Алая королева - Филиппа Грегори

ЗИМА 1484 ГОДА

Рождественские праздники для королевского двора были устроены в Вестминстере; слуги сплетничали, что торжество было столь же великолепным, как и при короле Эдуарде, а может, и лучше. В каждом новом рассказе звучало все больше восхищения музыкой, рождественским представлением, роскошными нарядами и грандиозным пиром. Мои слуги притащили большое полено, которое по традиции сожгли в сочельник, украсили дом омелой и падубом и отлично повеселились без меня на кухне и в нижнем этаже дома.

Я же провела время в часовне, и мне казалось, что ее мраморный пол как-то особенно холоден под моими коленями. Душа не знала покоя; в этом мире у меня не осталось ни своего места, ни надежды. Ричард отмечал Рождество в Вестминстере, защищенный могущественной властью Йорков, гордый и совершенно неуязвимый и для моего сына, и для моего деверя, бедных приживалов при дворе французского короля, извечного врага Англии. Я чувствовала, как они унижены, как все глубже погружаются в болото всеобщего пренебрежения; но больше всего я боялась, что мой сын так и будет до конца жизни бесцельно слоняться по залам французского двора, известный лишь как претендент второго ряда, достойный, возможно, чтобы на него сделали какую-то ставку в политических играх, но сам по себе не имеющий особого значения.

Наконец мне все же доставили весточку от мужа из Вестминстера — он крайне редко писал мне, — и я накинулась на это послание, точно нищий на брошенную корку хлеба. Мне слишком не хватало новостей из внешнего мира, так что было не до гордости.

Принцесса Йоркская в своих придворных играх достигла вершины; ее очарование поистине повелевает всеми, а сам король ходит за ней по пятам, точно ручная собачонка. Королева Анна наряжает ее и дарит ей свои платья — они вообще одеваются одинаково. Представь себе: тощая, облезлая Анна Невилл и сияющая красотой и здоровьем розовощекая девушка выходят к обеду в одинаково роскошных платьях, причем одного цвета и из одной и той же материи, словно провоцируя окружающих тут же начать их сравнивать!

Наверное, король лично приказал жене быть любезной с этой девицей, и Анна старается вовсю, разве что сама не кладет племянницу мужа к нему в постель. Кое-кто вполне разделяет твое мнение о том, что Ричард всего лишь замыслил соблазнить принцессу, оскорбить тем самым твоего сына и выставить его беспомощным рогоносцем. Если так, то это Ричарду великолепно удалось: Генри Тюдор уже стал посмешищем для всего двора. Но некоторые считают, что все гораздо проще и любовники даже не задумываются о внешних приличиях; они вообще ни о чем не задумываются, кроме собственных желаний.

В этом году двор к Рождеству убран просто прелестно; жаль, что ты не можешь приехать сюда и все это оценить. Лишь в лучшие времена правления Эдуарда я имел счастье видеть подобное великолепие. И в центре всего блистает своей красотой дочь Эдуарда, а виду нее такой, будто она снова всем этим владеет. Впрочем, она ведь действительно здесь выросла, это ее дом. Да, солнце Йорков и впрямь сияет всеми лучами.[48] Но если долго смотреть на Елизавету Йоркскую, можно и ослепнуть.

Кстати, не было ли вестей от Генри? Своих шпионов Ричард выслушивает за запертыми дверями, поэтому мне неизвестно, о чем они докладывают; зато мне прекрасно известно, что с некоторых пор король явно не испытывает никакого страха ни перед твоим сыном, ни перед его жалким союзником, этим безумным герцогом Бретани. Поскольку в июне Генри едва не попался Ричарду в лапы, теперь очень многие полагают, что твой сын и во Франции вряд ли обретет райское убежище. Французский король будет держать его при себе как предмет политической торговли до тех пор, пока Генри обладает какой-то ценностью. Так что, пожалуй, в твоей последней неудаче исчерпались все твои возможности. Тебе так не кажется? Если кажется, то не желаешь ли ты отмести свои тщетные надежды и попытаться все-таки получить у Ричарда прощение? Я бы, наверное, вступился за тебя и даже стал в этих переговорах посредником, но только в том случае, если смогу пообещать королю, что ты будешь вести себя тише воды ниже травы.

Посылаю тебе поздравления с Рождеством и вот эту маленькую книжку в качестве подарка. Она напечатана неким Томасом Кэкстоном[49] с помощью пресса, который он же и изобрел; а саму книжку и идею такого пресса привез в Англию ныне покойный и многими горько оплакиваемый Энтони Риверс, брат королевы Елизаветы. Мне показалось, что печатный экземпляр понравится тебе больше, чем переписанный от руки. Все считают, что Риверс был человеком великих предвидений, потому и покровительствовал подобным нововведениям и прочим научным открытиям. Кстати, самая первая книга, созданная на этом станке, появилась на свет благодаря покровительству сестры Энтони Риверса Елизаветы; впрочем, все знают, что она дама не только очень красивая, но и весьма образованная.

Боже мой, что будет с нами, если каждый научится читать и сможет покупать такие книги? И будут ли в жизни людей играть какую-то роль их наставники и короли? Или, может, тогда всем станет наплевать на королевские династии Ланкастеров и Йорков? Кому же тогда начнут покоряться и поклоняться люди? Не вскричат ли они: «Чума на оба ваши дома!»?[50] Забавно такое предположить, не правда ли?

Я швырнула на пол присланную мужем книгу, испытывая сильнейшее раздражение и представляя себе, как Елизавета Йоркская и ее преступный дядя-любовник танцуют на рождественском балу, а бедняжка Анна Невилл ласково им улыбается, словно все вместе они составляют счастливое семейство. В последнее время, когда Стэнли начинал терзать меня подобными историями и намеками на затянувшееся молчание Генри, мне нечего было ему возразить. Я ведь и правда даже не представляла, что сейчас делает мой сын; у меня не было никаких сведений о них с тех пор, как они бежали во Францию, когда Джаспер сообщил мне, что у нас появился шанс, хотя и не уточнил, какой именно. По всей видимости, это Джаспер посоветовал Генри пока не писать мне. Возможно, они подозревали, что Нед Партон, переправлявший всю мою корреспонденцию, является шпионом и обо всем докладывает лорду Стэнли. Впрочем, их действительно со всех сторон окружали шпионы, так что им приходилось быть подозрительными; однако я очень боялась, что теперь они сомневаются и во мне. Это была наша общая борьба — Тюдоров против Йорков, — мы вместе поднимали тот неудавшийся мятеж, но теперь все кончилось, и они, судя по всему, не доверяли никому, даже мне. А я была настолько оторвана от всех и от всего! Не имела ни о чем почти никакой информации, кроме тех жалких крох, которые милостиво посылал мне Стэнли, хотя в целом его письма носили скорее оскорбительный характер: так может писать победитель своему поверженному врагу, желая его помучить.