Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова - Владимир Хрусталев

Любопытно сопоставить дневниковую запись Николая II за этот день:

«9-го января. Понедельник.

Немного погулял. После доклада Григоровича принял Шуваева и графа Игнатьева. От 2 до 3 ч. посидел у Кострицкого. Сделал хорошую прогулку. До чая принял ген. Мрозовского из Москвы. Занимался до 7½ ч. Дали обед Каролю и всем румынам. Миша тоже приехал. Разговаривали до 9½ ч. Вечером был свободен»[556].

Постепенно супругу великого князя Михаила Александровича Н.С. Брасову стали принимать некоторые из родственников Императорского Дома. Сам Михаил Романов помимо своей воли все более втягивался в сферу политических влияний, о чем можно судить хотя бы по дневниковым записям:

«В 3½ с экстренным поездом мы поехали в Петроград. В 5 ч. Наташа и я поехали к тете Михен (первое знакомство), где пили чай, был Андрей [Владимирович]. В 6 ч. Наташа поехала по делам, а я к Клопову на квартиру. В 7¼ приехал к Путятиным, где вскоре обедали, а затем поехали в театр Сабурова, где шла пьеса «Роман» перевод с анг. соч. Эд. Шельдон»[557].

Лишь редкие дни удавалось Михаилу Александровичу посвятить личным домашним делам:

«С 10 ч. поездом мы поехали в Петроград. До завтрака осматривали два дома на Сергиевской, – Демидовский и рядом дом Александрова. Но они для нас не годятся. Завтракали у Алеши, после чего у меня был Врангель и Юзефович. В 5 ч. они уехали, и к чаю приехал Андрей [Владимирович]; после завтра он едет в Кисловодск до Пасхи. В 6 ч. поездом Наташа, Джонсон и я поехали в Гатчину. Погода была солнечная, 15. Ведихов поступил к нам в шоферы»[558].

17 января Михаил Александрович встречался с влиятельным чиновником А.А. Клоповым (1841–1927) и нанес свой очередной визит в Александровский дворец Царской семье. Перед отъездом из столицы на фронт ему предстояло успеть еще решить неотложные дела:

«Гатчина. 19 января, четверг.

Утром откладывал вещи для поездки. В 12 ч. приехала гос. Беляева для совершения купчей крепости на дом на Багговутовской улице рядом с нашим садом; за нотариуса был помощник Квятковский, свидетели: Вяземские и Джонсон. После завтрака я прошелся по саду. В 4 ч. мы поехали в Петроград, поезд запоздал. Мы прямо поехали на Мойку смотреть дом Пистолькорс № 59. Дом нам понравился, – показывали его молодые Пистолькорсы. Оттуда я поехал к гр. Нироду, с кот. говорил об Абас-Тумане. Затем мы все поехали обедать к Алеше. В 8 ч. приехав на Ник. вокзал, нам объявили, что поезд запаздывает больше нежели на час. Мы возвратились к Алеше и сели в наш вагон только в 9¼. С нами едут в Москву: Вяземские, Алеша и Дж. Погода была солнечная от 12 ч., -15°»[559].

19 января 1917 г. великий князь Михаил Александрович был переведен на другую воинскую должность и отозван с фронта. Запись в дневнике великого князя о новом назначении мы находим только от 21 января, где он упоминает: «19 января я был назначен генералом-инспектором кавалерии»[560].

Прежде чем приступить к исполнению новых обязанностей, Михаил Александрович отправился на Юго-Западный фронт попрощаться с 2-м кавалерийским корпусом. 23 января он записал в дневнике:

«В 2 ч. ночи приехали в Киев. В 10¼ я поехал к Мама, у которой пробыл весь день. К завтраку пришли: графиня Менгден, кн. Шервашидзе и кн. Долгоруков. Днем Мама и я поехали к Ольге [Александровне] в лазарет, – она немного простужена и не выходит. Возвратились к чаю. В 5¾ я простился и зашел к Шервашидзе, а потом заехал к Сандро, оттуда прямо на вокзал. Поезд тронулся на Тарнополь в 7¾. Мы обедали в вагоне…»[561]

Великий князь Александр Михайлович в письме от 24 января 1917 г. из Киева сообщал в ссылку брату Николаю Михайловичу о ходе следствия по делу убийства Распутина и о свидании с Михаилом Александровичем:

«Вчера проездом был Миша, имеющий отличный вид. Говорил с Ники о том же как все, но без всякого результата, и т. д. не было заговоров. Надеюсь на днях поехать на один день к Ирине. Мама и Ольга тебя обнимают и молят»[562].

Михаил Александрович, прибыв в расположение воинских формирований своего бывшего 2-го кавалерийского корпуса, посчитал первым долгом побывать на передовой и проститься с ними. Он воспользовался случаем и с оказией 27 января направляет письмо супруге:

«Моя дорогая Наташечка, я страшно рад, что имею случай тебе писать, – посылаю письмо с шт. рот. Плышевским, который служил до сих пор в штабе моего корпуса, а теперь поступает в Ник[олаевское] кавал[ерийское] уч. Вот снова я здесь в армии, т. е. в Дармии (действующей армии. – В.Х.), хотя этот раз всего на несколько дней… Контраст жизни здесь и в Петрограде громадный; как будто живешь в другой стране и отпадает все то, что так волнует умы в России вообще и в частности в обеих столицах в особенности. Слава Богу, настроение бодрое и дух прочный, – все надеются на общее наступление весной. Я тебе передаю то, что здесь говорят, и то, что я тут вижу; – то что думаю я, то это не совсем так, ибо за последние годы из оптимиста я превратился в пессимиста и смотрю на вещи довольно мрачно, – всюду много плохого и надежды на улучшение нет, потому что для меня теперь слишком стало ясно, как все делается! Мы приехали сюда третьего дня в 4½ дня. Вчера был день отдыха, после длинного путешествия, а сегодня утром я сделал прощальный смотр четырем полкам, а завтра прощаюсь еще с двумя полками и конной артиллерией. Затем два дня перерыв, т. к. части будут производить смену с теми, которые находятся на позиции. Вторник будет последний смотр, после которого я рассчитываю уехать. Мне придется заехать на обратном пути в Каменец, чтобы проститься с Брусиловым. В Могилеве также задержусь дня на два, т. к. накопилось много разного рода вопросов, связанных с моей новой должностью. К моему сожалению, моя поездка затянулась немного больше, нежели я рассчитывал, но этому, главным образом, причина запоздания поездов. Но я думаю, что ты без меня не соскучишься, а может быть, даже и отдохнешь. Я не хочу ничего неприятного этим сказать, но только то, что я чувствую и вижу. Да я стал пессимистом во всем, иллюзий больше ни в чем нет, но я все-таки думал, что ты ко мне никогда не переменишься, но, увы, это уже произошло, и поэтому у меня больше нет в жизни того самого святого чувства, которое было раньше, – я потерял самое главное – это твою любовь, и теперь мне все, все равно. – В Киеве я имел разговор с моей матерью об Абас-Тумане и мне кажется, что все устроится к общему удовлетворению. Я обо всем переговорил с Шервашидзе, который и сам очень этому сочувствует, и он обещал об этом поговорить с Мама и поторопить ее в быстром решении этого вопроса. На обратном пути через Киев я окончательно все выясню; главное это чтобы Уделы согласились приобрести Абас-Туман. Вероятно, на этих днях окончательно решится вопрос о покупке дома Пистолькорса; дом симпатичный, но стоимость его, конечно, слишком большая. В данном случае лучше его все-таки купить раз он тебе так нравится. /…/ Мысленно всегда бываю с тобой и скучаю, что еще не так скоро тебя увижу, – боюсь, что раньше понедельника 6-го мне не удастся возвратиться в Гатчину. Да благословит тебя Господь. Нежно тебя обнимаю и целую. – Целую также и детей. Весь твой Миша»[563].

Обратимся к дневниковым записям великого князя:

«Надворная, 28 января, суббота.

В 10¾ ч. мы поехали в автомобилях в д. Красно (12 в.), где я сделал прощальный смотр Архангельгородскому и Иркутскому полкам. Затем переехали в Майдан-Горне, где прощался с конными батареями: 16, 17, 25, 26 и 1 Туркестанским кон[но]-гор[ным] [дивизионом]. Затем мы поехали в собрание конно-артиллеристов, где хозяином был кн. Кантакузин, и нас угостили завтраком, играли трубачи Казанского полка, потом пел поручик Старосвецкий. Вообще, было очень мило и симпатично. Около 3½ мы поехали к себе и до чая немного прошлись пешком. К обеду были бригадные, командиры полков, а также кн. Кантакузин с командирами батарей 9-й Кавал. див[изии], – приехал также п. Серебренников (ком. 7 гус[арского] п[олка]). Вечером мы вышли в сад, где показывали нам синема, публика немного мерзла. В 11 ч. все разъехались. К веч. чаю пришел Черепанов. Погода была идеальная, мартовская, на солнце было просто тепло и сильно таяло.

Надворная, 29 января, Воскресенье.

В 9½ мы поехали в автомобилях до Охот[ничьего] дома Максимец, где штаб 163 Ленкоранского-Машебургского полка. Ехали мы через д. Пнюв, Пасечна и Зелена. Оттуда сели в сани и отправились на высоту 1036, где артиллерийская позиция, один взвод от нашего корпуса, – поехали дальше по ущелью на высоту 883, где находились участковые резервы, бат. 163 полка и стрелковый дивизион 9-й дивизии. Там я благодарил стрелков за их службу, пробовал пищу, осмотрел деревянные бараки нижних чинов, а затем мы вошли в избушку (офицерскую) и закусили, – провизия была наша. После завтрака поехали дальше на заставу, пехотную, версты 3, по долине, вернее по ущелью Быстрицы-Солотвинской. Оттуда возвратились к [высоте] 853 и поехали по ущелью Быстрицы до домика для командира дивизиона. Там мы оставили сани и пошли пешком на вершину горы Негрова, где находится наша застава. Кн. Бегильдеев, Врангель и Кулюбякин только начали подниматься и дальше не пошли, – кн. Вадбольский, Пуковский и я дошли до макушки в полтора часа. Перед нами торчала голая вершина Сивуля, где австрийская застава, а за нами гора Баярин, тоже голая, где стоит другая наша застава. На наших глазах происходила смена сводной див. с 9-й. В офицерской землянке нам предложили чай. Через 40 м. пришел Юзефович и через минут 10 мы начали спускаться, – это было около 5½ ч. Пуковский и я спускались бегом и мы летели сломя голову и через ½ ч. были у подножья горы, где домик. Кн. Вад[больский] с п…[564] пришел через 13 м. после чего мы в санях поехали обратно в штаб 163 п., где дожидались Юзефовича, кот. приехал через ½ ч. Оттуда на автомобиле возвратились к себе. Кн. Вад[больский] и Пуковский обедали. (Домой мы приехали в 8¾). Погода была солнечная от 12½. В горах снег глубокий. Горы, поросшие огромными пихтами и елями. Тропы проделаны очень умело дружинами. Мы пешком поднялись примерно на 800 метров. – У Наташи были: Борис, Гавриил, кн. Путятина, М-ме Донич, Добровольский и Алеша. Сегодня весь день морозило, утром 3°, веч. 7°.