Дети выживших - Сергей Смирнов

Гарран взглянул на Ом Эро.

— Если нет войска — почему рабы не бегут? — спросил Гарран.

— Прости, флотоводец, — сказал Ом Эро, — но это, видимо, не те рабы, к которым мы привыкли. Это ремесленники, пришедшие сюда со всего света…

Он оборвал себя, посмотрел на Гаррана, словно ожидая, что Гарран договорит за него или, по крайней мере, поймет всё без слов.

Но Гарран не хотел понимать.

— Им некуда бежать, — вздохнул Ом Эро. — На тысячу миль вокруг — чужая степь. До Аххума им не добраться — в долине Тобарры их встретит хуссарабский отряд, и, скорее всего, перебьёт. А чтобы идти горными тропами, надо знать дорогу. Мы освободим их, а они, воткнув топоры в стропила, скажут: Ты не можешь нас забрать на корабль и увезти на родину. Зачем же ты пришел? Мы свободны, и давно могли бы уйти. Но идти некуда. Да и незачем.

Покуда он говорил, лицо Гаррана всё больше мрачнело. Он опускал голову, сжимал кулаки. Когда Ом Эро умолк, флотоводец спросил:

— Что ты скажешь ещё?

— Скажу, — медленно начал Ом Эро, взвешивая слова, — что некоторые строители, кузнецы, ткачи и стеклодувы пришли сюда по доброй воле. Их дома разрушены, их родные убиты. А здесь у них есть работа и хлеб.

— Что ещё? — совсем тихо спросил Гарран.

— Нам не с кем здесь воевать, мореход. Мужчины-хуссарабы на войне. Остались только калеки, да подростки, пасущие коней…

Гарран поднялся, с грохотом отодвинув табурет. Ом Эро и Ахт отшатнулись.

Гарран постоял, положив руки на стол. Пододвинул к себе карту, ткнул пальцем:

— Значит, по-твоему, нам надо плыть вот сюда?

— В Тауатту? — удивился Ом Эро.

— В Тауатту, — подтвердил Гарран. — Там каанская ставка, там наверняка есть воины, с которыми ты, благородный айдиец, желаешь сразиться. Только помни: в тылу у нас останутся женщины, калеки и подростки, которые тоже умеют скакать верхом и стрелять на ходу из луков!

Ом Эро вздохнул.

— Нам не доплыть до Тауатты. Как корабль незамеченным проплывёт полторы сотни миль?

Гарран наклонился над столом и сказал:

— Тогда мы всё-таки нападём на Махамбетту. Это война, Ом Эро.

И айдиец внезапно понял, как мало он знает этого человека, с которым его связывали почти три года странствий.

— Ахт! — крикнул Гарран в дверь. — Позови всех сотников и полусотников.

…Лошади почуяли неладное раньше табунщиков. Повеяло дымком. Но это не был запах очагов, — это был запах горевшей травы.

Когда табунщики всполошились, было уже поздно. Громадный необозримый табун внезапно пришел в движение, и, набирая силу и скорость, стронулся с места.

Табунщики кричали, но их голоса тонули в грохоте копыт. Тихая лунная ночь внезапно превратилась в ад: лошади неслись, топча друг друга и всадников. А позади, на севере, загорался кровавый отсвет пожара.

Киатта

Лайса проснулась. Только что ей снился такой приятный, теплый сон, и вдруг что-то случилось.

Она повернулась на другой бок. Кровать была неудобной, совсем не такой, как дома, в Лувензоре.

Здесь всё было не таким. Даже рабы. Их нельзя было бить — Лайса узнала об этом случайно, после того, как велела стражнику высечь служанку. Стражник доложил об этом Фриссу, и служанка исчезла — вместо неё прислали новую. Фрисс не обмолвился ей ни словом, пока она, не вытерпев, не стала его расспрашивать. Из его уклончивых ответов она поняла, что слуги — не рабы, что киаттцы вообще не держат рабов.

— Кто же тогда работает? — удивилась Лайса.

— Работает тот, кто хочет получить деньги. Есть деньги — есть кров и пища…

Лайса непонимающе глядела на него.

— А в каменоломнях? Или на тяжёлых работах где-нибудь в поле?

— В каменоломнях работают самые нищие, это так. Они заключают контракт с хозяином, он кормит их и выплачивает жалованье.

— Жалованье — рабам?

Фрисс вздохнул.

— Они не рабы. Они просто хотят подзаработать, а в каменоломнях неплохо платят… То есть, платили — сейчас-то строят мало, и камень никто не добывает.

Лайса молча смотрела на Фрисса, склонив голову. Морщила лоб.

— А слуги? — наконец спросила она.

— Слуги? Ну, они служат.

— За деньги? — поразилась, догадавшись, Лайса.

— Конечно, — удивился Фрисс. — Если слуга плохо работает, его могут выгнать. Вот и всё.

Лайса внезапно расхохоталась, но смех её был с оттенком раздражения, если не злобы.

— Значит, если я захочу наказать нерадивую кухарку, я могу её только выставить за ворота. Ну и ну! И давно у вас такие порядки?

— Давно, — кратко ответил Фрисс. Этот разговор ему почему-то был неприятен, и становился всё неприятнее. У него даже мелькнула странная мысль, что королева Арисса была в чём-то права, когда ругала Лайсу и всех работорговцев.

Дело закончилось тем, что Лайса решила выписать из Лувензора настоящих рабов — тех, которые жили в доме её отца, следили за хозяйством, причёсывали и одевали её, укладывали спать, и приносили теплую воду по утрам для омовения. Уж с ними-то она будет вести себя так, как привыкла. И Фриссу это понравится, — она знала, она чувствовала это.

Первая брачная ночь напугала её. Фрисс казался таким неумелым, робким, даже напуганным, что Лайса пришла в досаду и помогала ему, как могла. При этом ей необходимо было показать, что она совсем неопытна в таких делах. Но она справилась. Фрисс был так ослеплён, что ничего не замечал, только беспрерывно говорил пошлые восторженные слова, лез целовать её в губы, и больно мял грудь.

Рабы в Лувензоре делали всё это куда лучше его.

В Лувензоре всё было лучше. А главное — она была там полной хозяйкой.

Но ничего. Скоро здесь всё изменится. Ведь теперь она — королева Киатты, законная и полновластная.

Правда, ещё оставалась Арисса.

Фрисс присутствовал при их первом и единственном свидании. Лайса не видела Ариссу много лет, она помнила её властной, не терпевшей возражений женщиной, перед которой трепетали все, даже престарелый король.

То, что она увидела теперь, доставило ей некоторое удовольствие. Арисса оказалась маленькой, слепой, и к тому же совершенно запуганной старушонкой. Она почти не вставала с постели, а из своей комнаты не выходила и вовсе.

К тому же от неё скверно пахло. И Лайса, улучив момент, когда Фрисс отвернулся к окну, быстро наклонилась к Ариссе и шепнула:

— Помнишь меня, старая ведьма? Я Лайса, наследница Лувензора, и королева Киатты.

Арисса задрожала, поджала губы. Она ничего не ответила, но Лайса испугалась, что она нажалуется мужу. Она сказала громко: