Зеркало - Татьяна Бражник

— Нос не дорос. — понял намерения Хранителя Индус.

— А у тебя кое-что вообще никогда больше не отрастет. — нарочно задевая мага за самое больное, безразличным тоном произнес Сэт.

Индус закипел от злости, но ограничился тяжелым взглядом в ответ: слово никогда не было его самым сильным оружием, а пользоваться чем-то посерьезнее было категорически запрещено. Как бы не хотелось магу противоположенного, но Хранители непременно должны были выйти из замка живыми и невредимыми. По крайней мере, сегодня.

Словно спасение от неприятного нависшего молчания, изрядно щекотавшего нервы Хранителей, комнату вошли последние из Свободных. Истива и Геррет тепло поприветствовали магов. Хранителям даже на мгновение показалось, будто и не было никакой многовековой вражды.

Айкен вез впереди себя инвалидное кресло, в котором сидел побледневший и заметно осунувшийся, будто после длительной болезни, Златан. Но, несмотря ни на что, его изможденное лицо просто светилось от счастья. Целитель подвез мага к столу и направился к Дарену, протягивая ему руку, как старому приятелю.

— Я наслышан о тебе, дружище. Очень приятно познакомиться лично…

Дарен встал в полный рост, взглянув на Целителя так, что то оборвался на полуслове.

— Что тебе надо? — пробасил Хранитель.

Айкен удивленно приподнял брови.

— Я всего лишь хотел… — промямлил Целитель но, подумав, решил отступить. — Ладно, как-нибудь в другой раз.

— А кому-то здесь явно не хватает воспитания. — услышали маги знакомый голос за спиной и невольно вздрогнули.

Размеренно постукивая каблучками, к столу подошла Аля. На ней было надето платье выше колена цвета мокрого песка, затянутое черным поясом, который удачно подчеркивал ее осиную талию и одновременно отвлекал внимание от не самых выдающихся форм. Ее волосы стали платиново белыми и струились по плечам нежными локонами.

С царской выправкой девушка подошла к столу и уселась на учтиво выдвинутый для нее Айкеном стул.

— Сегодня прекрасный вечер, не правда ли, друзья? — заулыбался Ратмир свой фальшивой улыбкой радушного хозяина.

— Не правда. — отрезал внезапно появившийся посреди комнаты Феофан. — Уже больше шести часов, а чертова жара никак не желает спадать.

Вместе с собой Старец принес горьковатый привкус магии, все время появлявшийся при телепортации. По правую руку от него, как завелось, стоял верный Софон, по левую — насупившийся и готовый ринуться в бой хоть сию же секунду Лазарь. За спинами магов озиралась по сторонам перепуганная и еще более робкая, чем обычно, Весея. Васильковые глаза девушки наши среди магов брата, и она немного успокоилась.

— А мы вас уже заждались! — встал из-за стола Ратмир и, показушно раскинув руки, направился навстречу брату. — Какие люди посетили мое скромное пристанище, дружище, Софон! Или теперь будет правильнее обращаться к Вам «батюшка».

Ратмир склонил голову, насмешничая, но Софон не стал смущаться и протянул ему руку для поцелуя, а после перекрестил, будто перед ним был не последний безбожник, а простое грешное дитя.

— На самом деле, я всегда восхищался твоей выдержке. — с неподдельным уважением сказал Ратмир, а после повернулся в Лазарю, резко сменив тон. — А! Опять ты, эльф. Помниться, мы с тобой не договорили в прошлый раз. Но должен заметить, что ты постарел! Теперь вот даже не знаю, удобно ли будет прилюдно отшлепать такого старикана.

— Да ты тоже уже не тот, киска. — изверг свою порцию яда Лазарь, в дребезги разбив представления Хранителей, знавших всегда сдержанного и расчетливого учителя.

Ратмир не стал пререкаться с ненавистным эльфом, смерив его отчуждающим взглядом, и очень быстро взял себя в руки, натянув на Алино похорошевшее лицо свою обычную маску улыбки.

— Проходите к столу, господа, мы и так задержались.

Словно по команде, в зал зашли слуги, поднося гостям вино и угощения. Стол, как это водилось у Свободных, еле выдерживал натиск взваленных на него тарелок с едой. Голодающим детям Африки и не снилось все это изобилие. Самые разнообразные запахи в считанные минуты наполнили огромную комнату.

Блюда были преимущественно мясные. Оленина, ягненок, свинина, говядина, гусиная печень, говяжий язык, пирог из гусиных потрохов… Все это под самыми разнообразными соусами и специями, жаренное и вареное, печёное и тушеное, служило угощением на «скромном семейном обеде».

Слуги щедро наполняли тарелки приглашенных. Свободные тут же зазвенели приборами. Пожалуй, только Златан через силу ковырялся у себя в тарелке, превозмогая подкатившую к горлу тошноту: организму еще трудно было воспринимать что-то тяжелее куриного бульона.

Хранители не прикасались к еде. Зато Феофан и старцы не гнушались угощаться. Они с аппетитом поглощали блюдо за блюдом, а Софон даже нахваливал пирог из угря, накладывая его скривившейся Весе и втолковывая, что во времена его молодости это было верхом кулинарного искусства.

— Отчего же вы не угощаетесь. — сахарным голоском поинтересовался Ратмир.

— Сплошной холестерин. — констатировал Сэт, скрестив руки на груди.

— Бережешь свое здоровье? — удивился Великий старец. — Молодец. Но вот только некроманты и так долго не живут. Поэтому можешь прожигать свои короткую жизнь на полную катушку.

— Я лучше подохну, впечатав твою смазливую мордашку в асфальт, чем от мочекаменной болезни. — недобро улыбнулся некромант.

Свободные оторвались от своих тарелок, ожидая реакции учителя. Феофан расхохотался от души, откинувшись на спинку стула. Хранители никогда еще не слышали, чтобы Старец так задорно смеялся.

— Да ты их никак в зоопарке всех набрал. — тоже развеселился Ратмир, вытирая грибной соус с губ.

Деян уколол брата взглядом, но тот лишь отмахнулся.

— Не стоит напрягаться, — обратился Ратмир к Деяну, — я же не зверь какой-то. Слова безобидны. Оценивать стоит лишь действия. Только они никогда не врут.

— А я уверен, что здесь никто не перейдет от слов к действиям. — умиротворяющие произнес Софон.

— Знаешь, я всегда восхищался твоему уму, Софон, и никогда не устаю восхищаться твоей здравостью. — резко сменив тон на предельно серьезный обратился к старцу Ратмир. — И, признаться, я не думаю, что ты сломаешься. Кто угодно, только не ты. Знаешь, выбери ты в свое время меня, все было бы совсем по-другому.

— тем не менее, я ни о чем не жалею.

— Может быть ты доволен этим морщинам? Этой вечной старости? Этой мантии? Не обманывай хоть сам себя! Под священническими одеждами тебе проще прятать боль, проще отмаливать свои грехи, отпуская чужие. Ведь все могло быть по-другому…