Проигравший из-за любви - Мэри Брэддон

— Когда я говорил сейчас вам о вашем первом возлюбленном, миссис Олливент, об Уолтере Лейбэне — моем друге, я не сказал вам, что мог бы избавить вас от неведения, которым вы страдали со дня его смерти. Вы надеялись, ждали, молили о его возвращении очень долго, абсолютно не зная, что же произошло, с ним.

— Не знала.

Ее губы шептали, но она почти не могла говорить.

— Я для вас чужой и не в моих интересах было говорить это, доктор Олливент мог бы избавить вас от страданий, если бы выбрал… — продолжал Джарред.

Она оглянулась на мужа, молчаливо спрашивая его.

— Дослушай его до конца, моя любовь, а затем меня.

Она отошла от него и встала одна, и доктор знал, что Флора начала сомневаться в нем.

— Он мог бы рассказать вам все о той несчастной смерти молодого человека, но он был достаточно мудр в держал язык за зубами. Он думал, что если бы вы знали, что он убил вашего возлюбленного, то его шанс завоевать вас был бы очень мал.

Она испустила сдавленный крик и, чтобы не упасть, оперлась о спину мужа.

— Убил его?

— Да. Когда мистер Лейбэн вышел на свою прогулку к утесу в тот роковой день, то случай свел его с доктором Олливентом. Они начали разговаривать о вас, я думаю, и вскоре перешли на крики. Я не хочу сказать, что его столкнули, но для меня все выглядело именно так.

— Вы были там, вы видели?

— Я был внизу, на пляже, слышал голоса и спор и затем увидел, как упал ваш возлюбленный. Вот и все.

— А он, — сказала она, указывая на доктора, — платил вам, чтобы вы молчали.

— Да, он платил за мое молчание неплохо, но лишь до вчерашнего вечера. Возможно, вы мне и не поверите, но если хотите подтверждений, то взгляните на него.

Повернувшись, Джарред указал на доктора, который стоял, как скала, но с лицом бледным, как у покойника.

— Так, — сказал он, обращаясь к Джарреду, — вы сделали, что могли, больше вам нечего сказать. Я думаю, что вы добрались сюда по реке. Теперь будьте добры и дайте мне возможность для ответного хода.

Джарреду не оставалось ничего другого, как проследовать за доктором к причалу, где красочно разрисованная лодка дожидалась его. Он уселся молча в нее, чувствуя, что, пожалуй, сыграл скверную игру. До последнего момента он был уверен, что доктор уступит и купит его еще раз. Но все теперь было позади и Джарред почувствовал, что навредил себе.

Гуттберт Олливент вернулся к кедру. Его жена стояла там, где он и оставил ее, она застыла и смотрела перед собой неподвижным взглядом.

— Теперь выслушай мою историю, Флора, — сказал он с мольбой в голосе.

Она ответила, не взглянув на него!

— Как я могу слушать законченного лгуна?

— Поверь в простую правду. Смерть Уолтера была совершенно случайна. Никто, даже ты, — сказал он с горечью в голосе, — не могли сожалеть о ней больше, чем я. Это правда, что мы боролись на краю утеса, он напал на меня, правда и то, что он упал, поскользнувшись на траве. Единственный удар, который я ему нанес, был чистейшей самообороной.

— И он убил его, — сказала Флора холодно.

В этот момент смертельная мука изменила ее. Она не была больше тихой мягкой женой, которую он знал. Каждая нотка в ее голосе зазвучала по-другому, холодный блеск глаз изменил ее спокойное лицо. Так могла взглянуть лишь Электра, настолько сильно подействовало на Флору признание в лице мужа убийцы.

— В худшем случае тот удар мог лишь оглушить его, все, что произошло потом, было случайным.

— И это ты скрывал так, как будто это было намеренным убийством. И ты позволил мне надеяться, ждать, зная, что он мертв и что его смерть — дело твоих рук.

— Ложь, трусость, подлость — почему бы нет? Можешь найти самое скверное имя моему поступку, это не будет очень уж ужасно. Но помни, что все было сделано из любви к тебе. Я согрешил и согрешил бы еще, но ради тебя. Я не мог разрушить все свои надежды, раскрыв тебе правду. Какой бы у меня тогда был шанс, если бы я все поведал тебе. А тот смертельный удар, которого я не желал, дал мне мой шанс. Я всегда говорил себе: «Если бы его не было, то я бы завоевал ее». Как я мог рассказать? Ты бы стала меня ненавидеть, если бы узнала все.

— Возможно, — ответила она, все еще не глядя на него, — но не так сильно, как сейчас. То бы была неправедная ненависть. Сейчас же я ненавижу тебя как лгуна и подлеца.

Странные слова из уст той, которую природа создала столь нежной. Доктор стоял молча, удивляясь ее жестокости. Могла ли та старая любовь быть столь сильной, а все, что было потом, оказалось лишь пустяком? Могла ли его любовь к ней, их счастье, которое значило для него так много, не значить ничего против памяти об ушедшей любви?

— Ты не думаешь, что говоришь, — сказал он холодно. — Я вижу, твоя любовь была сильнее всего. Ты услышала правду, Бог рассудит нас. У меня не было ни малейшего желания нанести ему вред, но я не мог позволить, чтобы его смерть стала препятствием на моем пути к счастью. Я мог ради тебя быть и лгуном. И из-за этого ты ненавидишь меня?

— Да, — ответила она и слезы потекли из ее глаз. — мой отец благословил нас на смертном одре, благословил нас и соединил наши руки в свой смертный час. Мне приятно было думать, что я выполнила его волю и вышла за тебя замуж. Ты думаешь, он бы положил твою руку на мою, если бы знал, что я сейчас узнала?

— Он сделал это из-за большой любви к тебе. Неужели она показалась бы ему меньше, если бы он узнал о моем проступке?

— Мой отец был честным человеком.

— Вот что, Флора. Я вижу, что та, первая твоя любовь, оказалась очень сильной. Все наши дни, мечты, надежды не могут ничего стоить по сравнению с ней, даже этот наш священный союз, который мог бы сделать нас счастливыми, даже если бы я был самым страшным грешником на земле, не значит ничего. Ты презираешь и ненавидишь меня. Твое сердце, столь мягкое по природе, не может простить меня, хотя я согрешил из любви к тебе, хоть и потерял любовь из-за тебя. Я никогда не знал, что такое страдание, пока не встретился с тобой. Я отдал тебе свои счастливейшие дни, свои мечты и желания. Но это совсем ничего не значило по сравнению с той привязанностью: ты любила Уолтера Лейбэна, меня лишь жалела. Это старая история. Прощай, моя любовь. Я не буду больше мучить тебя. Этот дом будет твоим. Моя мать останется здесь как твоя экономка и опекунья, если ты, конечно, позволишь, но я больше никогда не перешагну его порога.

Он взял ее руку, которая была податлива, как ветвь ивы, прижал к губам и медленно опустил. И затем, не говоря ни слова, покинул ее. Короткое прощание, и, насколько доктор мог предвидеть свое будущее через пелену годов, они расставались навсегда.