Евреи, которых не было. Книга 2 - Андрей Буровский

Сначала академик воспринял пропаганду насчет необходимости «вернуться на историческую родину» с юмором, но его гости стали нажимать, нести про его «обязанность жить еврейской жизнью» и «соблюдать заветы». Эти «заветы» окончательно доконали академика И. Г. Рьяный антикоммунист, он тут же вспомнил, по его словам, «заветы Ленина» и «кодекс коммунистической морали». Ну и не выдержал — выпулил в морды «дорогим сородичам» несколько роскошных помидоров.

— Хоть попадания-то у вас были?

— Всего одно…

И академик длинно вздохнул, откровенно сожалея: и помидоры погубил, и по противным мордам дураков не получилось их размазать… Как жаль!

Кстати — об «антисемитизме» этого академика с еврейской фамилией одно время плыл слух по Красноярску. Бывает…

Впрочем, и в литературе попадаются упоминания о евреях-антисемитах. «С точки зрения преподавателя РПУ Сергея Лёзова, даже отец Александр Мень — антисемит и фундаменталист» [229, с. 50].

Это доказывает лишний раз, что само исходное понятие «еврей» у них не национальное, а чисто политическое, партийное, идеологическое. «С нами» — значит, еврей! Не с нами — значит, против нас, значит, антисемит.

Так вот и не получается у идеологических евреев использовать успешных евреев в качестве своего знамени. Наверное, поэтому и приходится выдувать мыльные пузыри типа Эйнштейна или Фрейда. Эти-то ребята свои в доску, готовы делать, что им скажут, от своей роли не откажутся… Вот Лотман может надеть на голову торт, Гуревич позовет молодых аспирантов, велит спустить «гостей» с 22 этажа Академии наук. А Эйнштейн… Это хотя бы безопасно!

При взгляде с Земли, тем более при взгляде из рядов наступающей армии, — все примерно так и есть. Но давайте посмотрим все же с большего расстояния.

Во-первых, не совсем верно, что Александр Городницкий так уж полностью забыл о своем происхождении. Есть у него стихотворение «Треблинка», есть упоминания разного рода еврейских реалий. Буровский практически не замечает существования евреев, которые вовсе не забыли о своем еврействе, — при том, что любят Россию и считают себя в первую очередь россиянами. «Кожаные куртки, брошенные в угол», «Деревянные города» и «Перекаты» — песни про Петербург и российскую историю в творчестве Городницкого и правда как-то заметнее, но ведь и «Треблинка» все же была.

У Буровского получается, что еврейство разбилось на полных, но успешных ассимилянтов и деградирующих неудачников. Эти неудачники судорожно цепляются за остатки национального наследия, потому что большеим и уцепиться-то не за что. А реальность гораздо сложнее, в ней есть и евреи вполне успешные, совершенно состоявшиеся в жизни, но не желающие забыть, что они евреи. Может быть, люди с таким психотипом могли бы составить ряды «русских Моисеева закона» — если бы история Российской империи не была бы насильственно прервана.

И еще одно. Позиция Буровского простая и жесткая: тех, кто «дотягивает», он признает ровней, «своими». А тех, кто не дотягивает, он воспринимает попросту брезгливо.

Все очень логично, но какой-то фронтовой, предельно обнаженной логикой. Понять это несложно: в конце 1980-х — начале 1990-х годов шла война. Слава Богу, война чернильная и словесная, а не настоящая, с массовой мобилизацией и бомбежками.

Буровский — участник военных действий. Он милость к падшим, то есть к люмпен-евреям и политическим евреям, не призывает. Ну полное отсутствие сочувствия!

Справедливости ради — эти падшие ведь приложили все усилия, чтобы стащить всю Россию в яму, в которую рухнули сами. Так что понять автора несложно, и можно только добавить к его позиции нечто более взвешенное.

Буровский очень похож на русских, о которых шла речь в части о конце XIX — начале XX века: он охотно слушает евреев, вошедших в его общественный слой. Но тогдашний русский не слышал и в упор не желал видеть еврейских туземцев, а Буровский совершенно не слышит идеологических евреев, несчастный шлак истории.

Как обычно и случается, другая сторона тоже не слышит оппонентов. Идеологические евреи попросту не желают ни учитывать особенностей «этой страны», даже не хотят вообще понимать, как она устроена и почему.

Так же точно они «в упор не видят» и русских, с которыми имеют дело. Они с прямолинейной тупостью навязывают русским свои или племенные, или чисто «совковые» представления, а потом обижаются на то, что их считают людьми странными, а то и неприятными. Поразительное отсутствие адекватности, а то и попросту инстинкта самосохранения.

Как плохо надо знать и людей, и страну своего проживания, чтобы сделать своим врагом такого человека, как мой юный друг и коллега Буровский!

Какое вопиющее отсутствие слышимости!

Глава 8

Миф об антисемитизме

Я так и не понял — что же такое антисемитизм?

Но, может быть, все дело в антисемитизме?! Людей давили, всячески преследовали, вот они и… Может быть, идеологические евреи порождены этим давлением русского общества?

Нет.

В послевоенной России антисемитизма, можно сказать, что и не было.

Тут, конечно, нужны две существенные оговорки:

Во-первых, советское государство после 1948, даже после 1942 года занимало по отношению к евреям позицию то агрессивную — вплоть до попыток выслать на Дальний Восток, то тихого, подспудного сдерживания: процентной нормы, непринятия на работу (в престижные места).

Во-вторых, Россией в представлении окружающего мира становятся страны вовсе не русские, включенные в СССР, но населенные другими, совершенно особыми народами, осознающими себя вовсе не русскими. Например, Украина.

Но русский народ — население Великороссии — антисемитским и раньше-то, в царское время, вовсе не был. А тут, при общем недоверии к советской власти, сделалось примерно так: чем более антисемитским становилось государство, тем больше народ утверждался в идее, что евреи — хорошие люди.

В ту эпоху, которую во всем мире ославили как время торжествующего антисемитизма, — 1960–1990-е годы, антисемитизма в России практически совсем не было. В семье не без урода, но массовых проявлений враждебности вполне определенно не было.

Как же так?!

«В российской еврейской среде крепко бытует… миф о том, что якобы перед Второй мировой войной хотя национальное существование евреев было притушено, но с антисемитизмом советская власть покончила, антисемитов преследовали, евреи занимали выдающееся, завидное положение в обществе и государстве и пользовались не только равными со всеми гражданскими правами, но даже привилегиями. Только после переворота 1937–1938 годов, а особенно после приказа начглавПУРа А. Щербакова в 1942 году об удалении евреев с политических, юридических и т. д. постов в армии, началось якобы попятное движение, возвращение в Россию былого антисемитизма с ограничениями, травлей и прочим. Высшей точкой этой антисемитской волны, инспирированной сверху, было, мол, „дело врачей“ 1953 года, потом наступил некоторыйспад в 1950-х — первой половине 60-х годов и, наконец, новая волна антисемитизма надвинулась на нас после 1967 года…

Таковы основные исторические контуры этого мифа, почти что общепризнанные… Но мой личный опыт, опыт одного из советских евреев, лично пережившего все эти „эпохи“ и „волны“, шепчет мне на ухо, что эта версия неверна в своей основе.

Возможно, взрослым людям, защищенным полицейским законом сталинского государства, действительно до войны казалось, что они — свои в этой огромной стране, что антисемитизм гнездится только в душах нескольких пьяных хулиганов, что власть их любит, а они служат первой опорой своей власти. Нагловатые, самоуверенно-довольные, распевали взрослые евреи на „красных праздниках“ и на свадьбах: „Там, где сидели цари и генералы, теперь сидим там мы, они сидят под нами…“. Не мешало бы им вовремя вспомнить конец царей и генералов и потом не жаловаться на злую еврейскую судьбу. Пока они самозабвенно токовали, в толщах униженной, измученной, репрессированной, оскверненной массы накапливался великий гнев, который в первую очередь готов был плеснуться на них, на чужаков, говоривших с неприятным тягучим акцентом, тормозивших спокойную крестьянскую жизнь, с раздражавшим аборигенов торопливым темпераментом „делашей“, не понимавших ни чуждых им национальных ценностей, ни чуждых устоев. Накопленный этот гнев использовал Сталин, чтобы сокрушать сторонников троцких-бронштейнов и каменевых-розенфельдов, использовал его и Гитлер, чтобы сокрушать сталинских „жидов-политруков“, и снова использовал Сталин, который отмежевался от этих политруков, чтобы гнать своих солдат тенями Суворова и Кутузова» [3, с. 43–44].