Нежность - Федор Раззаков

Объяснение Броневицкого и Пьехи произошло в подъезде: она сидела на подоконнике, а он стоял рядом и нервно теребил ее руку. Александр сказал: «Я не знаю, что делать. Я не могу без тебя». На что Эдита ответила: «Знаешь что, а давай поженимся!» Но он покачал головой: «А ты знаешь, в какое время мы живем? В советское! Браки с иностранцами у нас не приветствуются!» Но девушка уже закусила удила: «Да брось ты, ничего нам не будет. Я ведь не буржуйка какая-нибудь, я из пролетариев. Бояться меня не надо».

В итоге спустя несколько дней молодые отправились в ЗАГС Смольнинского района и подали заявление. Пьеха была в маленьком черном платьишке, в котором иногда выступала на сцене. Потом она очень сожалела об этом – считала, что именно черное платье предопределило несчастливый брак. Но это будет потом. А пока все было хорошо. Родители Броневицкого восприняли это событие на удивление спокойно и приняли невестку очень тепло. Жить молодые стали в их коммунальной квартире на улице Ленина. Несколько позднее им выделили двухкомнатную квартиру в Купчино. В 1961 году в «звездном» семействе появилась девочка, которую назвали Илоной. Пьеха мечтала, что родит сына и назовет его Станиславом. Но родилась дочка. Сначала Эдита хотела назвать ее в честь мамы Фелицей, но потом передумала – не разрешили бы родственники со стороны мужа. Когда Илоне исполнилось восемь месяцев, ее забрала к себе бабушка – мама Броневицкого Эрика Карловна. С ней девочка проживет до 15 лет.

Несмотря на замужество, Пьеха оставалась чрезвычайно влюбчивым человеком. Правда, все ее романы были платоническими. Так, в начале 60-х она увлеклась французским певцом Энрико Массисом. Когда он приехал с гастролями в Москву, она немедленно бросилась на его концерт. Далее послушаем ее собственный рассказ:

«Массиас был хорош собой – алжирец или марокканец, пел по-французски очень темпераментно, экспрессивно. Мне это страшно нравилось! Самой было неудобно выходить на сцену, и я дарила ему цветы через билетеров. Сначала смотрела на него именно как на мужчину, но потом захотелось иметь его пластинки, которых у нас, естественно, не продавали. Я осмелилась прийти к певцу в гримерную, на плохом французском объяснила ему, что тоже пою и хотела бы исполнять его песни. Массиас сказал, что сейчас у него нет с собой пластинок, и дал свой телефон в Париже. Потом я еще раз пришла к нему в грим-уборную, принесла цветы – вот какая дурочка! – и говорю: «Запомните, пожалуйста, что меня зовут, как и вашу великую певицу, – Эдит». Он отвечает: «Хорошо, хорошо». И вот, представьте себе, недели через две звоню в Париж. Подходит к телефону какой-то дядька. Я представляюсь, говорю, что Энрико разрешил мне позвонить. Слышу: «Подождите у телефона – сейчас спрошу». Потом дядька возвращается и говорит: «Он такую не знает». И тогда я подумала: «Боже мой! Как плохо быть поклонницей!»

После этого случая прошло всего несколько лет, и Пьеха все-таки покорила Париж. Произошло это в 1965 году, когда ее, первую из советских певиц, владелец концертного зала «Олимпия» Бруно Кокатрикс (это он открыл миру Шарля Азнавура, Мирей Матье и других звезд эстрады) пригласил выступить на сцене своего заведения. Взяв с собой мужа и 4-летнюю дочь, Эдита отправилась в столицу Франции, где имела большой успех.

В другой раз Пьеха увлеклась уже своим соотечественником – молодым композитором Станиславом Пожлаковым. По ее словам, произошло это так: «Однажды мы выступали в большой программе вместе с Пожлаковым. Он очень хорошо играл на саксофоне, да еще и пел. И я в него так же, как в Энрико Массиаса, влюбилась. С той лишь разницей, что тайком вздыхала по нему и только писала в записной книжке: «Слава, ну почему ты не подойдешь ко мне, ну почему не скажешь: «Здравствуй, я так переживаю». А книжечку эту я прятала где-то под кроватью. Сан Саныч Броневицкий был очень ревнивым – могу десять раз это повторить. Он подглядел, что я веду тайные записи, и нашел книжечку. Мы стали бороться, я хотела выкинуть ее на улицу, а она упала на балкон ниже этажом. Броневицкий побежал туда, схватил ее и все прочитал. Я говорю: «Как тебе не стыдно, это же не тебя касается!» Он: «Ну ты ж мне изменяешь!» Я: «Я не изменяю, а только вздыхаю…» Расплакалась, выбежала на улицу, схватила такси. А это было в Ялте. Кричу водителю: «Везите меня в Симферополь, в аэропорт!» Тот на меня смотрит: двенадцать часов ночи, девушка одна, вся в слезах. «Хорошо», – говорит. Но я ему все рассказала, и на полпути этот человек повернул обратно: «Пусть ваш муж и ревнивый, но разбирайтесь с ним сами». Конечно, вернулась я как побитая. С Броневицким мы долгое время не разговаривали…»

Стоит отметить, что в этих своих воспоминаниях наша героиня кое-что утаивает. В частности, ее отношения с Пожлаковым не обошлись одной только запиской. Вот что вспоминает сам композитор: «Первый раз я встретился с ней на гастролях в Черновцах, нам было лет по 25. Я тогда из областной филармонии перешел в Ленконцерт, у меня был ансамблик. А Пьеха выступала с ансамблем «Дружба», который гремел со страшной силой. Я ее боялся и даже думать не смел, что когда-нибудь приближусь к ней. И вдруг там, в Черновцах, получаю от нее записочку…

Потом идем мы как-то с Эдитой в обнимку – с реки, в шесть утра. А на балконе гостиницы стоит Броня и смотрит на нас… Так я с ним и познакомился. Он грозился застрелить меня. Но я пришел к нему и сказал: «Саша, мне Эдита нравится во как, но я тебя слишком уважаю». Саша был талантливейшим музыкантом. Что, впрочем, не мешало ему быть очень грубым человеком. Он Эдиту иногда даже, скажем так… обижал…

Потом мы с ней еще встречались, и я осмелился предложить ей несколько своих песен: «Причал», «Зачем снятся сны»…

Помню, отмечали старый Новый год в Союзе композиторов. Пьеха с Броневицким, я со своей женой, с которой уже разводился. Танцуем мы с Эдитой, вокруг элита стоит – Андрей Петров, Эшпай из Москвы при-ехал, – и все восхищаются: «Вот это пара!» Эдита мне и говорит: «Давай вместе уйдем отсюда!» Но мы не ушли. Если честно, я ее боялся. Двум разным полюсам рядом находиться невозможно. Ей надо будет, чтобы я ей уступал, мне – чтобы она…»

Видимо, чтобы супруга поменьше влюблялась, Броневицкий взял за правило при каждом удобном случае говорить ей, что она… некрасива. Иной раз столько раз на дню скажет это, что Пьеха в итоге чуть ли не рыдала. А он при виде ее слез еще сильнее распалялся. Однако подавать на развод Пьеха и не думала. Говорит она сама: «Люди, которые мало знали Броневицкого, считали его хамом. Да, характер у него стервозный, деспотичный, он был готов добиваться аплодисментов любыми средствами. Но хамом он не был. По натуре он как раз был незащищенным, просто еще до нашего супружества обрел имидж деспота… Он дрессировал «Дружбу» и меня тоже. Говорил, зная, что разозлит меня: «Ты ужасно некрасивая!» И я искала в журналах фотографии кинозвезд, сравнивала, соображала: может, мне глаза подрисовать, как у Софи Лорен? Грим в основном «слизывала» с Софи Лорен и с Лоллобриджиды, очень они мне нравились. Броневицкий говорил: «Ты сутулая. Как ты ходишь по сцене?» И я присматривалась, как «плавают» балерины. Он кричал, что я два дня подряд фальшиво пою, и я нашла огромный магнитофон-гроб «Весна» и попросила университетских друзей на концертах записывать меня. А потом не поленилась, нашла педагога по вокалу и занималась тайком от Броневицкого. Так что именно Броневицкий меня «родил»…»