Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

И вложи во окаянное мое сердце божественный твой страх,

Да не буду от лика земли и от всея твари яко прах.

Обладало бо мя леность и нерадение,

И прелестнаго сего света конечное любление,

Еще же конечное презорство и безстрашие.

Яко погашается огнь многоплачием,

Також и сия моя речения погашают душевную мою свещу.

Кому убо многая моя беззакония возвещу?

Токмо тебе, милосердому

И роду человеческому всещедрому.

Пощади, пощади, владыко, свое сотворение,

Прости многое мое согрешение:

Фараона мысленнаго и сил его свобождуся

И к тебе, Христу моему и богу, сопривнесуся.

И да не буду в посмех тем нашим общим человеческим врагом.

Да созижду душевную свою храмину на бисере драгом.

Да не поткопает ми древний он сопостат.

И да не лишимся небесных твоих врат.

Како не боюся и не трепещу лютаго онаго геснскаго зжения? —

Уже бо не остануся многаго моего согрешения.

Како стерплю лютую ту ону и нестерпимую муку?

И кто ми подаст тогда помощи руку,

Егда иму во веки огнем горети

И ни от кого помощи себе не имети?

И коего ныне безумнее себе нареку,

Ведя ону страшную огненную реку,

А не остануся злых своих и недобрых дел?

А уже моих дней яко конец приспел.

А аще ли убо и не приспел, а спеется,

А многогрешная душа моя во мне семо и овамо реется,

Не приемля твоего пречистаго тела

За те своя злыя и неподобная дела.

И сего ради велми скорбит и унывает,

А от злаго своего деяния не отставает.

Аще недостойне, окаянная, и причастится,

То болшим осуждением и мучением смирится.

Аще паки тебе, владыце, своему, и каюся

И паки на своя злыя дела обращаюся,

И таковым деянием яко пес являюся,

Тем горее есмь и бесчеловечнаго скота,

Понеже сам себе лишаю вечнаго живота.

Хощу убо и всегда святыя твоя заповеди творити,

Да це даст ми он, лстец и борец, ума моего укрепити.

Наводит на мя, убогаго, мысли злыя

И от того погибают дела моя благая.

Како пройду страшныя оныя бесовския мытарства[411]

И достигну небеснаго твоего царства?

И уже к старости и последнему концу снидох,

А чювство, окаянный, не приидох.

И жду есмя конечнаго смертнаго посечения,

А не остануся злаго своего согрешения.

Како милость от тебе, владыки своего и творца, получю? —

Вся своя согрешения ни во что меню.

И вся ми содевается от того древняго врага моего и наветника,

И змиинаго врага, от неподобнаго советника:

Отводит мене от тебе теми моими неподобными делы

И поставляет на мя сети аки злыя пределы.

И паки ищет мя всегда усты своими поглотити

И царствия небеснаго и вечнаго жития лишити.

Обаче на тебе, владыку, все упование положити, —

Ты бо вся, творче мой и зиждителю, можеши сотворити.

Да не предаси ему, врагу, своего создания,

Да не лишен буду вечнаго упования.

Аще мя не умудрит брата моего и друга смерть,

То како имам многая грехи своя претерпеть,

Егда вижу брата моего и друга умерша,

Себе же всегда о добрых своих делех небрегуща?

И паки как дел своих злых отстану? —

Токмо пред нелицемерным судиею безответен стану.

И аще мя ныне, прежде конца, не пощадит

И страха и трепета в сердце мое не вложит,

То никако же обрящуся тамо, в нетленной твоей красоте,

Понеже зде все свое житие изжих в нечистоте.

Како паки и что имам ответ тогда дати

И пред тобою, нелицемерным моим судиею, себе оправдати,

Егда греси мои прямо мне лица моего станут

И мрачнии они ефиопи, держаша их, предстанут?

Кий паки тогда имам дати ответ? —

Токмо, по реченному, не воскреснут нечестивиц праведным в совет.

Паки ничто же, токмо отелен буду в вечную муку.

И кто может избежати от твоею божественную руку?

Целител бо еси душам нашим и телом

И наставник ко всяким добрым делом.

Настави мя на путь истиннаго покаяния,

Да избуду того бесовскаго лаяния и деяния.

Аще и все житие мое блудно изжих

И вся дни живота моего всуе препроводих,

И всяк грех и скверну соверших,

И тебе, творца моего и бога, прогневих,

И како явлюся тебе, седящему на престоле?

Аще и пребых в православном сем символе,

Ничтоже ми успеет правая вера,

Аще ми не будет пред тобою, владыко, добрыя меры.

Но обаче всю надежду на тебе полагаю

И тебе, творца моего, на помощ призываю.

Вем бо, яко милостив еси ко всем грешным,

Не токмо к добродетели поспешным:

Не пришел бо еси праведных спасти,

Но грешных ото рва тимения возвести.

И несть грех, побеждающ твое человеколюбие,

И паки не доспеет к твоей премудрости наше умогрубие.

Человеколюбивую твою милость кто изочтет? —

Аще кто и всю еллинскую борзость претечет,

Ничтоже и никто же своею мудростию успеет,

Понеже грешнаго путь никогда же спеет.

Того ради молю тя, общаго нашего сотворителя

И всякаго человеческаго сердца и ума зрителя:

Даждь ми страх и веру крепку во окаянное мое сердце,

Да не посечет мя смерть при вечернем моем сумраце.

Аще и ничто же благо пред тобою сотворих,

Обаче всю надежду на тебе, владыко, возложих.

Многа убо от тебе заповеданнаго нам предания,

От нас же ничто же благо совершенно <...>.

Шестомерителных заповедей[412] всяк у тебе будет вопросим.

Аз же, окаянный, никоторую тою заповедаю одержим.

И како ответ тогда имам ти дати

И на всяком своем зде деле слово отдати,

Аще не ты ныне, прежде конца, пощадит? —

Всех бо нас сердца наша и мысли зриш,

И вся наша деяния пред тобою не утаятся

И паки же пред тобою, нелицемерным судиею, объявятся.