Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

захлестывает злость, только не засмейся сейчас, только попробуй, только попробуй

засмеяться…

– Уильям! Я ушам своим не верю. Вы только что послали меня к чёрту?!

– Сир Риверте! – завопил Уилл. – Это подло, сир! Вы же ранены и знаете, что я не могу

сейчас вас ударить, а мне очень хочется!

– Господи, как же я тебя люблю, – сказал Риверте, опрокидывая его на спину, и

следующий возмущённый крик Уилла превратился в неразборчивый стон под его губами.

Риверте целовал его долго, жадно и глубоко. Потом перекатился на спину, молчаливо

предоставляя Уиллу власть над положением. И хотя Уилл знал, что причиной тому была

его раненая рука, чувство этой внезапной власти было невозможно пьянящим – Риверте

крайне редко отдавал ему инициативу в постели. Когда Уилл оказался над ним, Риверте

зашарил ладонью по его груди, нетерпеливо развязывая шнуровку рубашки. Уилл, не

разрывая поцелуя, схватился было обеими руками за ткань на своих боках, чтобы стянуть

её через голову… и понял вдруг, что если сейчас они начнут заниматься любовью, то не

перестанут, пока все мысли не вылетят у него из головы. Он резко выпустил ткань,

выпрямился и отбросил от себя руку Риверте, уже шаловливо скользнувшую ему в штаны.

Рука тут же полезла назад, и Уилл жёстко стиснул её за запястье.

– Ну что? – страдальчески спросил Риверте, кротко глянув ему в глаза снизу вверх. – Что

такое?

– Наш разговор, сир, далеко не окончен. Вы меня отчитали, теперь моя очередь.

– Ох, Уильям, – Риверте скривился. – Ну не будьте занудой. Знаю, знаю, я поступил

опрометчиво…

– Опрометчиво?! Вы считаете это подходящим словом?

– А чем оно вам не нравится? Полноте, Уилл, не браните меня. Я и так достаточно

настрадался за свою самонадеянность, вам так не кажется? – и он беспомощно поднял

свою раненую руку с туго перебинтованной кистью, глядя на Уилла так кротко и

смиренно, как только можно было вообразить это в отношении к Фернану Риверте. Уилл

внутренне вздрогнул, вспомнив, как выглядели эти пальцы без повязки.

– Вы цинично и расчетливо давите на жалость, – пробормотал Уилл. – Это гнусно.

– Знаю, – обезоруживающе улыбнулся Риверте. – И это вполне в моём духе, разве нет?

– И я даже не могу просить вас, чтобы вы обещали впредь себя получше беречь? –

обречённо спросил Уилл – и не удивился, когда Риверте с сожалением покачал головой.

– Нет, не можете. Я такой, какой есть, Уильям, я так устроен. Меня не переделать. Боюсь,

что вам придётся смириться и с этим тоже, как вы миритесь с моим себялюбием,

тщеславием и отсутствием музыкального слуха.

Уилл тяжело вздохнул и ткнулся лбом ему в плечо.

– И вы даже теперь не оставите ваших планов насчёт Аленсии, да?

Риверте ответил не сразу. Уилл запоздало подумал, что, возможно, не стоило задавать

этот вопрос так скоро – горечь поражения была ещё слишком свежа, и этим вопросом

Уилл, сам того не желая, мог его ранить. Он вскинул голову, открывая рот в намерении

забрать свои слова назад, и тут Риверте ответил:

– Думаю, что оставлю. Я действительно действовал несколько… хм… опрометчиво, да, я

считаю, что это самое подходящее слово. Понимаете, – медленно проговорил он, глядя

мимо Уилла, – моя беда в том, что я никогда не проигрывал. Никогда прежде. Я… я не

знал, каково это, не знал, что это вообще такое. Нет опасней врага, чем тот, кого не

можешь вовремя распознать. Я не узнал своего врага, Уильям. Я не узнал поражение,

когда оно уже смотрело мне в лицо. И поплатился за это.

– Не вините себя, – тихо сказал Уилл.

– Я и не виню. Просто это урок, который мне стоило усвоить много раньше. Вы знаете,

Уильям, я не слишком в ладах с вашим господом богом, но по какой-то неведомой

причине он любит меня больше, чем я заслуживаю. С другой стороны, как видите, это

вышло мне боком. Сейчас, боюсь, я уже слишком стар, чтобы переосмысливать мою

картину мира, в которой бесподобный сир Риверте всегда побеждает.

– Ну вот, опять вы давите на жалость, – заметил Уильям. – А мне сейчас надлежит пылко

заверить вас, что вы ни капельки не стары и ваши лучшие годы у вас впереди?

– Мне надо, чтобы вы не говорили это, Уильям, – слегка улыбнулся Риверте. – Мне надо,

чтобы вы это сделали.

Уилл непонимающе нахмурился, хотел было спросить, о чём это он – но Риверте пресёк

расспросы, коротко и звонко поцеловав его в нос. Уилл почувствовал, как тревога,

мучившая его последние несколько месяцев, впервые отпускает его, кажется, почти

совсем отпускает… почти совсем. Они лежали на кровати в тёмной комнате, звуки со

двора не доносились сквозь плотно закрытые ставни, и во всём Тэйнхайле, во всей

Вальене, во всей вселенной не было ничего, что имело бы сейчас значение.

Вот только…

Пальцы Риверте легли Уилла на подбородок. Он, не сопротивляясь, позволял приподнять

себе голову. Он знал, что от этого человека ничего не скроешь.

– Что вас ещё тревожит? – мягко спросил Риверте, слегка поглаживая кончиками пальцев

его челюсть. – Давайте, выкладывайте.

– Не тревожит, – Уилл покачал головой, впрочем, осторожно, чтобы не стряхнуть

ненароком эти пальцы. – Это… другое. Я просто думал… – он вздохнул. Как всегда, говоря

о самом главном, он не мог подобрать слова. – Роберт сказал, что я предатель. Что я

предал свою семью, свой род, свою страну. Я ни о чём не жалею, – поспешно добавил он,

боясь, что Риверте поймёт превратно. – Ни о чём, поверьте мне, сир. Но в то же время… я…

– Вы думаете, что ваш брат, несмотря ни на что, сказал правду? – закончил за него

Риверте, и Уилл кивнул, радуясь, что ему не пришлось говорит этого вслух.

Риверте перестал поглаживать его подбородок и раздражённо вздохнул.

– У вашего брата, Уильям, весьма странные представления о верности, чести и

патриотизме. Даже более чем странные – я бы сказал, извращённые. Вы ведь знаете, как он

вынудил меня сдаться?

– Да. Гальяна писал, что иначе городок, в котором вы встретились, предали бы огню и

мечу…

– Хиллэсский городок, Уильям, заметьте. Где живёт несколько тысяч невинных людей,

никогда не думавших браться за оружие. Мой друг Индрас передал мне ультиматум, пока

ваш брат с отрядом наёмных головорезов выжидал сигнала под городским частоколом.

– Он… он блефовал, – голос Уилла дрогнул. – Индрас знал, что вы не допустите этой

бойни, что вы сдадитесь…

– Он не знал этого, Уильям. Надеялся на это, учитывая моё настроение, моё положение и

некоторые известные ему особенности моего характера. Но наверняка он знать не мог.

Потому что в иных обстоятельствах, не будучи… в том настроении, в котором я тогда был,

возможно, я бы отказался.

Уилл молчал. Он не знал, как отнестись к услышанному. С одной стороны – разве не

естественно для всякого живого существа прежде всего думать о спасении собственной

жизни? С другой – что значит одна жизнь против тысячи, даже если она твоя? С третьей –

разве может кто-либо на свете требовать от других такого выбора? Это то решение,

который каждый принимает сам. В смерти все одиноки.

– Так что поверьте мне, ваш брат и Индрас были настроены вполне решительно. Если бы я

заупрямился, они бы подожгли город, чтобы подтвердить серьёзность своих намерений.

Но Хиллэс ныне – часть Вальенской Империи. И если хиллэсский лорд не счёл нужным

защитить своих людей, пойдя вместо этого на них с мечом, то, стало быть, его работу

должен был выполнить я.

И таким образом искупить свою вину за аленсийский провал, мысленно закончил Уилл.

Да, вот теперь всё встало на свои места. Риверте осознал, что проиграл, и должен был

искупить это поражение жертвой. Она никому не была нужна, он приносил её сам себе,