Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Автолика слипались глаза, он клевал носом, завороженно глядя на танцующее пламя и голос жены долетел будто из-за края мира.
— Как мы его назовём?
— Кого? — не понял Автолик.
Амфитея приподнялась и дотянулась губами до его колючей щеки.
— Муж мой любимый, я должна тебе кое-что сказать.
* * *
Тур-Тешшуб очень хотел получить его голову, но пока-что не довелось. И не доведётся. Угаритянин был не пальцем делан. Столько лет морочил голову двум великим царствам одновременно.
Сидя дома в Угарите, он за десять дней до битвы при Кадеше прознал, что воинство «Сутех» идёт берегом моря и сразу решил, что ставка на Крокодила была верной. Потому не рыпался, выжидал, чем дело кончится.
Когда узнал, некоторое время подумывал рвать когти на Алаши[138]. Пока другие переливали из пустого в порожнее, кто же победил при Кадеше, Ибирану уже точно знал, кто там проиграл. Он.
Сбежал в итоге не на Алаши, а в Гебал. Подальше от Тур-Тешшуба, поближе к Крокодилу. Хотя, первые годы это казалось ошибкой. Пока мицрим похвалялись победой, хетты плодами своей вовсю пользовались.
Ибирану раздумывал, кого он разозлил сильнее, вздрагивал при виде очередного платка и парика ремту, коих в Гебале было предостаточно и думал — пырнут ножом или отравят?
Забыли про него, что ли? Как видно, да. Сначала выяснилось, что Анхореотеф мёртв, а потом доверенные люди дома, в Угарите, сообщили, что никто Ибирану не спрашивает. Не ищет.
Не похоже на злопамятного Тур-Тешшуба. Чем он там так занят?
Три года Ибирану пытался найти себя в новых обстоятельствах, как выражались некоторые грамотеи. С торговлей всё шло тухло. Пытался пиратствовать. Не слишком преуспел, хотя завёл полезные знакомства.
Ела поедом тоска — дразнить одновременно Крокодила и Льва, связывая им хвосты, было делом, будоражащим застоявшуюся кровь. И приносило очень неплохие барыши. Так хотелось вернуться во вчерашний день. Там, вчера, все печали казались такими далёкими. А теперь они здесь будто навсегда.
Возобновить контакты с хеттами он пока-что боялся, хотя со смертью Муваталли и слухами об опале Тур-Тешшуба забрезжила надежда.
С мицрим дела обстояли получше. Он решился и вышел на ири. В Гебале это было совсем нетрудно. С распростёртыми объятиями его не приняли, но и ножом не пырнули. Начались мелкие и нечастые поручения. С кем-нибудь нажраться и чего-нибудь вызнать, заболтав того, кто с мицрим бы на одном поле срать не сел.
Но когда он увидел на своём пороге Майю, то задницей почуял — а вот сейчас будет что-то посерьёзнее.
Майя поставил на пол небольшой, но явно увесистый мешочек, затем развязал другой, ещё меньше, висевший на поясе и достал кожаный цилиндр, всего-то с палец длиной и толщиной. На торцах он был залит воском, к которому приложили печать. Протянул угаритянину.
Тот, взяв цилиндр, некоторое время пристально смотрел на невозмутимого ремту, а затем принялся отскребать воск.
— Ты знаешь, что здесь? — спросил Ибирану.
— Приказано только передать.
— И конечно же не читал? — усмехнулся Ибирану, догадавшийся, что внутри послание.
На жаре воск потёк и оттиск уже не разобрать, поди докажи, что цилиндр не вскрывали. Однако ремту это совершенно не смутило.
— Приказано только передать, — повторил Майя.
— И всё? Без ответа?
— Возьми, — ремту поднял с пола и протянул угаритянину мешочек.
Ибирану развязал его, заглянул внутрь, достал оттуда крупный полированный гранат. Застывшая капля крови. Угаритянин подкинул мешочек на ладони. Увесистый. Щедро. Интересно, что ему надо?
Майя шагнул к выходу.
— И больше ничего не скажешь? — спросил Ибирану.
— Прощай, — ответил ремту и удалился.
Ибирану хмыкнул, отковырнул, наконец, воск и вытряхнул из цилиндра свёрнутую полоску папируса. Развернул, повращал глазами. Иероглифы на полоске складывались в бред сумасшедшего.
Ибирану прошёл вглубь дома и достал из неприметного сундука небольшую медную пластинку, на которой были выбиты две колонки значков. Некоторое время он переводил взгляд с папируса на пластинку.
Лицо его вытянулось от удивления.
— И как он себе это представляет? — пробормотал угаритянин.
Вышел во внутренний дворик, огляделся и кликнул раба:
— Пригласи-ка сюда почтенного Йакин-лу. Скажи, есть дело.
И вот ладья рассекала волны, держа курс на север. Никто во всей команде не знал, куда они идут и зачем. Несколько из камней, поплоше, ушли на то, чтобы никто не задавал вопросы и не морщился от недовольства. Жаль камни, но оно только так работает.
Ибирану торчал на носу и всматривался вдаль. Время от времени навстречу попадались корабли. Много их тут. Снуют во все стороны. Этак и проворонить недолго. На ночь приходилось приставать к берегу, как всем, кроме критян из их старых колоний на Алаши. Критяне между большой землёй и своим вторым домом на медном острове рассекали даже ночью.
Ибирану внимательно обозревал изрезанный скалами и бухтами берег и думал — а может зря всё? Ну неужели проверять будут потом, сделана ли работа?
Да кто их знает? Анхореотеф бы спросил и проверил. А каков новый Верховный Хранитель?
Ибирану спешил. Приказывал приставать к берегу в сумерках, а утром чуть ли не до света расталкивал людей, дабы скорее путь продолжать.
Так он поступил и в этот день, и ладья его вышла в море, пока другие путешественники ещё только просыпались. Конечно, его людям такое не нравилось, но... камни были хороши.
Солнце ещё не оторвалось от восточной горной гряды, а далеко впереди у самого берега маячил парус, полный силы. Хорошо ему, ветер попутный. А тут уже гребцы ропщут.
Ибирану напряг зрение. Похоже, как раз критяне. Верно, из Угарита на Алаши идут. Тут как раз кратчайшее расстояние до острова, и они здесь всегда поворачивают от берега в открытое море.
Нет, критяне ему не интересны.
Он подошёл к кормчему.
— Если до Угарита всё будет тухло, то дальше-то как?
— Сейчас бухта будет хорошая, — ответил тот, — воды здесь удобно набрать. Многие останавливаются.
Ибирану оглянулся на критский корабль. Вроде тоже к берегу идёт. Хотя это не точно, далеко пока.
— Что-то не вижу никакой бухты.
— Сейчас, скоро уже.
И верно, бухта не замедлила открыться, как очередной мыс миновали. В полосе прибоя стояло небольшое купеческое судно. Ибирану покосился на здоровяка Йакин-лу. Четыре локтя ростом и, не иначе, столько же в плечах. Невозмутим, будто
