Жертвы обстоятельств - Софья Ролдугина

— Не знаю, Найта, — с запозданием откликнулся Максимилиан.

В его голосе чувствовалась усталость. Не столько от тренировки, сколько от постоянного напряжения, которое не отпускало весь последний месяц. Мы все время куда-то бежали, торопились, пытались совершить невозможное или не дать свершиться чему-то вероятному, но неприятному… Даже я начинала уставать, а ведь груз на моих плечах был не самым тяжелым.

— Мне кажется, ему больно, — попыталась я облечь в слова неясное беспокойство.

— Если знать методы Акери — Дэйр сейчас проклинает тот день, когда родился, — со злым раздражением ответил князь, и я невольно поежилась. Он определенно испытывал к старейшине не самые светлые чувства, и после того, как мне стали известны детали тренировки, я не спешила его осуждать.

— Но есть вероятность, что дар вернется?

Ксиль ответил с явной неохотой:

— Есть. И довольно большая. Спи, Найта. Уже третий час ночи. Завтра подумаем об этом.

— А если Дэйр вернется сейчас? — перебила я его и села на кровати, сбрасывая одеяло. Ксиль недовольно смотрел на меня снизу вверх. Даже в красноватом свете алхимического пламени его глаза отливали синевой — или это я так привыкла видеть в них небо, что даже темнота не была мне помехой?

— Если вернется, ты об этом первой узнаешь, — пообещал князь, угрожающе сощуриваясь. Сильные, обманчиво тонкие пальцы вкрадчиво скользнули на мои плечи и мягко потянули вниз. — Ну же, ложись уже сама. А то ведь я тебя просто-напросто усыплю, и протестов слушать не стану.

В другое время я бы не стала возражать, но отчего-то меня обуяло упрямство.

— Можешь спать, если хочешь, — нахмурилась я, окончательно выбираясь из одеял и простыней. Гладкий ворс ковра охладил босые ступни. — А я лучше оденусь, заварю себе чаю и почитаю что-нибудь. Знаешь, есть такие ночи, когда лучше не спать.

Я ожидала, что завяжется спор, но Ксиль вдруг усмехнулся, подпирая голову рукой:

— Это точно. Говорят, что в культуре некоторых человеческих народов принято проводить ночь в молитвах, если близким угрожает опасность. Сомневаюсь, что ты станешь взывать к Вечным, но если душа противится сну — почему бы и не скоротать время за чтением?

— А я думала, ты станешь меня отговаривать, — улыбнулась я и наклонилась, нашаривая тапки у кровати.

Ксиль откинулся на подушку и натянул одеяло так, что снаружи теперь торчала только взъерошенная макушка.

— Чего тебя уговаривать, не маленькая уже, сама можешь решить, чего хочешь. А я, уж прости, посплю. Устал — сил нет…

И действительно — заснул. Еще на середине фразы, кажется. Я хмыкнула и полезла к камину, шуровать с чайником.

Выбрать между «Алхимией сегодня», найденной у Дэйра в сумке, и «Токсикологией», которую привезла я сама, надеясь проштудировать на досуге, было нелегко. Если честно — ни одна наука сейчас не казалась привлекательной, и вряд ли какие-нибудь знания осели бы у меня в голове.

Томик «Токсикологии» был полегче. Это решило дело в его пользу.

Начало я уже читала, еще дома, в свободное время. Тогда фразы из пролога показались мне банальными, но эта бесконечная ночь и тревога за Дэйра наполнили их новым смыслом.

«Любой яд может стать и лекарством… Важно намерение».

Акери, безусловно, был ядом. Не тайным и подлым, но совершенно открыто заявляющим о своей опасности яркой маркировкой на этикетке. У меня он ассоциировался с беленой. Даже непродолжительный контакт с ней отравлял. Те, кто собирал листья белены, обычно надевали перчатки и очки, чтобы яд не попал на кожу и на слизистую оболочку. Отравившихся мучило нервное возбуждение и сильные головные боли…

Но лекарство из тех же листьев белены являлось сильнейшим болеутоляющим.

«…Важно намерение…»

Что движет старейшиной? Я терялась в догадках.

Путь Дэриэлла как целителя начался именно от порога Акери. Тогда, в мучениях тела и души, в Силле что-то сломалось — и рука судьбы сложила из осколков затейливую мозаику. Намеренно или нет, но Акери подарил Дэриэллу новую жизнь.

И теперь — какая ирония! — только белоснежный, холодный и равнодушный старейшина мог вернуть ему утерянный дар.

Может, Акери просто хотел заслужить расположение Ксиля, кто знает. Что творилось в головах у шакаи-ар, понимали только сами шакаи-ар. Но, оглядываясь назад, на весь свой скудный опыт, я с удивлением понимала, что редкий поступок эгоистичных, ненормально жестоких кланников можно было назвать абсолютным злом. Часто ими двигали странные мотивы… Но никогда шакаи-ар не причиняли боль ради боли, просто из желания разрушать.

«Любой токсиколог должен быть готов к тому, что рано или поздно в его руках окажется чужая жизнь…»

А любой шакаи-ар с рождения знал, что будет убивать. Просто потому, что такова природа кланника. Кровавое безумие, регены и голод — вехи на пути идеального хищника. Слащавые ханжи могут изрекать осуждающие сентенции, говоря, что будто бы выбор есть всегда. Но среди шакаи-ар убийство или причинение боли ради утоления голода не считалось злом, пороком. А древнее шакарской культуры была только аллийская — людям ли осуждать тех, кто пришел раньше них? И стали бы люди, к примеру, отказываться от разработки нефтяных месторождений, если бы те же аллийцы объяснили, что в Пределах подобные действия считаются тяжелым преступлением, потому что нарушают энергетический баланс и причиняют боль земле? Думаю, нет. Люди нашли бы какое-нибудь оправдание, успокаивающее совесть, а то и вовсе не обратили бы на это заявление ни малейшего внимания.

Так имеет ли человечество право осуждать шакарскую жестокость?

Я не знала ответа на этот вопрос.

Кланники убивали легко и никогда не сожалели о содеянном. Ксиль, свернувший Найнэ шею прямо в бальном зале, даже бровью не повел. Он не сомневался в том, что поступил верно, ни мгновения. Но я знала, что Ксиль — последний, о ком можно сказать: «Чужая жизнь для него — ничто».

…Шакаи-ар никогда не убивали, если был другой способ решить проблему. За их поступками всегда стояли причины, порой не согласующиеся с человеческой моралью, непостижимые и отвратительные — но все же причины. Голод, месть, защита. Порой случалось, что шакаи-ар убивали и для развлечения. Когда я задумывалась об этом, то меня передергивало, но как судить потомков Древних по меркам Младших?

Глупо считать шакаи-ар злом во плоти. Но пропасть между нашими народами слишком велика, чтобы перекинуть через нее мостик понимания. Можно только стоять на разных ее краях и вглядываться вдаль: что там, на том берегу? Что они хотят сказать нам?