Странники Гора - Джон Норман

Сафрар побелел, как мел, и снова поднял шар над головой. Я с облегчением заметил, чго Камчак дал своим арбалетчикам сигнал не стрелять. Жестом он приказал своим людям – за исключением меня, Гарольда и человека, держащего слинов, – отойти на несколько шагов назад.

– Ну, так-то лучше, – процедил сквозь зубы Сафрар.

– Спрячьте оружие, – потребовал паравачи.

Мы вложили мечи в ножны.

– Отойдите к своим людям! – приказал Сафрар. – Имейте в виду: если что – я разобью шар!

Очень медленно мы с Камчаком, Гарольдом и держащим слинов человеком сделали несколько шагов назад. Рвущиеся с поводков животные, роняя с обнаженных клыков слюну, нехотя повиновались приказу хозяина и дали оттащить себя от своей уже находившейся так близко добычи.

Паравачи обернулся к Ха-Килу, вкладывающему меч в ножны, и встал на ноги. Ха-Кил лениво потянулся и заговорщицки ему подмигнул.

– У тебя есть тарн, – сказал предводителю наемников паравачи. – Возьми меня с собой. Я отдам тебе половину сокровищ паравачей! Золото, босков, женщин, фургоны!

– Вряд ли все это сравнится по стоимости с золотым шаром-тем, что держит в руках Сафрар,усомнился в ценности его предложения Ха-Кил.

– Ты не можешь бросить меня здесь! – закричал кочевник.

– А зачем ты мне нужен? – демонстративно зевнул Ха-Кил.

Белки глаз паравачи дико сверкнули из-под черного капюшона, скрывающего его лицо, он стиснул кулаки и обернулся к дальнему концу зала, где столпились в ояввдании тачаки.

– Тогда шар будет моим! – закричал он и бросился к Сафрару.

– Нет! Он мой! Мой! – взвизгнул торговец, крепче прижимая шар к груди.

Ха-Кил с любопытством наблюдал за происходящим.

Я рванулся было вперед, но властная рука Камчака удержала меня на месте.

– Золотой шар не должен быть поврежден! – воскликнул я.

Паравачи, конечно, бьы гораздо сильнее толстого, низкорослого Сафрара, и вскоре ему удалось выхватить шар из рук отчаянно сопротивляющегося торговца. Тот издал дикий вопль и впился зубами в плечо паравачи. Я вспомнил зловещие ядовитые золотые зубы Сафрара. Паравачи отчаянно завизжал, закружился на одном месте и, к моему несказанному ужасу, швырнул вырванный у Сафрара золотой шар на пол.

Не замечая больше ничего вокруг, я бросился вперед. Слезы застилали мне глаза. Опустившись на пол у разбитого яйца, я не в силах был даже сдержать вырвавшийся у меня крик отчаяния. Все кончено! Яйцо разбито! Я потерпел неудачу! Царствующие Жрецы погибнут! Погибнет все! На эту планету и на родную мне Землю придут загадочные, таинственные «Другие», кем бы они ни были! Все кончено! Все погибло! Все пропало!

Все мои мысли и чувства были заняты разбитым яйцом, и лишь боковым зрением я заметил короткую агонию паравачи, покрывшегося страшными оранжевыми пятнами, опустившегося на пол и затихшего в предсмертных судорогах.

Камчак подошел к нему и сорвал черный капюшон. Его лицо стало оранжевым, вылезшие белки глаз остекленели.

– Это Толнус, – долетел до меня как-будто издалека голос Гарольда.

– Конечно, – сказал Камчак. – А кто же ещё это мог быть? Кто, кроме убара паравачей, мог послать своих всадников для нападения на фургоны тачаку, и пообещать предводителю наемных тарнсменов половину босков, золота, женщин и фургонов своего племени?

До меня с трудом доходила их речь. Мне вспомнился Толнус – один из четырех убаров народов фургонов, которых я встретил, впервые попав в тарианские степи, в земли кочевников.

Камчак нагнулся к распростертому на полу неподвижному телу и сорвал с него усыпанное драгоценными камнями бесценное ожерелье. Осмотрев его с презрением, он бросил его одному из своих людей.

– Отдайте это паравачам, – распорядился он. – С его помощью они смогут выкупить у кассаров и катайев хотя бы часть своих босков и женщин.

Стоя на коленях у разбитой скорлупы яйца, я едва сознавал происходящее, настолько был поглощен охватившим меня отчаянием. Я даже не сразу заметил, что Камчак с Гарольдом уже давно стоят рядом.

Я плакал, ничуть не смущаясь их присутствия. Я оплакивал не только провал своей миссии и крушение всего, за что я боролся – и я, и прежде всего Царствующие Жрецы, мой друг Миск, – но и сами их жизни, и жизни всех населяющих этот мир, и мою родную Землю, оставшихся теперь, очевидно, совершенно беззащитными перед загадочными «Другими»; я оплакивал и то существо, что дожидалось своего срока появления на свет и явившееся безвинной жертвой интриг и растянувшегося на столетия межпланетного конфликта; это существо, этот, так сказать, ребенок Царствующих Жрецов прекратил свою ещё не начавшуюся жизнь и этим похоронил надежды всех тех, кто так и не дал ему родиться.

Тело мое сотрясали безудержные рыдания.

Словно сквозь туман до меня донеслись чьи-то слова «Сафрар и Ха-Кил убежали» – и голос Камчака, приказывающего – Отпустите слипов. Пусть поохотятся. Вслед за этим об пол звякнули отстегиваемые с ошейников животных цепи, и мраморные своды гулко отразили удаляющийся топот их лап Не хотел бы я оказаться на месте Сафрара.

– Крепись, воин из Ко-ро-ба, – с неожиданной теплотой прозвучал надо мной юлос Камчака.

– Ты нс понимаешь, мой друг, – сдерживая рыдания, пробормотал я – Ты просто не понимаешь!

Тачаки в их черных кожаных одеяниях сгрудились вокруг нас Мастер но приручению слинов также стоял рядом, держа в руках свисающие на гол це ни. Ближе к стенам застыли рабы с мешками золотых слитков на плечах Я начал улавливать гнилостный запах, исходящий от лежавших рядом со мной обломков скор лупы – Ну и запах, – поморщился Гарольд.

Он опустился на колени перед яйцом и с выражением глубокою отвращения на лице прикоснулся пальцем к бреши в скорлупе. Поднеся к лицу щепотку каких-то слепленных засохшей слизью золотистых песчинок, он задумчиво растер их между пальцами и ещё раз принюхался.

Я обреченно уронил голову, мне все было безразлично.

– Ты хорошо знаешь, что такое золотой шар Царствующих Жрецов9 – поинтересовался у меня Камчак.

– Нет, – ответил я, – У меня никогда не было такой возможности.

– Неужели их яйцо такое9 – саркастически заметил убар тачаков – Ну-ка, взгляни повнимательней, – подошел ко мне Гарольд.

Он поднес ближе к моему лицу свою ладонь, и на пальцах у него я увидел сухие золотистые пятна. Я смотрел на его ладонь, ничего не понимая.

– Оно мертвое, – сказал он.

– Мертвое? – удивился я.

Гарольд снова нагнулся к расколотому яйцу, наклонился над ним и извлек из скорлупы сморщенное, тронутое гниением, мертвое, наверное, уже в течение нескольких месяцев тельце нерожденного тарлариона.

– Я ведь говорил тебе, – с участливой теплотой напомнил Камчак, – что яйцо не имеет никакой ценности.