Двор халифов - Хью Кеннеди

Самое сложное при развязывании священной войны — это отыскание оправданий для нее, такая проблема существует и в наше время. Поэтому письмо халифа начинается с подчеркивания превосходства ислама, затем в нем цитируются основные, тексты из Корана, которые вдохновляли бы участников джихада и обещали тем, кто примет участие в священной войне, все радости рая. После этого халиф подчеркивает собственные обязательства:

Повелитель Правоверных желает приблизиться к Аллаху, начав святую войну против Его врагов, выполняя Его поручения в религиозных вопросах — те, которые Он доверяет ему, халифу, ища близости к Нему, усиливая Его друзей и поражая и мстя тем, кто отклоняется от Его религии, отвергая Его посланцев и не слушая Его{532}.

Далее халиф сообщает, что отправил к границе Васифа, который должен прибыть в пограничный город Малатся 15 июня и 1 июля начать вторжение на территорию Византии. Это письмо следовало читать мусульманам в мечети, в первую очередь во время пятничной молитвы — так, чтобы люди вдохновились и пожелали принять участие в кампании. Мы не можем сказать, насколько призыв оказался услышанным — после смерти халифа военную кампанию свернули.

Вторым действием нового халифа было лишение братьев, Мутаза и МуаЙяда, их статуса наследников. Правда, Мунтасир давал отцу торжественное обещание уважать их права — но политическое давление со стороны его сторонников в среде тюркских военных, особенно Васифа и Буги, означало, что сдержать эту клятву невозможно. Если бы халиф внезапно умер (как это и получилось на самом деле), тюрки оказались бы перед фактом наследования престола их врагом Мутазом и его сторонниками. Мутаз и Муайяд должны были уйти.

Муайяд, более молодой и менее напористый, оставил нам рассказ о том, как это делалось{533}. Двух принцев вызвали во дворец и поместили в комнатах личной резиденции халифа. Мутаз спросил брата, почему их привезли, сюда, и Муайяд ответил с грубой прямотой: «Чтобы отстранить нас, ты, несчастный».

Мутаз ответил, что не верит — но тут как раз прибыли посланцы с документами об отречении.

Муайяд понимал, что отказаться нет возможности, и сразу же согласился подписать бумаги, но Мутаз ответил, что не может отречься, и что они могут убить его, если хотят. Его грубо втолкнули в другую комнату и заперли дверь. Муайяд — во всяком случае, с его слов — попытался заступиться за брата. Он прямо обвинил стражу в отсутствии уважения к члену правящего дома и сказал, что тоже пойдет под замок, чтобы убедить там брата.

Когда он вошел, то увидел Мутаза в слезах. Он не стал терять времени и заявил, что нужно отречься, особенно в свете того, что произошло с их отцом — судя но всему, довольно невнятный рассказ Мунтасира о смерти Мутаввакиля совершенно не убедил братьев. Но Мутаз все-таки сопротивлялся:

— А если я лишусь прав, которые уже имел в провинциях под моим управлением?

— Эти права уже убили твоего отца, — ответил ему брат. — Не позволяй им убить и тебя!

Наконец Мутаз согласился. Тогда Муайяд сообщил посыльным, что брат согласен отречься и подпишет все, что ему продиктуют. Пришел секретарь с чернильницей и бумагой, Муайяд сел и написал, что он не в состоянии править и хочет отречься. И снова Мутаз отказался подписывать бумагу, несмотря на грубую команду брата: «Подписывай, черт побери!» Наконец, они оба собственной рукой написали унизительный документ:

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!

Повелитель правоверных Мутаввакиль, да будет с нами Господь, отписал мне наследование и взял клятву верности мне без моего согласия, когда я был несовершеннолетним. Теперь я понял, что не могу выполнить возложенных на меня обязанностей и стать для мусульман хорошим халифом. Все, кто дал мне клятву верности, могут теперь отказаться от нее. Я освобождаю вас от нее и избавляю от присяги. Никакой договор или соглашение не связывает больше меня с вами. Вы свободны от него.

После того, как они закончили писать, их позвали к халифу. Муайяд спросил, должны ли они получить новую одежду или идти, в чем есть, и им ответили, что нужно переодеться: мероприятие будет официальным и торжественным. Им принесли свежую одежду и потом направили к халифу. Братья нашли Мунтасира в зале приемов с придворными, которых выстроили рядами по рангам, чтобы они стали свидетелями процедуры отречения. Тут же находились прочие члены семьи Аббасидов, Мухаммед ибн Абд Аллах — Тахирид из Багдада, военачальники, правительственные чиновники и секретари. Молодые принцы с чувством глубокой неловкости увидели среди присутствующих убийц своего отца, в том числе Бугу Младшего, который командовал стражей в тот роковой вечер.

Мунтасир спросил, написали ли они документы отречения. Муайяд торопливо подтвердил свое согласие, а Мутаз еле слышно пробормотал, что согласен.

Затем халиф произнес речь, в которой откровенно признал, что смещает их не потому, что хочет сделать наследником своего сына, вовсе нет, а потому, что лишить братьев наследования потребовали тюрки, и Мунтасир побоялся, что если не согласится на эту отмену, какой-нибудь солдат просто убьет их. Казнь не стала бы достойным отмщением, ибо кровь принцев стоит гораздо больше, чем кровь любого солдата. Все происходит для их же собственной пользы. Это было удивительное публичное признание в слабости перед лицом давления военных. Наконец братья поцеловали халифу руку, он обнял их, и они ушли.

24 апреля Ахмед ибн аль-Хасиб, визирь Мунтасира, написал Мухаммеду ибн Абд Аллаху ибн Тахиру (и, без сомнения, другим управляющим и официальным лицам), объяснив официальную причину и описывая детали отречения. Он сообщал, что молодые принцы приняли клятвы верности, когда были еще слишком малы, а достигнув зрелости, поняли, что не могут осуществлять свои права. Теперь все освобождены от клятвы верности им, а самих принцев следует считать людьми с общими правами [амма). Этот последний пункт был, должно быть, самым болезненным. Быть частью элиты (хасса) означало иметь привилегии дворцовой жизни и соответствующий статус. Быть исключенным из элиты означало социальное падение. Ни один из членов семьи Аббасидов никогда прежде не подвергался такому унижению. Это было чем-то вроде damnosa memoriae[36]: все упоминания их имен убирались с эмблем и флагов, а также с их боевых лошадей. Наконец, правителю Багдада сообщили, что между