Карл Смелый - Вальтер Скотт

— Клянусь местью, Сигизмунд, я тебя не понимаю, — сказал Артур.

— Уж такая моя горькая участь, — возразил швейцарец. — У нас дома все говорят, что я ничего не понимаю, а скоро начнут утверждать, что и меня никто не понимает. Итак, говоря без обиняков, это был мой дядя, граф Альберт Гейерштейнский, брат моего отца.

— Отец Анны? — вскричал Артур.

— Точно так, наконец ты догадался.

— Но я никогда его не видал.

— Все равно: это такой человек, которому в чужих делах известна вся подноготная; о! Он недаром женился на дочери Саламандры!

— Полно, Сигизмунд, неужели ты веришь таким нелепостям? — прервал его Артур.

— Рудольф говорил мне, что и ты не менее меня был изумлен ночью в Графслусте, — заметил Сигизмунд. — Дядя мой имеет у себя волшебные книги из Арнгеймской библиотеки, и говорят, будто бы при содействии неведомых сил он может мигом переноситься из одного места в другое. Однако, несмотря на все свои таланты и средства, он не слишком преуспел в жизни, так как вечно находится в хлопотах и в опасностях.

— Мне мало известны подробности его жизни, — сказал Артур, подавляя в себе сильное любопытство узнать о нем более, — но я слышал, что он оставил Швейцарию и отправился к императору.

— Да, — отвечал швейцарец, — и тогда он женился на молодой баронессе Арнгейм; но впоследствии он впал в немилость у императора и у герцога Австрийского. А поскольку говорят, что нельзя жить в Риме, будучи в ссоре с папой, то дядя мой счел за лучшее переправиться через Рейн и искать себе убежища при дворе Карла Бургундского, который охотно принимал к себе выходцев из всех земель, лишь бы только они имели графские или баронские титулы. Дядя мой был им принят очень благосклонно, но в продолжение последних двух лет эта дружба охладела. Альберт вступил в одно из тайных обществ, не одобряемых Карлом, который так прогневался на моего бедного дядю, что он принужден был постричься в монахи для спасения своей головы. Но, несмотря на произнесенный им обет, он не утратил своей врожденной кипучей энергии и столько настроил прежнему своему покровителю козней и преград, что раздраженный Карл искал только предлога задержать его и казнить. Но дядя мой говорит, что не боится его и что, несмотря на свое герцогство, Карл гораздо больше имеет причин бояться его самого. Ты сам видел, как он смело действовал в Ла-Ферете.

— Клянусь Святым Георгом Виндзорским, — вскричал Артур, — это каноник Св. Павла!

— А-а! Теперь ты меня понял. Он предсказывал, что Карл не осмелится наказать его за участие, которое он принимал в казни Гагенбаха, и это действительно сбылось, несмотря на то, что дядя мой Альберт заседал в собрании государственных сословий Бургундии и убеждал их отказать Карлу в требуемых им деньгах. Но когда началась война со Швейцарией, Альберт, видя, что монашеский сан не защитит его долее и что герцог намеревается обвинить его в тайных связях с братом своим и соотечественниками, отправился в лагерь Ферранда при Невшателе и послал к Карлу грамоту, освобождающую его от своей присяги.

— Странная история, показывающая деятельного и хитрого человека, — сказал Артур.

— О! Вы в целом свете не найдете человека, подобного дяде моему Альберту. Таким образом, зная все, он рассказал герцогу Ферранду, что вы здесь делаете, и вызвался съездить сюда для получения окончательных сведений. И заметь, что хотя он оставил швейцарский лагерь только за пять или шесть дней до сражения и хотя между Невшателем и Э четыреста миль, но мы встретили его уже на обратном пути отсюда, когда мы с герцогом Феррандом ехали сюда с поля битвы.

— Встретили? — спросил Артур. — Встретили кого? Каноника Св. Павла?

— Я думаю, что так, — отвечал Сигизмунд, — но он был одет кармелитским монахом.

— Кармелитским монахом! — вскричал Артур. — И я был так слеп, что предложил его услуги королеве! Я помню, что он скрывал свое лицо под капюшоном, а я, дурак, поддался на такой грубый обман. Впрочем, теперь, может быть, и к лучшему, что это дело не состоялось, так как даже при полном его успехе, я опасаюсь, что этот непостижимый проигрыш сражения разрушил бы все наши планы.

Тут разговор их был прерван Мордоном, который, войдя, объявил Артуру, что королева требует его к себе. В этом веселом дворце мрачный покой, из окон которого представлялись только развалины и обломки колонн, был избран Маргаритой для своего приюта. Она приняла Артура с благосклонностью, тем более трогательной, что она исходила из гордого, властолюбивого сердца, угнетенного бедствиями, удары которых оно так сильно чувствовало…

— Увы, бедный Артур, — сказала она, — напрасны усилия твои и отца твоего спасти утопающий корабль. Вода вливается в него все стремительнее и в гораздо большем количестве, нежели могут вычерпывать ее человеческие силы. Никакое предприятие мне не удается. Сила превращается в слабость, мудрость в безумие и мужество в трусость. Герцог Бургундский, до сих пор победоносный во всех своих смелых предприятиях, едва успел задуматься о том, чтобы подать помощь Ланкастерскому дому, как меч его был сокрушен мужицкими дубинами; храбрая его армия, которая считалась превосходнейшей в целом свете, рассеяна подобно соломе, развеваемой ветром; сам он ограблен подлыми немецкими наемниками и невежественными швейцарскими пастухами! Что ты узнал еще об этом необычайном событии?

— Мало, государыня, кроме того, что вам известно. Хуже всего то, что побежденные показали постыдную трусость и что сражение проиграно, тогда как была возможность его выиграть. Счастье еще, что бургундская армия только рассеяна, а не совершенно истреблена и что сам герцог, спасшись бегством, собирает вновь свои силы в Верхней Бургундии.

— Для того чтобы потерпеть новое поражение или завести продолжительную и безнадежную войну, пагубную для его славы. Где отец твой?

— С герцогом, государыня, — отвечал Артур.

— Поезжай к нему и скажи, что я предоставляю ему заботиться о своих собственных делах, не тревожась больше обо мне. Этот последний удар сразил меня. Я осталась без союзника, без друга, без денег.

— Нет, государыня, — прервал ее Артур. — Счастливый случай возвращает вашему величеству этот драгоценный остаток вашего состояния. — И, подав ей дорогое ожерелье, он рассказал ей, каким образом оно было вновь найдено.

— Я рада, что случай возвратил мне эти бриллианты, — сказала королева, — по крайней мере, я буду в состоянии заплатить долг признательности. Отвези их к твоему отцу, скажи ему, что я отказываюсь от всех моих планов и что сердце мое, до сих пор поддерживаемое надеждой, с этого дня замерло навеки. Скажи, что это ожерелье принадлежит ему и что он может употребить его на свои надобности. Оно будет скудным вознаграждением за богатое Оксфордское графство, потерянное им из-за преданности той, которая ему его посылает.

— Государыня, — сказал Артур, — будьте уверены, что отец мой скорее согласится существовать на солдатское жалованье, чем быть вам в тягость при ваших несчастьях.

— Он никогда не ослушивался моих приказаний, — возразила Маргарита, — а это будет последнее, которое он от меня получит. Если он слишком богат или слишком горд, чтобы воспользоваться подарком своей королевы, то он найдет довольно бедных ланкастерцев, имеющих менее средств или не столько гордыни.

— Есть еще обстоятельство, которое я должен вам сообщить, — прибавил Артур и рассказал историю Альберта Гейерштейнского, являвшегося в одежде кармелитского монаха.

— Неужели ты полагаешь, — отвечала королева, — будто бы сверхъестественные силы помогают ему в его честолюбивых замыслах и в его скорых поездках?

— Нет, государыня, но говорят, что этот граф Альберт Гейерштейнский, или каноник Св. Павла, один из председателей тайных обществ, которых сами государи так же боятся, как и ненавидят, потому что человека, имеющего в своем распоряжении сотню кинжалов, должен страшиться даже тот, кто повелевает тысячью мечей.

— Но может ли этот человек, постригшись в монахи, сохранить свою власть над членами уголовного суда? Это противно монашескому уставу.

— Казалось бы так, ваше величество, но все, происходящее в этих мрачных обществах, резко отличается от того, что делается при дневном свете. Высшие духовные особы часто председательствуют в фемгерихтах, и архиепископ Кельнский считается главой этих страшных судов. Главные члены этих таинственных обществ пользуются преимуществами, которые непостижимым образом доставляют им такое влияние, что оно может показаться сверхъестественным, если не знать обстоятельств, о которых никто не смеет говорить громко.

— Колдун он или просто убийца, — сказала королева, — но я очень благодарна ему за то, что он помешал мне склонить моего старого отца к уступке Прованса, которая при настоящих обстоятельствах лишила бы Рене владений, не принеся никакой пользы нашему намерению вторгнуться в Англию. Еще раз повторяю, отправляйся завтра утром к твоему отцу и подтверди ему, чтобы он думал о себе, не заботясь более обо мне. Бретань, где живет наследник Ланкастерского дома, послужит лучшим убежищем для его храбрейших приверженцев. Невидимое судилище владычествует на обоих берегах Рейна, и невиновность не ограждает от опасности даже здесь. Предполагаемый мной договор с Бургундией может сделаться известным, а провансальцы носят кинжалы, так же как свирели и пастушьи посохи. Но я слышу лошадиный топот — это возвращаются охотники; и беспечный старик, отец мой, позабыв о всех важных событиях нынешнего дня, насвистывая, всходит на лестницу. Мы скоро с ним разлучимся, и я думаю, что эта разлука доставит ему удовольствие. Ступай, приготовься к пиршеству и к пляске, к шуму и дурачествам; но в особенности будь готов проститься с Э завтра на рассвете.