Первородный грех - Филлис Джеймс

— Мы думали, ты вообще можешь не прийти, — сказала Эми. — Бедняжка Мэнди! Это, наверное, было так ужасно! Я бы просто умерла на месте. Стоит только тут у нас мертвецу появиться, будьте уверены — Мэнди сразу его найдет. Давай рассказывай. Она утонула, или повесилась, или что? Никто из директоров нам ничего не рассказал.

Мэнди могла бы возразить, что вовсе не она нашла труп Жерара Этьенна. Вместо этого она описала события прошлого вечера, но уже во время рассказа почувствовала, что разочаровывает слушателей. Она с нетерпением предвкушала этот момент, но сейчас, когда стала центром их любопытного внимания, она ощущала странное нежелание потворствовать их любопытству, словно сводить сплетни о смерти миссис Карлинг было как-то неприлично. На нее смотрели жадные глаза, а перед ней плыл образ мокрого мертвого лица, с которого вода смыла макияж, сделав его обнаженным и таким беззащитным в его некрасивости. Мэнди не могла понять, что с ней происходит, почему ею владеют такие смешанные чувства, смущающие и волнующие ее своей неразберихой. То, что она сказала мисс Блэкетт, было правдой, она даже не была знакома с миссис Карлинг. Не может же она о ней горевать! Нет причин чувствовать себя виноватой. Что же тогда она чувствует?

Миссис Демери была необъяснимо тиха. Она молча ставила чашки и блюдца на свою тележку, но ее маленькие острые глазки перебегали с одного лица на другое, будто каждое из них могло хранить тайну, уловить которую помешало бы даже секундное невнимание.

— Вы читали ее прощальную записку, Мэнди? — спросила Мэгги.

— Нет, но мистер Де Уитт прочел ее нам вслух. Там говорилось, как плохо компаньоны себя с ней повели, как она обязательно с ними посчитается. «Репутацию вам здорово испорчу» — что-то вроде этого она написала. Не могу точно вспомнить.

Мистер Итон обратился к Мэгги:

— Вы знали ее лучше всех, ведь вы полтора года назад ездили с ней в большую рекламную поездку. Что за человек она была?

— Хлопот она не доставляла. У нас с Эсме установились вполне приличные отношения. Она могла быть чуть слишком требовательной, но я ездила с авторами и похуже. И она была очень внимательна к своим почитателям. Ничего за труд не считала. Всегда парой слов перекинется, когда они за автографами в очередь выстраивались. И всегда на книге личную надпись делала, что они просили, то и писала. Не то что Гордон Холгарт. Все, что читатели от него получить могли, так это подпись каракулями на книге, злую мину и облако сигарного дыма в лицо.

— А как вы думаете, она была склонна к самоубийству?

— А бывают люди, склонные к самоубийству? Я вообще не понимаю, что эти слова означают. Но если вы спросите, удивлена ли я, что она покончила с собой, то я отвечу — да, удивлена. Очень сильно удивлена.

Тут наконец заговорила миссис Демери.

— Если она покончила с собой, — произнесла она.

— Должно быть, и правда покончила, миссис Демери. Она же записку оставила.

— Странную записку, если Мэнди верно ее запомнила. Я бы не удовлетворилась этим, пока сама не посмотрю. И ясно, что полицейские тоже не удовлетворились. Если б это было так, зачем им катер-то забирать?

— Так нас поэтому сегодня утром не на катере, а на такси от пирса на Черинг-Кросс забирали? — спросила Мэгги. — А я думала, катер сломался. Фред Баулинг ни слова про полицейских не сказал, когда у пирса нас встретил.

— Не велели ему, я так думаю. Но они таки его забрали. Первым делом, как явились утром, так и отбуксировали. Я, когда катер не увидела, так и подумала, что это — они. Ну и спросила у Фреда. Катер там теперь и стоит, у полицейского участка Уоппинга.

Мэгги заливала кипятком кофейные гранулы. Она замерла с чайником в руке.

— Вы же не хотите сказать, миссис Д., что полицейские полагают, что миссис Карлинг убили?

— Я не знаю, что полагают полицейские. Зато я знаю, что полагаю я. Она была не из тех, кто самоубийство совершает. Только не Эсме Карлинг.

Эмма Уэйнрайт сидела в конце стола, ее тощие пальцы обнимали кружку с горячим кофе. Она даже не пыталась отпить из кружки, только не отрываясь смотрела на крохотную воронку молока на поверхности кофе, словно загипнотизированная чувством отвращения.

Теперь она подняла голову и сказала довольно резким, гортанным голосом:

— Это уже второй труп, что вы обнаружили, Мэнди, с тех пор как пришли в Инносент-Хаус. Раньше с нами таких бед не случалось. Вас теперь станут называть «смертельная машинистка». Если и дальше так пойдет, вам будет очень трудно получить новую работу.

Разъяренная Мэнди прямо-таки прошипела в ответ:

— Не так трудно, как вам! Я по крайней мере не выгляжу так, будто только что из концлагеря вышла. Вы бы на себя посмотрели. На вас взглянуть противно.

На несколько секунд все в ужасе смолкли. Шесть пар глаз были на миг устремлены на Эмму, затем опущены долу. Она сидела совершенно неподвижно, потом неожиданно поднялась, шатаясь, на ноги и через всю кухню швырнула кружку с кофе в раковину, где та и разлетелась с грохотом на куски. Тут она издала тоненький вопль, залилась слезами и бросилась вон из комнаты. Эми негромко охнула и стерла у себя со щеки струйку горячего кофе.

Мэгги была шокирована.

— Нельзя было говорить ей такое, Мэнди. Это жестоко. Эмма больна. Она ничего не может с этим поделать.

— Конечно, не может. Она только может других расстраивать. Она сама этот скандал затеяла. Это же она обозвала меня смертельной машинисткой. А я вовсе не навлекаю несчастья. И не моя вина, что я эти трупы обнаружила.

Эми взглянула на Мэгги:

— Может, мне стоит пойти за ней?

— Лучше оставить ее в покое. Ты же знаешь, в чем дело. Она расстроена, потому что мисс Клаудиа вместо нее взяла себе личным секретарем Блэки. Эмма уже заявила, что в конце недели уходит. На мой взгляд, она просто до смерти перепугана. Но я вовсе не уверена, что осуждаю ее за это.

Разрываясь между злым самооправданием и раскаянием, тем более тяжким, что раскаиваться в чем-либо ей приходилось очень редко, Мэнди чувствовала, что ей тоже хорошо бы испытать облегчение, швырнув чашку через всю кухню и расплакавшись. Что же происходит с ними со всеми здесь, в Инносент-Хаусе? Что происходит с ней самой? Неужели насильственная смерть может творить такое с людьми? Она ожидала, что этот день будет приятно волнующим, полным пересудов и размышлений в уютной атмосфере кухни, причем она станет центром всеобщего интереса. Вместо этого все с самого начала обернулось адом кромешным.

Дверь отворилась, и появилась мисс Этьенн. Она холодно произнесла:

— Мэгги, Эми и Мэнди, вас ждет много работы. Если вы не намерены ее выполнять, вам лучше сказать об этом откровенно и разойтись по домам.

55

Дэлглиш заранее предупредил, что хотел бы видеть всех компаньонов в конференц-зале в три часа дня и что мисс Блэкетт тоже должна присутствовать. Никто из них не высказал возражений ни против самого вызова, ни против ее присутствия. Они беспрекословно и не задавая вопросов представили в полицию одежду, в которой были в тот вечер, когда обнаружили тело Эсме Карлинг. Но ведь все они, думала Кейт, умные и образованные люди, им не нужно было спрашивать — зачем? Ни один из них не потребовал присутствия адвоката, и ей очень хотелось бы знать, что это — страх, что такое требование будет выглядеть подозрительно преждевременным, уверенность в умении самостоятельно позаботиться о своих интересах или сознание собственной невиновности?

Кейт с Дэлглишем сидели по одну сторону стола, а компаньоны и мисс Блэкетт — по другую. Во время их предыдущей встречи в конференц-зале, после смерти Жерара Этьенна, Кейт ощущала, какое смешение чувств их всех обуревает: любопытство, потрясение, горе, дурные предчувствия. Сейчас все, что она могла увидеть, был страх. Он расползался, как заразная болезнь. Казалось, они заражают не только друг друга, но и самый воздух в конференц-зале. Однако внешне это было очевидно лишь у мисс Блэкетт. Донтси выглядел очень старым и сидел с отрешенностью пациента гериатрической клиники, ожидающего приема. Де Уитт сел рядом с Франсес Певерелл. Его глаза под тяжелыми веками глядели настороженно. Мисс Блэкетт вся подалась вперед на своем стуле, дрожа от напряжения, словно зверек, попавший в ловушку. Она была смертельно бледна, но время от времени пятна яркого румянца появлялись у нее на щеках и на лбу, словно симптомы какой-то болезни. Лицо Франсес Певерелл было напряжено, она то и дело облизывала пересохшие губы. По ее другую руку сидела Клаудиа Этьенн, которая, казалось, владела собой лучше всех. Она была, как всегда, элегантно одета, и Кейт заметила, что ее макияж был наложен совершенно безупречно. Интересно, подумала она, это знак противостояния или не очень удачная, но доблестная попытка восстановить нормальную атмосферу в пораженном психологическим хаосом издательском доме?