Коллекция детективов - Дэвид Кук

Я отвел взгляд от бумажного пакета и потянулся за пачкой сигарет на моем столе:

— Вы знаете, где сейчас Элен?

— Вы хотели бы с нею проститься? Или надеетесь, что она могла бы отговорить меня от задуманного? Очень сожалею, мистер Дэвис, но ничем не могу помочь. Элен уехала в четверг к сестре и проведет у нее неделю.

Я закурил, глубоко затянулся:

— Умирать мне не жаль. Думаю, я сполна рассчитался с миром и с его обитателями.

Он непонимающе покачал головой.

— Это случилось трижды, — сказал я. — Трижды. До Элен была Беатрис, а до Беатрис была Дороти.

Он вдруг улыбнулся.

— Так вы хотите выиграть время? Ничего не выйдет, мистер Дэвис. Я запер наружную дверь. Если кто-нибудь вернется раньше часа — в чем я сомневаюсь, — он не сможет войти. А если он будет очень уж настырно стучать, я попросту пристрелю вас и уйду через черный ход.

Кончики моих пальцев оставили влажные следы на поверхности стола.

— Любовь и ненависть — близкие соседи, Чандлер. Особенно у меня. Когда я люблю или ненавижу, я предаюсь этому всей душой. — Я уставился на кончик своей сигареты. — Я любил Дороти и был уверен, что она любит меня. Мы должны были пожениться. Я на это рассчитывал. Я ждал этого. Но в последнюю минуту она сказала, что не любит меня. И никогда не любила.

Чандлер улыбнулся и откусил большой кусок бутерброда.

Я прислушался к шуму улицы за окнами.

— Мне она не досталась, но и другим тоже. — Я перевел взгляд на Чандлера. — Я убил ее.

Он моргнул и уставился на меня:

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Сейчас это уже ничего не меняет. — Я сделал глубокую затяжку. — Да, я убил ее, но для меня этого было мало. Понимаете, Чандлер? Слишком мало. Я ненавидел ее. Ненавидел.

Я раздавил сигарету и спокойно продолжал:

— Я купил нож и ножовку. А когда закончил, утяжелил мешок камнями и бросил расчлененное тело в реку.

Лицо Чандлера побледнело.

Я с ненавистью глядел на окурок в пепельнице.

— А через два года я познакомился с Беатрисой. Она была замужем, но мы бывали в обществе вместе. В течение полугода. Я думал, она любит меня так же, как я любил ее. Но когда я предложил ей взять развод, выйти замуж за меня, она рассмеялась. Она смеялась.

Чандлер сделал шаг назад.

Я чувствовал, как пот выступает у меня на лице.

— На этот раз ножовки и ножа мне было мало. Это не удовлетворило бы меня. — Я наклонился вперед. — Ночью я отнес мешок к хищникам. При свете луны. И я наблюдал, как они с рычанием терзали мясо и ждали у решетки, не достанется ли им еще.

Чандлер вытаращил глаза.

Я медленно поднялся. Я протянул руку к бутерброду, который он оставил на моем столе, и снял верхний ломоть хлеба. Я улыбнулся:

— Свиные кишки продаются густо подсоленными, Чандлер. Вы этого не знали? В небольшой круглой коробке. Пятьдесят фунтов кишок за восемьдесят восемь центов.

Я вернул ломоть хлеба на его место.

— Вы знаете, что колбасный шприц стоит всего тридцать пять долларов?

Я улыбнулся, глядя мимо него вдаль.

— Сначала вы снимаете мясо с костей — у мясников это называется «обвалка мяса». Потом нарезаете его на куски подходящего размера. Постное мясо, жир, хрящи.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Ваша жена не захотела расстаться с вами, Чандлер. Она играла со мной все это время. Я любил ее и ненавидел. Ненавидел, как еще никого на свете. И я вспомнил этих хищных кошек, и как они смаковали каждый…

В глазах Чандлера стоял ужас.

Я сказал:

— Как вы думаете, где сейчас Элен на самом деле?

И протянул ему недоеденный бутерброд.

После похорон я проводил Элен к машине. Когда мы остались одни, она повернулась ко мне:

— Я уверена, что Генри ничего о нас не знал. Не могу понять, с чего он вздумал покончить с собой, да еще у тебя в кабинете.

Я выехал из кладбищенских ворот и улыбнулся:

— Понятия не имею. Наверное, съел что-нибудь.

Гарольд Мазур

БУМЕРАНГ

Перевод с английского: Хелена Вернер, Андрей Шаров

Рисунок: Юлия Гукова

Тщедушный человечек на свидетельском месте теребил краешек своего галстука. Он был секретарем Рейнора и одним из двух людей, оказавшихся в доме окружного прокурора тем вечером, когда его убили. Я спросил: — Не говорил ли вам Рейнор в день убийства, что собрал против обвиняемого улики, которых достаточно, чтобы отправить его на виселицу?

— Возражаю! — вскочил Сэм Лобак, адвокат защиты, и его щекастая физиономия налилась кровью.

— Поддерживаю, — прошипел судья Мартин, даже не взглянув на меня.

Так было в течение всего процесса: Лобак заявлял протесты, судья поддерживал их. И все это называлось правосудием. Та дама с весами перед зданием суда, должно быть, смеялась во всю свою каменную глотку.

Лобак опустился на стул рядом со своим клиентом. У меня не было ни малейших сомнений — это он убил моего начальника, окружного прокурора Рейнора, единственного человека, которого я уважал и которым восхищался.

По определенным меркам жизнь Фрэнка Хаузера вполне удалась. Кровью и потом других людей он сколотил (и сохранил) три огромных состояния. Он содержал притоны, ночные клубы, игорные автоматы, устраивал лотереи, «крышевал» — словом, занимался всем, что приносило хороший доход.

Он был изящным, гладким, скользким и холодным. Смертельно опасным. Как гремучая змея.

Всякий раз, когда Хаузер дергал за веревочку, по меньшей мере двое политиканов пускались в пляс. И вдруг, совершенно неожиданно, два месяца назад ветры перемен забросили в окружную прокуратуру Дэна Рейнора. Сам по себе Дэн Рейнор, хоть и был неподкупен, не представлял опасности, но в паре со следователем по особо важным делам Томом Гэгэном серьезно угрожал организации и самому существованию преступной машины Фрэнка Хаузера.

Гэгэн был легавым до мозга костей. Неутомимо и дотошно собирал улики против Хаузера и собрал столько, что «большого босса», а с ним и еще пять-шесть важных шишек вполне можно было бы отправить на виселицу.

Поэтому Рейнор должен был умереть, улики должны были испариться из сейфа. И Гэгэн… Впрочем, где Гэгэн? Единственный человек, который может доказать принадлежность Хаузера к этому «цветнику». Где он? На дне реки? В бегах? Подкуплен? Этого я не знал. А если бы и знал, вряд ли это очень помогло бы мне сейчас. Потому что убийство было обстряпано по высшему разряду. И Хаузер, несомненно, выйдет сухим из воды.

Присяжные уже получили свою мзду. Я понял это на второй день слушаний. Более того, не кто иной как Хаузер посадил Мартина в судейское кресло, и теперь тот будет выгораживать его, даже если для этого придется переписать уложение о вещественных доказательствах. Без Гэгэна я не мог сделать ровным счетом ничего.

Как же мне хотелось, чтобы он во всеуслышание дал показания, прежде чем судебные приставы волоком вытащат его из свидетельской ложи. Конечно, это не поможет вздернуть Хаузера, но, по крайней мере, Гэгэна услышит публика, услышат газетчики, и, быть может, все, наконец, узнают, какие делишки творятся в нашем достославном городишке.

Потому что в тот вечер, когда убили Рейнора, Гэгэн был в его доме. Он сидел в другой комнате, но, услышав выстрел, успел заметить, как от дома отъехала машина и помчалась по улице. Это была машина Хаузера, Гэгэн узнал ее.

Но Гэгэн исчез.

Пятьдесят тысяч? Сто? По меркам Хаузера такие деньги — крохи для цыплят. Но они способны вскружить голову. Уж я-то знаю. Мне самому предлагали. До сих пор помню, какой это соблазн. Но если бы я принял взятку от убийцы Рейнора, как бы я потом уживался со своей совестью?

Оружие, из которого застрелили Рейнора, подбросили в окно его кабинета. Автоматические кольты армейского образца выпускались миллионами, и найти владельца было невозможно. Пистолет уже приобщили к вещественным доказательствам. Я взял его и показал человеку, сидевшему в свидетельском кресле.

— Когда вы услышали выстрел и вбежали в кабинет, где именно лежал этот пистолет?

Секретарь Рейнора облизал губы и, потупив взор, ответил:

— Возле свесившейся руки мистера Рейнора.

Я на миг оцепенел, тупо глядя на свидетеля. По залу пробежал шепоток. Да, у них получилось. Они сумели подкупить секретаря Рейнора. И теперь хотели представить дело так, будто окружной прокурор покончил с собой. Ответы моего собственного свидетеля, свидетеля обвинения, связывали мне руки.

То, что произошло мгновение спустя, было совершенно беспрецедентно. Я стремительно шагнул вперед и впечатал кулак в физиономию тощего свидетеля.

Что тут началось! Судья Мартин принялся колотить своим молотком. Сэм Лобак вскочил и что-то заорал. Двое приставов пытались оттащить меня. Хаузер ехидно ухмылялся. Если бы я мог сейчас дотянуться до него, то наверняка задушил бы.