Табак - Димитр Димов

– Замолчи! – крикнула Ирина. – Это чудовищно!..

– Так тебя называет весь город! И нам, деревенским простакам, приходится краснеть за тебя.

– Мне нет дела до вас! Я презираю этот городишко!.. Я уеду отсюда навсегда.

– А мать? – спокойно спросил Динко.

– Мать вполне обеспечена.

– Я не это имею в виду! Ведь ей стыдно людям в глаза глядеть!

– Почему стыдно? – Ирина в гневе смотрела на него широко раскрытыми глазами. Потом до нее вдруг дошел смысл слов Динко, и она закричала срывающимся голосом: – Убирайся! Вoн из моей комнаты! Сейчас же вон! Вон!..

Динко невозмутимо поднялся со стула.

– Я заеду за тобой завтра в девять часов, – напомнил он.

Когда настала ночь, Ирина попыталась уснуть, но не могла. Ее раздражали и храп родственников, ночевавших в коридоре, и выпирающая из матраса пружина, и монотонное журчание реки. Она отвыкла от родного дома. Даже смерть отца не могла заставить ее примириться с неудобствами. И тогда Ирина сама себя испугалась. Ей почудилось вдруг, будто в ней живет другой человек, и вселился он уже давно, но только она этого до сих пор не замечала. Ей было стыдно, что ее так тяготят и старый дом, и родственники, и мать, и напыщенная мещанская торжественность похорон. Смерть отца вообще не слишком ее взволновала; новость поразила Ирину, но скорби она не испытала. Даже тогда, когда она вдруг расплакалась, сидя одна в своей комнатке перед приходом Динко, она плакала, скорее, от жалости к себе самой. Да, она стала другим человеком!.. Теперь она принадлежала другому миру, и это был мир «Никотианы» и Германского папиросного концерна, мир Бориса, Костова и фон Гайера, мир власти, роскоши и удовольствий, – мир, в котором когда-то обитала Мария. Этому миру Ирина теперь принадлежала физически и духовно, и потому она была недостаточно огорчена смертью отца, потому эта смерть принесла ей тайное облегчение, потому ее так раздражали и бедная комнатка, и жесткая постель, и храп деревенских родственников.

Но когда Ирина осознала все это одна, в глухой ночи, ей стало страшно. Что-то говорило ей, что сердце ее стало черствым и холодным, как тот мир, в котором она теперь жила. Что-то заставляло ее думать о других вещах, еще более суровых, обличающих, беспощадных. Она вспомнила, как часто говорили студенты-коммунисты медицинского факультета о связи, существующей между всеми явлениями. Сейчас эта связь вырисовывалась в ее сознании с неумолимой отчетливостью. Жестокая истина, на которую Динко указал ей сегодня, не вызывала больше сомнений. Ирина поняла, что не вспыльчивая Спасуна, не озлобленная толпа и не перепуганный околийский начальник убили ее отца. Подлинным его убийцей был мир олигархов, мир Бориса, сам Борис!.. Она вспомнила, как третьего дня на ужине у Костова Борис с небрежной самоуверенностью заявил немцам, что заручился поддержкой правительства и в несколько дней подавит стачку. И он готовится ее подавить. Он уже почти подавил ее ценой таких жестокостей, о которых Ирина раньше и не подозревала. Да, она знала, что Борис потребует увольнения нерасторопного околийского начальника и выдаст денежное пособие семьям погибших полицейских, что он приехал на похороны, желая восстановить ее доброе имя, что ради нее он готов па все!.. Но разве это воскресит ее отца, убитых рабочих и полицейских? Действительно ли она любит Бориса или же ее чувство – это только мстительный порыв честолюбия, оскорбленной гордости, жажды жизни, – порыв, в котором она сама не отдает себе отчета и который она старается скрыть от самой себя отказом выйти замуж за любовника и великодушием к несчастной, больной Марии? Нет, неправда!.. Она еще любит его. Она вспомнила тот октябрьский день во время сбора винограда, когда она впервые увидела Бориса – нищего провинциального юношу в поношенном костюме и стоптанных ботинках, человека без будущею, без гроша в кармане, мрачного и нелюдимого фантазера, который как зачарованный тянулся к золотому миражу табачного царства, отказываясь от всех других путей. Этого юношу Ирина любила!.. И ей захотелось убедиться в том, что она еще любит его, что Борис вовсе не такое чудовище, каким его изображал Динко, что сама она не продажная любовница, а нежная и любящая жена!.. Ей захотелось убедиться в этом сейчас же, потому что то, что она испытывала после разговора с Динко, было страшно, невыносимо!..

Ирина быстро сбросила одеяло, зажгла лампу и с лихорадочной поспешностью стала одеваться.

Еще одеваясь, она поняла, что, если сейчас побежит к Борису – среди ночи и только что похоронив отца, – это вызовет всеобщее негодование. Но она была уже не в силах одна бороться со своими мыслями, становившимися все более мучительными. Ирина знала, что если она останется в своей комнатке, то проведет ночь без сна, в нравственных терзаниях, а утром встанет с постели еще более ослабевшей, еще менее способной справиться с хаосом, который сейчас бушевал в ее душе и грозил надолго отравить ей спокойные дни, на которые она вправе была рассчитывать после того, как одержала победу, после того, как вошла в новый, блестящий и могущественный мир. Скорее к Борису!.. Скорее к тому, кого она любит, чтобы спастись в этот поздний час от одиночества, страха, душевной слабости, чтобы успокоиться после небывалого нервного потрясения. Ирина погасила лампу и медленно, стараясь не шуметь, вышла в коридор. На нее пахнуло тяжелым, спертым воздухом. Духота, запах потных, разгоряченных тел, храп спящих показались ей отвратительными. В то же время она нашла в этом некоторое оправдание своему бегству. Вот от этого грубого мира мещан и мужиков она и бежит!.. Кто дал им право вмешиваться в ее жизнь? Динко сегодня был просто невыносим.

Она спустилась во двор и вздохнула с облегчением. Никто не заметил, как она вышла из дому. Над спящим городком сияла полная луна. В окнах у соседей было темно. Лишь время от времени слышался жалобный крик какой-то ночной птицы.

Ирина быстро зашагала по улице и, свернув по маленькому пустырю к речке, перешла ее по деревянному мостику, потом направилась по узким полутемным уличкам квартала, в котором жили беженцы и мелкие ремесленники, к складу «Никотианы». Когда она уже приближалась к нему, ей встретился военный патруль в стальных касках. Ирина только сейчас вспомнила, что во время забастовки склады охранялись войсками и полицией. Чтобы пробраться к Борису, который ночевал в доме за складом, надо было сначала вступить в разговор– с охранниками и разбудить семью бухгалтера. Наутро весь город будет знать о ее ночной прогулке. Она остановилась в раздумье, но мысль о том, чтобы вернуться домой, не повидавшись с Борисом, заставила ее содрогнуться. Скорей, скорей к Борису!..

Наконец Ирина подошла к складу и вдруг замерла на месте. У железной ограды, обмотанной колючей проволокой, стояли несколько человек. При свете луны она различила среди них и Бориса. Он был в накинутом на плечи пальто и вместе с другими рассматривал что-то темное, распростертое па тротуаре. У нее отлегло от сердца. Слава богу! Теперь пройти на склад будет нетрудно. Надо лишь незаметно подойти к Борису и тронуть его за локоть. Люди, стоявшие вокруг него – бедно одетые жители соседских домишек, несколько полицейских и солдат в каске, – были ей незнакомы. Но немного погодя она разглядела в толпе бухгалтера и Баташского. Что это они так пристально рассматривали?

Ирина сделала еще несколько шагов. Резко запахло бензином. Ей почему-то вдруг стало страшно, она вздрогнула и остановилась. Темный, бесформенный предмет, лежавший на тротуаре, напоминал человеческое тело, и в его неподвижности было что-то жуткое.

Ирина подошла к пожилому длинноусому мужчине в кепке. Как и она, он стоял немного в стороне, словно то, над чем склонились остальные, вызывало у него отвращение.

– Что случилось? – глухо спросила Ирина.

– Не видишь разве? Человека убили… – хмуро ответил мужчина.

– Кто его убил?

– Охранники со склада.

– За что?

Человек с длинными седыми усами махнул рукой и промолчал.

– Поджигатель! – ответил за него хорошо одетый молодой человек с угреватым лицом.

– Поджигатель?

– Забастовщик! – пояснил молодой человек слишком громким голосом гимназиста-старшеклассника, который напускает на себя уверенность. – Знаю я его… Он еще в гимназии был анархистом, а сейчас пытался перелезть через ограду и поджечь склад. Вон банка с бензином!

Молодой человек показал на жестяную консервную банку, валявшуюся под ногами полицейских.

– Пуля в шею попала. Вы не хотите посмотреть поближе? – спросил он, фамильярно взяв [Трипу под локоть.

– Нет! – ответила она, отстраняя его руку. Дрожь пробежала у нее по телу, но она нашла в себе силы попросить: – Позовите, пожалуйста, того господина в пальто.

Молодой человек разочарованно взглянул па нее, но повиновался.

– Ты?… – проговорил Борис, подходя к Ирине. – Как ты сюда попала?