Избранные произведения в двух томах. Том 1 [Повести и рассказы] - Дмитрий Холендро

— Нет. А что в нем примечательного?

— У нас там хорошо, река… с утками… домашними, заливами… Мы любили купаться в сосенках, там пляж, песок… И дно коричневое… темного золота… По заливу охотники, рыболовы плавают на лодках — кинут вершу и бьют палками по воде у зарослей, рыбу загоняют… Вот вспомнила, сама не знаю чего…

— Ваша мама учительницей работала?

— Нет, — Люся сняла шапку и встряхнула головой, рассыпав каштановые, отливающие темным лоском, несмело вьющиеся волосы. — Откуда вы взяли? Буфетчицей была на станции.

— А отец?

— Что это вас интересует? Отец пожарной охраной командовал.

— Здорово, — сказал Белов.

— Почему?

— У мальчишек страсть к пожарникам. Где он сейчас? Воюет?

— На Белорусском. Сержант минометчиков. А мы с мамой заехали в город Пензу… Вот город какой! Стоит на крутой горе, трамваи ходить не могут, только автобусы. Я там всего одну зиму пробыла, там и в госпитале работать стала, санитаркой. А потом спросили, кто хочет на фронт. Мать чуть не умерла, когда я сказала, что записалась…

— Да, здорово вы ее испугали, Люся.

— Вот вы уж мое имя запомнили, а как вас зовут?

— Игорь.

Люся все так же устало смотрела в окно, задымленное пылью. Вдруг повернула голову, кинула на Белова неспокойный взгляд в упор, широко раскрыв глаза, точно опалила его, и опять отвернулась. Может быть, она только в этот миг и увидела, каков он. И Белову стало досадно, что никогда не узнать, понравился ли он ей. Нечаянный попутчик, один из многих, многих… Военная дорога всегда полна людьми, а для нее, Люси, особенно… Но вот так, в необъяснимом порыве, взглядывала ли она на другие лица?

Люся помяла руки, похрустела пальцами.

— Я привыкла раненых возить…

— Хрустеть так пальцами вредно, — заметил Белов. — Где-то я слышал…

— А тротуары там, в Пензе, деревянные, — договорила Люся и опять помяла руки, точно грея их. — Чтобы не было грязно… когда дожди льют.

Игорь улыбнулся и кивнул. Он видел такие. Он вспомнил пору своего детства, от которой его отделяло совсем не так уж много лет… Далекий забайкальский городок, куда он ездил к отцу, в геологическую партию, искавшую золото. Он забыл, какие там были дома. Помнил только неожиданное — деревянные тротуары, аккуратно настеленные из досок, пахнущих хвоей.

И затем еще вспомнились красные ручьи, кувырком срывающиеся с сопок, и Шилка, с диким шумом катящая свои волны вокруг островов с черемухой.

В то лето Игорь впервые видел тайгу, впервые охотился среди заросших озер на уток, неумело крякая самодельным рожком, чтобы подманить их поближе, впервые ездил по стремнине в рыбацком челноке.

Ах, как это все было далеко отсюда, далеко — не по расстоянию. Далеко — точно в глубине другой жизни, потому что все это было до войны.

— А вы кто? — спросила Люся, не поворачиваясь к нему. — В свою часть едете?

— Нет.

— Ведь вы за пролив хотите?

— Я корреспондент, из газеты…

— А-а, — протянула Люся не разочарованно, но как-то скучно, словно это ее совсем не касалось.

— Возьмут меня девчата?

— Летчицы? Не знаю. Как повезет…

Машина бежала по укатанной степной дороге легко и мягко. В дверной щели висела вздутая колесами пыль, а за окнами кузова медленно и однообразно плыло бесконечное небо.

Люся расстегнула шинель и прилегла на брезентовые носилки, подвешенные в кузове, как койки в морском кубрике. Сначала сунула под голову шапку, но потом выдернула ее и положила сбоку. Голова ее откинулась, глаза попали в полосу света, тянущуюся из окна, и замерцали чистым серым сиянием.

— Третьи сутки не сплю, а уснуть боюсь, — призналась она.

— Почему?

— Как зажмурюсь, вижу мамины галушки. Серьезно.

Скоро Белову показалось, однако, что она уснула. Видно, мерное, как стон точила, взвывание мотора, подгоняемого долговязым водителем, одиноко сидевшим в своей кабине, убаюкало Люсю.

Белов и сам попытался вздремнуть сидя, но вдруг услышал:

— Вот напишите про такого… Вся война у него — целоваться с глупой поварихой. А боится, что под бомбу попадет, — ужас! И сейчас уговаривал меня уехать поскорей из-за страха тоже… Я его не люблю.

— У меня другое задание, Люся.

Белов растянулся в рост на соседних носилках. Лежать было удобнее. Дорога побежала, вероятно, по старой пахоте, а шофер не сбавлял скорости, и машину изрядно подкидывало.

У Белова и в самом деле задание было другое. Редактор вызвал его к себе вчера вечером и, дымя папиросой, стал громко объяснять, что в газете давно уж нет ничего яркого. Такого, чтобы потрясло сердца. А ведь в каждой части найдется герой, о котором пока молчат. И вот Белов ехал «за подвигом», покинув кубанский городок, где редакция занимала несколько бессонных домиков окраины.

На рассвете Белову посчастливилось быстро перехватить попутную машину, да море заставило повернуть назад…

Что его ждало на аэродроме? Надежда на удачу подбадривала. Но вдруг приходило сомнение, тоскливо сдавливало сердце. Однако о том, что, может быть, придется с пустым блокнотом возвращаться в редакцию, он пока не думал вовсе…

Ну, день покажет, что будет!

— Звать вас Игорь, — сказала Люся. — А фамилия как?

— Белов.

— Теперь прочитаю — буду знать, кто написал. Я люблю читать. До передовой сама так и не доехала…

Машина стала, жалобно взвизгнув, точно налетев на что-то. Белов раскрыл дверцу и спрыгнул на землю.

— Закурим, лейтенант? — спросил водитель, лениво выходя на дорогу. — Как я вас домчал?

— Ничего.

— Бери.

— Спасибо.

— Не хочешь?

— Не хочется.

— Почему? Закурить хорошую сигарету — большое удовольствие.

Люся стояла у выхода из машины, привалясь спиной к косячку, и смотрела, как Белов одергивал ремешок планшета, поправлял складки шинели под ремнем.

— Приходите к нам, если не улетите, — сказала она. — У нас начальство хорошее.

— Чем же оно хорошее? — спросил шофер.

— Накормят… и переночевать дадут.

— До свиданья, Люся, — сказал Белов. — Спасибо.

— До побачення! — ответила она по-украински.

Машина дернулась, Люся высунулась, ловя болтающуюся дверь. Дверь не поддавалась, и Люся бросила ловить ее и робко помахала Белову рукой.

«Смешная», — почему-то подумал он, и неожиданно ему стало грустно.

Самолеты дрожали на ветру, хрупкие, как стрекозы. Белов шел к ним от дороги напрямик, по сухому бурьяну, спотыкаясь о мягкие кучки земли у сусличьих норок. Все четыре самолета стояли пока с неподвижными винтами и пустыми кабинами, без летчиков. Только вокруг что-то делали люди. Это Белов видел издалека и спешил, убыстряя шаги, точно боялся опоздать.

— Здравствуйте, — подойдя, сказал он всем и козырнул.

Ему ответила только одна курносая летчица, сочно откусывая яблоко, зажатое в кулаке. Остальные продолжали заниматься своим делом. Два солдата сваливали с полуторки тугие, в мучном налете, мешки; шлепаясь на землю, они попыхивали белой пудрой. Два других положили толстый мешок на носилки, поднесли к крайнему самолету и вдвинули внутрь сигароподобной люльки, висящей снизу поперек шаткого крыла. Потом взяли еще мешок и также вместе с носилками вдвинули в люльку под вторым крылом. А третий поставили в кабину за спиной летчика.

Вышло, что он, этот мешок, не стоял, а чванливо сидел на пассажирском месте, и устроить его, неуклюжего, стоило труда и солдатам, и самой летчице, положившей в карман недоеденное яблоко, и толстому капитану, который всем здесь командовал.

Наконец мешок подняли и утвердили в самолете, и тогда Белов подошел к капитану.

— Я из фронтовой газеты. — Он захрустел своим свежим командировочным удостоверением. — Вот… посмотрите… Нужно за пролив, — и он развел руками, точно говоря, что понимает, в какое затруднение ставит капитана, но надеяться больше не на что.

Тяжело дыша, капитан придирчиво и долго смотрел бумагу Белова.

— Не имею права, — буркнул он вдруг. — У нас не пассажирское сообщение, — похлопал Белова по плечу и тут же забыл о нем. — Тома, на машину! — резко крикнул он. — Смотри, сама все знаешь!

Девушка быстро доела яблоко и швырнула огрызок подальше в бурьян. Она влезла на крыло, перенесла ногу через край кабины и, рослая, вдруг вся утонула в ней.

Самолет долго прыгал, прежде чем взлететь, так долго, что казалось, никогда не оторваться ему со своим необычным грузом от надежной степной тверди. Но крайнее усилие винта еще раз подняло машину, а крылья удержали ее на высоте отчаянного прыжка, и, медленно вползая на невидимую кручу ветра, она растворилась в пасмурной дали.

— Так, — сказал капитан и опять трудно и звучно передохнул. Видимо, он страдал одышкой, а вдобавок мучился, зачем-то весь перетянутый ремнями. — Вера! — крикнул он.