Всегда возвращаясь домой - Урсула Ле Гуин

Я сидела, скорчившись на полу, и постепенно приходила в себя после того удара. Нескоро снова посмотрела я вверх. Змеевик все еще стоял там. Да, он так и стоял там. Через некоторое время я увидела, как медленно движутся его руки. Они неторопливо поднимались вверх и сошлись примерно на уровне пупка. Потом снова разошлись и растянули живот в стороны. И в камне открылось длинное и широкое отверстие, какая-то щель, похожая на дверь в некое помещение, куда — я это знала-я должна буду войти. Я встала, все еще горбясь и трясясь от страха, и сделала один шаг внутрь этого камня.

Но там не было никакого помещения. Там был сплошной камень, и я оказалась внутри этого камня. Там не было света, там не было места, там было нечем дышать. Я думаю, что все остальное мое видение было связано именно с пребыванием внутри этого камня; то есть именно там-то все и произошло; однако, согласно своей человеческой природе, люди должны хоть что-нибудь видеть, и все вокруг меня как бы менялось и превращалось в вещи и существа, словно я попадала в иные места.

Мне казалось, что эта скала из змеевика треснула, развалилась на куски, смешалась с красноземом, и через какое-то время я сама тоже попала в землю, став как бы частью почвы. Теперь я могла чувствовать то, что чувствует почва. Я чувствовала, как дождь вливается в меня, падая с небес. Я чувствовала — и отчасти это было подобно способности видеть — как дождь падал сверху и просачивался в меня, падал с небес, которые сами казались сплошным дождем.

Я как бы засыпала и снова просыпалась, но спала не полностью, а постигая нечто во сне. Я начала ощущать камни и корни, а вдоль своего левого бока — бег холодной воды, и услышала ручеек, возникший в сезон дождей. Подземные источники грунтовых вод питали этот родник, он поднимался и журчал рядом со мной, протекал сквозь меня, просачивался во тьме сквозь почву и камни. Возле того ручейка во мне росли большие глубокие корни деревьев, и между ними повсюду тонкие бесчисленные корешки трав, луковицы незабудок, слышался стук сердца бурундука, дыхание спящего крота… Я начала подниматься вверх по одному из больших корней конского каштана, потом — по его стволу и вышла наружу, на лишенную листьев ветвь, проползла до самого ее края, к маленьким боковым веточкам. Там я лежала и смотрела на непрерывные нити дождя. По ним я взобралась на плывущее в вышине облако, похожее на гигантскую лестницу, и по этой лестнице — на тропу ветра. Там я остановилась, ибо боялась ступить прямо на крылья ветра.

Койотиха сошла вниз по тропе ветра. Она явилась мне в виде худой женщины с жесткими серовато-коричневыми волосами, росшими у нее на голове и на руках, и с тонким длинным лицом. Глаза у нее были желтые. Двое ее детей пришли с нею вместе, но в виде детенышей койота.

Койотиха посмотрела на меня и сказала:

— Не бойся. Ты можешь посмотреть вниз. Можешь посмотреть назад.

Я посмотрела назад и вниз, содрогаясь под порывами ветра. Внизу и за моей спиной виднелись темные верхушки деревьев; над лесом сияла радуга, а на листьях играли отблески света. Я подумала, что на этой радуге, должно быть, есть люди, но не была уверена в этом. Внизу и далеко впереди виднелись покрытые пожелтевшей от летнего зноя травой холмы и меж ними — река, что текла в море. Кое-где в воздухе подо мной было так много птиц, что я не видела земли, видела только отражавшийся на их крыльях свет.

У Койотихи был высокий певучий голос, в котором как бы одновременно слышались несколько голосов. Она сказала:

— Хочешь подняться еще выше?

Я ответила:

— Я хотела бы пойти к Солнцу.

— Ну так иди вперед. Все это моя страна. — Сказав это, Койотиха шагнула мимо меня прямо на крылья ветра и побежала по ним на четвереньках, как все койоты, вместе со своими щенками. Я одна осталась стоять там, на ветру. Пришлось и мне тоже двинуться вперед.

Мои шаги по крыльям ветра были широкими и неторопливыми, как у танцующих Танец Радуги. При каждом шаге мир внизу выглядел иначе. При одном он был светлым, при другом — темным. При следующем шаге его словно затягивало дымом, а потом дым разлетался, будто его и не бывало. При следующем долгом шаге черные и серые облака пепла или пыли скрыли все вокруг, а шагнув еще разок, я вдруг увидела песчаную пустыню, где ничто не росло и ничто не двигалось. Я сделала еще один шаг, и все внизу превратилось в сплошной город — только крыши и улицы, по которым спешило множество людей; люди шныряли по этому городу и были похожи на насекомых в пруду, когда посмотришь сквозь увеличительное стекло. Я сделала еще шаг, и мне стали видимы глубины океана, передо мной обнажилось его дно, и лава медленно изливалась из трещин в океанском дне, и огромные пустынные каньоны вдали, в тени стен, поддерживавших континенты, почему-то были похожи на канавы, какими окапывают у нас стены амбаров. И еще один долгий шаг сделала я на крыльях ветра и увидела поверхность нашего мира, пустынную, гладкую и бледную, как личико младенца, которого видела однажды: он родился без передних долей головного мозга и без глаз. Я сделала еще шаг, и ястреб встретил меня в лучах солнца в застывших небесах над юго-западными склонами Горы-Прародительницы. Шел дождь, и облака на северо-западе были по-прежнему темны. Капли дождя сверкали на листьях деревьев в лесу и в ущельях, которыми изрезаны были горные склоны.

Из того видения, что открылось мне в Девятом Доме, я кое-что могу рассказать — словами, письменно, — а кое-что спеть под аккомпанемент барабана. Но для большей части увиденного я так и не подобрала ни нужных слов, ни музыки, хотя с тех пор я большую часть своей жизни посвятила именно тому, чтобы найти и эти слова, и эту музыку. Я не умею нарисовать то, что вижу, ибо моей руке не дарована способность придавать изображенному предмету сходство с настоящим.

Мне все-таки кажется, что гораздо лучше это могло бы быть нарисовано, чем рассказано, и вот почему: там не было ни одного человека. Рассказывая что-то, вы говорите: «Это сделал я» или «Это увидела она». Когда же не существует ни меня, ни ее, то как бы не существует и самой истории. Я существовала, пока не попала в Девятый Дом; там существовал ястреб, но меня там не было. Ястреб был; был и неподвижный, застывший воздух. Если смотреть на вещи глазами ястреба, то лишаешься собственной души. Твое собственное «я» смертно. А это — Дом Вечности.

Итак, из того, что видели глаза ястреба, я здесь могу словами рассказать следующее:

То была Вселенная энергии. То было пересечение энергетических полей всех живых существ, всех звезд и скоплений светил, всех миров, животных, умов, нервов, пыли, кружевной пены вибрации, которая существует сама по себе, и все было связано друг с другом, каждое было частью другой части чего-то еще, большего, и каждая часть в этом конгломерате была, таким образом, понятна только в качестве составляющей целого, безграничного и незамкнутого.