Другие семь дней - Виктор Гвор

«Грубо, товарищ лейтенант. Понимаю, почему ты выбрал Лешку. Он физик, как и я. Вот только если кого и невозможно расколоть, то именно его. Хоть иголки под ногти загоняй. Кроме всего прочего, у Кадышева болевой порог понижен. Максимум, чего добьешься, что озверевший Леха начнет крушить всё вокруг. А при его звериной силе это очень чревато».

— Спросите у него. Я ни о чем подобном не знал.

— А что, простите, два физика делали в одной группе? — вкрадчиво спросил чекист.

— По горам ходили, — ответил Егор. — Альпинисты мы.

— Не хотите, значит, сотрудничать со следствием? — лейтенант поднял глаза от бумаг и уперся взглядом в лицо Егора. Наверное думал, что у него тяжелый взгляд.

— Почему не хочу. Хочу. Потому и отвечаю Вам честно и откровенно. Одну только правду.

Лейтенант постучал карандашом по столу.

— Хорошо. Тогда объясните назначение этих предметов.

Егор пожал плечами и произнес:

— Первым справа лежит ледовый инструмент. Жаргонное название «шакал». Разновидность ледоруба. Применяется для прохождения отвесных ледовых стен. Так же может применяться для забивания крючьев на скальных участках…

То, что предметы не надо трогать, объяснили на первом допросе. Хорошо — до того, как он потянулся к предметам.

— Вы утверждали, что в группе не имелось оружия. А как же этот «шакал»?

— «Шакал» оружием не является.

— Да? Вы же говорите — разновидность ледоруба. Правильно?

— Правильно.

— А чем убили Троцкого? — торжествующе произнес лейтенант. — Ледорубом! Не оружием убить нельзя!

Логика следака Егору даже понравилась. Хотелось что-нибудь ответить. Эдакое. Насчет кости в голове. Сдержался.

— По законам страны, в которой мы находились, данный предмет оружием не является. И насколько я помню историю, по законам СССР — тоже. Но вам видней.

— Хорошо. Где и когда Вы приобрели данный предмет?

— В магазине «Альпиндустрия». Москва, улица Первомайская, дом 18.

— И зачем Вы врете, гражданин Евсеев? Вот у меня ответ московских товарищей. Не существует по данному адресу такого магазина!

— Нет, так будет. Я шакал в апреле две тысячи девятого покупал. Тогда магазин был. И я был, — Егор не удержался от маленькой шпильки. — А вас не было!

— В рюкзаке гражданина Репченко обнаружены препараты непонятного назначения. Как Вы можете объяснить этот факт?

— Обычная походная аптечка. Самих препаратов я не знаю. Спросите у Репченко, он врач.

Допрос продолжался. Точно такой же, как и предыдущие четыре. Или пять. Редкостные по тупости вопросы, перемежающиеся с более-менее осмысленными, спокойные ответы. Опять вопросы, те же самые, перефразированные, новые… Опять ответы. Каждый допрос — часа четыре. Потом в камеру, а через пару часов опять на допрос.

Следователи работали в паре. Два допроса у этого следака, еще два — у другого. Первый монотонно мотает нервы. Второй суетится, кричит, изображает крутого. Неестественно изображает, хреновый из него актер. Но вот спать, сволочи, не дают. Ждут, пока Егор от усталости начнет путаться в показаниях. Вот тут и пригодился совет Влада: в правде не запутаешься. И спасибо аксакалу, хоть немного поспать удалось после спуска. Вторые сутки идут, как их привезли сюда. Или третьи? Черт, сдыхаю… Что они нам шьют-то? Шпионаж в пользу Китая, организация временного катаклизма, покушение на кого-то с помощью альпинистского снаряжения. Что еще? Ладно, пусть сами придумывают…

Дверь распахнулась. Без стука. Вошедший был в такой же форме. Только на кубарь больше на петлицах.

— Здорово, торопыга, — бросил он следаку. — Это у тебя кто? Дитя гор?

— Он, — ответил тот.

— И что шьешь? — подследственного вновь прибывший совершенно не стеснялся.

— Я ничего не шью, товарищ старший лейтенант! — возмутился следак. — Явный случай шпионажа в пользу ряда империалистических и оппортунистских стран…

— Вот только мне это нести не надо, ладно? — поморщился старлей. — Ваша группа уже всех достала. Три из четырех дел даже тройки назад заворачивают. Короче. «Приказ об иновременниках» читал? Так хрен ли же…?! Забираю у тебя товарища, — он сделал упор на последнее слово. — А ты вали в канцелярию. Будете всей командой пистоны получать. Круто вы вляпались.

Лагерные бараки гудели. Слишком уж много новостей и слишком мало точных данных. В объявленный, пусть и высокопоставленным чекистом, перенос в будущее верилось слабо. Фантастика какая-то. Те, кто читал в свое время английского писателя Герберта Вэллса, уверяли, что даже если путешествие во времени возможно, то только для одного человека, а не огромной территории. Кто-то доказывал, что большевики разыгрывают какую-то хитрую комбинацию, в результате которой все поляки будут расстреляны. Для американцев и англичан в этом случае будет выдана версия, что все заключенные сошли с ума и разбежались. Противники этой версии указывали, что напечатать на столь высоком типографском уровне столько журналов и специально создать выпуски новостей только для лагерей — будет стоить большевикам не меньше, чем хорошо оснащенная пехотная дивизия или сеть школ в большом воеводстве. Идти на такие расходы только для того, чтобы расстрелять людей, которые и так находятся в полном их распоряжении, это полная бессмыслица. Збигнев слушал и тех и других, и, кажется, мысленно соглашался со всеми. Но молчал. Это его непривычное молчание сильно удивляло Марека, который не раз пытался разговорить своего товарища. Но пока неудачно.

И только вечером, после того, как русские объявили, что на следующий день начинается погрузка всех уезжающих в автомобили и перевозка к железной дороге, он наконец-то заговорил.

— Матка Боска Ченстоховска! Я верил, что все это не пройдет даром.

— О чем вы, пан Збигнев?

— Я обдумывал все произошедшее. И я понял, что все это случилось не зря! Иисус Сладчайший! Наша Ржечь Посполита получила шанс вернуть все утерянное и снова стать той довоенной державой, с которой считались и которую боялись все окружающие.

— А Германия? — удивленный до глубины души, спросил Марек.

— А что Германия? Даже Гитлер побоялся напасть на нашу страну один. И если бы не предательский удар большевиков в спину нашего доблестного войска, то наши жолнежи прошли бы парадом по Берлину.

Марек, помнивший несколько иное, потрясенно молчал.[53]

— Пан Марек, мы, настоящая шляхта, помнящая времена истинного величия и возрождения польского народа, должны помочь нынешним полякам осознать их предназначение, о котором мы с паном директором говорили еще до войны — нести цивилизацию на Восток! Именно мы, все мы должны этим заняться…