Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - Олег Сергеевич Смыслов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не всегда, однако, девушки покорно подчинялись выбору начальства и принимали заманчивые предложения. Бывало, поступая по велению сердца, они выбирали себе офицера рангом пониже, хотя это грозило неприятными последствиями. Вот какой «военно-полевой любовный треугольник» сложился и существовал довольно долго в нашем полку.
Летом 1943 года прибыла к нам телефонистка Тася. На «смотринах» она приглянулась начальнику штаба полка майору Бондарчуку, и он, направляя эту стройную, веселого нрава девушку в первый батальон, предупредил, что Тася будет «обслуживать» его лично. Первое время так оно и было. Но вот случилось, что Бондарчук убыл на несколько дней, кажется, в штаб армии, и Тася провела эти дни в расположении батальона. Здесь она поближе познакомилась с заместителем командира батальона старшим лейтенантом Иваном Савушкиным. Невысокий, круглолицый, простоватый на вид, он был лет на десять моложе майора. Видно, чем-то он пришелся Тасе по душе, так как на второй день они уже были неразлучны, и Тася не сводила влюбленных глаз со счастливого старшего лейтенанта. «Медовая неделя» пролетела для них, как одно мгновенье. Когда возвратился Бондарчук, Савушкин попытался договориться с ним о «переподчинении» Таси, но это вызвало лишь вспышку ярости и поток угроз начальника штаба. Теперь Тасе приходилось навещать Бондарчука «по долгу службы», но время от времени ей удавались тайные встречи с Ваней «по велению сердца». Ревнивый и мстительный майор узнавал об этих встречах, но не всегда мог помешать им. И он отыгрывался на Савушкине, благо служебное положение предоставляло для этого богатые возможности. Быть заместителем командира стрелкового батальона на фронте – одна их самых трудных и смертельно опасных офицерских должностей. Савушкин был известен в полку как добросовестный труженик войны. Мне он навсегда запомнился сидящим с прижатой к уху телефонной трубкой в расщелине скалы под Севастополем. Здесь располагался КП батальона. Путь к расщелине находился под прицелом немецких пулеметов, о чем свидетельствовали несколько трупов наших воинов, убитых при попытке пробраться на КП в светлое время. За день Савушкину приходилось не раз уходить в роты или штаб полка, и он безропотно и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности. Таким он был всю войну. Спустя тридцать лет я увидел располневшего и полысевшего Ивана Петровича на встрече ветеранов-однополчан. Меня поразило, что к его груди был прикреплен лишь один, да и то самый скромный боевой орден – “Красная Звезда”. Для тех, кто знал, как воевал Савушкин, это казалось недоразумением, особенно заметным в кругу ветеранов, отмеченных многочисленными орденами и медалями. Я без обиняков спросил, не внуки ли затеряли дедовы ордена, на что получил горький ответ: «Нет, это Бондарчук, …его мать, так отомстил за то, что Тася меня полюбила. Он запретил строевой части оформлять на меня представления к наградам и к повышению в звании. Так я и закончил войну, как начинал, – старшим лейтенантом». Добавить к этой истории мне нечего, так как совершенно не помню, что произошло потом с Тасей. Знаю лишь, что женой Савушкина она не стала.
Своеобразно повела себя, прибыв в полк, капитан медицинской службы Вера Пенкина, привлекательная девушка лет двадцати пяти, москвичка. Обладая достаточно высоким воинским званием и сильным характером, она держалась независимо и начала с того, что с ходу отвергла несколько предложений «руки и сердца», исходивших от верхушки полка. Осмотревшись, Вера Михайловна сама выбрала «друга фронтовой жизни». Им стал тридцатилетний командир минометной батареи старший лейтенант Всеволод Любшин.
Хорошо сложенный, кареглазый симпатичный мужчина, он происходил из кубанских казаков, до войны жил в Казахстане, преподавал военное дело в средней школе. Когда я, бывало, встречал эту уверенную в себе жизнерадостную пару, всегда казалось, будто они созданы друг для друга.
Вера Михайловна (она приучила всех офицеров полка обращаться к ней по имени и отчеству) не прогадала с выбором друга. Всеволод создал ей почти идеальные, по фронтовым условиям и его возможностям, удобства существования. В распоряжении командира батареи имелось несколько повозок, одна из которых во время ночных переходов зачехлялась брезентом и служила Вере спальней. О такой роскоши в своей санроте она могла бы только мечтать, тем более что время от времени в повозку ненадолго забирался «согреться» (или «отдохнуть») ее покровитель. Вера Михайловна была темпераментной особой, так что ездовые и шагавшие рядом с повозкой солдаты батареи на слух легко догадывались о том, что происходит под брезентовым покровом.
Когда мы находились во втором эшелоне, и если в санроте все было спокойно, Вере удавалось проводить целые дни в расположении полковых артиллеристов (командиры наших батарей были друзьями, и мы всегда располагались рядом). Здесь она могла насладиться вкусной, по ее заказу приготовленной едой, выпить наравне с мужчинами «наркомовской» водки или какого-нибудь трофейного напитка. Подвыпив, Вера Михайловна «дурела», часто становилась обозленной, вовсю сквернословила.(…)
О некоторых нравах, царивших на фронте, свидетельствует событие, происшедшее с участием Веры и Всеволода в одну из мартовских ночей 1945 года. В этот период мы готовились к штурму Кенигсберга, назначенному на начало апреля. Полк размещался в лесу, и жили мы в хорошо оборудованных землянках. Примерно за месяц до события, о котором я хочу рассказать, к нам прибыл очередной новый командир полка. Это был рослый, под 190 см, черноволосый скуластый мордвин подполковник Купцов. Спустя день-два после его появления пошли разговоры, что подполковник прибыл не один: в его землянке безвыходно обитает пышнотелое существо женского пола (лица ее никто не видел). У входа в землянку всегда стоял автоматчик, так что никаких
