас их здесь нет».

Эта тема несла в себе явный эмоциональный заряд, и мы не продвинулись в этом направлении дальше. Далее выяснилось, что она «притворяется» и скрывает свое состояние. Она изъявила желание пройти курс экспериментальной оргонной терапии. Прочитав литературу на эту тему, она полностью приняла мои взгляды.

Первая сессия

Я ограничил направление работы ее панцирем и характерными защитами. Особенности пациентки стали проявляться ярче, чем в нашу первую встречу. Она отлично поняла принцип оргонной терапии. Ей не первый год было знакомо отсутствие способности подавляющего большинства людей понять внутренний мир шизофреника, «который чувствует и знает все», из-за их закованности в панцирь. Я старался выявить больше информации о «силах», но она отказывалась говорить об этом. «Силы», по ее словам, не имеют решительно никакого отношения к ее собственным внутренним побуждениям. Она отлично ориентировалась в вопросах, которые возникали в процессе обсуждения.

Ее дыхание было почти не заметно. При физическом обследовании ее грудь оказалась податливой и совсем не жесткой, как это бывает в случаях компульсивных неврозов. Ту же податливость и гибкость груди я встречал потом и у других шизофреников. Следует продолжить дальнейшее изучение того, действительно ли и в какой степени отсутствие грудного панциря характеризует шизофренческую биопатию.[80]

Податливость груди могла бы показаться нормой, если бы не сопровождалась нарушенным дыханием. Оно было столь поверхностным, что, казалось, вовсе отсутствовало. Когда я попросил ее вдохнуть и выдохнуть так, чтобы это было слышно, она отказалась; позже выяснилось, что она не способна этого сделать. Возникало впечатление, что дыхание обрывалось где-то на уровне шейных позвонков.

Она заметно забеспокоилась, встревоженно оглядывая стены и потолок. «Там какие-то тени», — заявила она. Затем внезапно сложила руки крестом на груди. «Я — посвященная, силы приходят ко мне; я могу позвать их и заставить явиться; силы любят меня…»

Я спросил, не подталкивают ли ее силы на убийство, и добавил, что она должна ответить на этот вопрос очень быстро. Если бы эксперимент проходил должным образом, мы бы все узнали об этих силах. Я попросил ее немедленно известить меня, если силы захотят, чтобы она сделала что-то опасное для себя или для других людей. Она согласилась, причем сделала это совершенно искренне. Она рассказала, что иногда силы велят ей совершить убийство. Однажды она вдруг почувствовала, что должна толкнуть женщину, стоявшую на краю станционной платформы.

Ей с трудом удалось закончить эту фразу, и она почти совсем отключилась: она не слышала моих вопросов, ее рассудок, каза лось, полностью помутился. Она что-то невнятно и бессвязно бормотала. Мне удалось лишь расслышать слова: «…Силы обманывают… что я сказала…».

От ее родственников я знал, что она страшно ненавидит мать и в то же время сильно зависит от нее. Идеи «убийства», «менструации» и «матери» тесно переплетались друг с другом. Желание убивать кроме этого было каким-то образом связано с идеей «сил» или предающих «сил».