Странники Гора - Джон Норман

Камчак хмуро посмотрел на меня, затем на Гарольда и, опустив голову, задумчиво почесал за ухом.

Потом, тяжело вздохнув, он снова окинул нас обоих задумчивым взглядом, и мы все трое, не сговариваясь, дружно расхохотались. У Камчака даже слезы побежали по щекам.

– Ты, конечно, не забыл, – задыхаясь от смеха, пробормотал Гарольд, – что это не тачакское, а тарианское золото.

– Верно! – воскликнул Камчак. – Тачаки все равно ничего не потеряли: это золото тариан!

– Кто может сказать, что это большая разница? риторически спросил Гарольд.

– Вот именно! – подхватил Камчак.

– Но я лично, – закончил Гарольд, – этого бы не сказал.

Камчак выпрямился в седле и задумался.

– Я бы тоже, – недовольно крякнул он.

И снова мы дружно расхохотались и пришпорили своих каийл, торопясь поскорее добраться до фургонов, где каждого из нас дожидались дорогие нашему сердцу женщины: Гарольда – желанная, манящая к себе Херена, некогда удостоенная чести пребывания в первом фургоне убара тачаков, Камчака – Африз, удивительная, с миндалевидными глазами красавица, некогда одна из богатейших и самых очаровательных женщин Тарии, и меня, воина из Ко-ро-са, – стройная, грациозная, темноволосая Элизабет Кардуэл, некогда гордая и неприступная жительница Земли, а теперь беспомощная, но оттого не менее красивая рабыня с золотым тачакским кольцом в носу и выжженным на бедре клеймом, в ошейнике, на котором выгравировано мое имя. Помню, когда той прощальной ночью она выскользнула у меня из объятий, то упала лицом на ковер и разрыдалась.

– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – захлебываясь слезами, кричала она. – Но я отдала тебе все! У меня больше ничего нет!

– Ты отдала все, что могла, – успокоил я её.Этого достаточно.

Она подняла на меня мокрые, светящиеся радостью глаза. закованные в цепи, стояли у дверей, чтобы обмывать входящим ноги Тария являлась богатейшим городом, и хотя значительное количество золота было выплачено тарнсменам Ха-Кила и защитникам дома Сафрара, это была лишь крохотная часть по сравнению с тем, чем располагали его жители, даже с учетом ценностей, унесенных с собой тарианскими беженцами, которым Камчак позволил оставить город. Одних лишь ценностей, хранившихся в подземных кладовых Сафрара, с лихвой хватило бы, чтобы сделать каждого тачака, а возможно и катайя, и кассара, не просто богатым, а очень богатым человеком. И неудивительно, вот уже более тысячи лет Тария не видела в своих стенах захватчиков.

Значительную часть богатств – наверное, третью часть от общего количества – Камчак приказал оставить тарианцам на восстановление города.

Оставаясь тем не менее настоящим тачаком, Камчак не мог проявить подобное же благородство по отношению к женщинам города и пять тысяч наиболее красивых тарианок были заклеймены и переданы командирам тачакских сотен, чтобы те распределили их между воинами, проявившими в сражении храбрость Остальным женщинам позволили остаться в городе или покинуть его стены Кроме свободных женщин, в руки тачаков попали, конечно, и многочисленные рабыни, также переданные впоследствии для решения их судьбы тачакским командирам. Интересно отметить, что наиболее красивые рабыни были обнаружены в Садах Наслаждения Сафрара. Оказавшихся среди них невольниц из народов фургонов отпустили, конечно, на свободу.

На прощальном торжественном пиру, проводимом во дворце Фаниуса Турмуса, Камчак восседал на троне тарианского убара с небрежно наброшенной на плечо поверх традиционного кожаного тачакского одеяния алой мантией Турмуса. Он уже не сидел с мрачным выражением лица, погруженный в невеселые думы, а выполнял свои обязанности с видом радушного хозяина, охотно поддерживая разговоры присутствующих и частенько отвлекаясь, чтобы приложиться к стоящему возле него кубку с вином или бросить кусок мяса своей привязанной у трона каийле. Здесь же, у трона высилась целая гора драгоценностей и как часть захваченных трофеев стояли на коленях несколько самых красивых тарианских девушек, обнаженных и закованных в цепи, а по правую руку тачакского убара стояла на коленях Африз, освобожденная от цепей и одетая в кожаную тунику кейджеры.

Наступило время торжества, и возле трона выстроились командиры тачаков и некоторые из наиболее храбрых воинов, многие из которых были со своими женщинами. Рядом со мной стояла Элизабет Кардуэл, одетая не так, как тачакская кейджера, хотя и была в ошейнике, а в короткую тунику свободной женщины-кочевницы Таким же образом была одета и стоящая слева от Гарольда Херена: она была единственной из девушек народов фургонов, не получившей в этот день освобождения от рабства. Лишь она продолжала оставаться невольницей и останется ею до тех пор, пока освободить её не пожелает её хозяин Гарольд.

– Мне больше нравится видеть её в ошейнике,однажды заметил он, наблюдая как по его приказу готовит пищу для нас с Камчаком и стоящих рядом на коленях Африз и Элизабет, или Веллы, как я иногда её называл.

Однако тон, которым он это сказал, наводил на мысль о том, что гордая Херена сама вовсе не поочь оставаться его рабыней. Одного за другим к трону Камчака подводили ещё недавно могущественных людей Тарии, закованных теперь в цепи и одетых в короткие туники рабов.

– Ваше имущество и женщины принадлежат теперь мне, – обратился к ним Камчак – Значит, кто является хозяином Тарии?

– Камчак, – отвечал по очереди каждый из пленников.

– Пала Тария? – спросил Камчак.

– Пала, – отвечали они, низко опустив голову.

К трону Камчака подвели Фаниуса Турмуса и Камраса и поставили их перед ним на колени.

Камчак жестом указал на груду сокровищ, сложенных у его трона.

– Кому принадлежат богатства Тарии? – обратился он к пленникам.

– Камчаку, – ответили те.

Камчак запустил руку в волосы стоящей рядом с ним Африз и повернул девушку к себе лицом.

– А кому принадлежат женщины Тарии? – спросил он.

– Камчаку, – ответили пленники.

– А кто, – рассмеялся Камчак, – убар Тарии?

– Тачак Камчак, – в один голос ответили пленники.

– Принесите сюда Домашний Камень Тарии, – распорядился Камчак, и к его ногам тут же поднесли овальный гладкий камень с выбитой на нем начальной буквой названия города.

Он поднял камень над головой и прочел суеверный страх в глазах стоящих перед ним на коленях людей. Но он не расколол камень об пол. Он поднялся с трона и вложил камень в скованные цепями руки Фаниуса Турмуса.

– Тария жива, убар, – величаво произнес он.

На глаза Фаниуса Турмуса навернулись слезы; он крепко прижал камень к груди.

– Утром, – сообщил Камчак, – мы возвращаемся к своим фургонам.