Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - Питер Абрахамс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юношу в выцветших голубеньких шортах поднимают на плечи. «Кгосана!» — слышится отовсюду. Да, это Кгосана. И он начинает свою речь. Храните молчание, как похоронная процессия… Завязывается спор с полицейскими об арестованных… Почтим же безмолвием тюремных узников. И тех, кто покоится на кладбище.
Потом они расходятся по локациям. Колонна за колонной ползет по Де-Вааль-драйв. Многомильная черная река. Почти все молчат, никто не говорит ни слова. Они безмолвны, как траурная процессия.
Эндрю и Эйб наконец добрались до своего автомобиля на Грэнд-Парейд и уселись в него с чувством облегчения. Эйб неподвижно глядел в окошко.
— Вот оно, то самое!
Эндрю сидел выпрямившись, все еще в нервном возбуждении.
— Надеюсь, ты удовлетворен? — продолжал Эйб.
— Более чем удовлетворен. Я ощутил себя частицей единого целого. Слился с толпой, собравшейся возле полицейского участка. Первый раз в жизни я почувствовал, что я — Африка. Они могут засадить нас в тюремную камеру, но им не сломить нашего духа.
— И дух наш шествует вперед[45].
— Попробуй же понять. Сейчас не время для зубоскальства.
— Не будь сентиментален.
— Неужели ничто не произвело на тебя впечатления? Вспомни, какую дисциплину проявляли демонстранты, какую политическую сознательность…
— И какую неисправимую наивность… Неужели этот парень — как там его? — Кгосана всерьез думает, будто министр юстиции одним росчерком пера освободит всех заключенных?
— У него полное право требовать этого.
— В самом деле?
— К тому же он молод, и у него много завистников.
— Да хранит нас бог от неблагоразумия юности.
— Ты глубоко несправедлив, Эйб.
— Ради бога, выберемся отсюда!
— Я хочу еще повидать Флоренс.
— Кого?
— Флоренс Бейли.
— Это еще зачем?
— Я хотел бы ее повидать.
— А я не хотел бы туда ездить.
— Почему?
— Меня тошнит от нее всякий раз, когда она приходит плакаться к моей матушке.
— Поехали к ней.
— И она меня терпеть не может, так что это взаимно.
— Я должен повидать Флоренс.
— Ну зачем тебе это нужно?
— Хочу выяснить, что случилось с Джастином. Ты знаешь, где она обитает?
— Смутно представляю. Где-то на Арундель-стрит.
— Надо отыскать ее дом.
— Ты настаиваешь, чтобы мы туда поехали?
— Да, настаиваю.
— Хорошо, кстати, можно будет завернуть к моей матери перед возвращением. Возможно, я теперь долго ее не увижу.
Эйб вынужден был ехать сквозь толпу, запрудившую Гановер-стрит, пока наконец они не достигли Арундель-стрит.
— Ну вот и приехали, — сказал Эйб. — Где ее проклятая хибара?
— Спроси кого-нибудь, — резко ответил Эндрю.
Эйб поднял глаза, удивленный его тоном.
— Легче на поворотах! Эта твоя распрекрасная революция еще не началась!
— Ты ничего не понимаешь.
Они спросили, где живет Флоренс, и им показали на дверь, выходившую на задний двор. За дверью гремело радио. Эйб постучался с явным нетерпением.
— Войдите, — донесся ее голос.
— Войти? — спросил Эйб, брезгливо оглядывая двор.
— Иди первый.
Они нерешительно прошли через грязную кухню в спальню. Флоренс сидела на кровати, занимаясь педикюром и слушая радио.
— Да? — сказала она, не поднимая головы.
— Привет, Флоренс.
— А, это вы, — проговорила она, окидывая их беглым взглядом. — Устраивайтесь, где можете. Я слушаю концерт по заявкам.
Они сели на кровать. Она не обращала на них внимания, пока певец не допел свою сахаристо-сладенькую песенку.
— Что вам надо? — спросила она, не убавляя громкости.
— Выключи эту проклятую штуку! — завопил Эйб, пытаясь перекричать шум.
— Зачем грубить? — сказала она, но все же повернула ручку, — Так лучше?
— Сойдет. Эндрю настаивал, чтобы мы заехали сюда и узнали, что с Джастином.
— Я же рассказала тебе по телефону.
— Ну?
— Это все.
— Они что-нибудь говорили перед тем, как увести его?
— Нет, ничего.
— А хоть сказали, за что его посадили? — взволнованно спросил Эндрю, вступая в разговор.
— Привет, Эндрю. Рада, что у тебя не отнялся язык.
— Предъявили ему какое-нибудь обвинение?
— Не думаю.
— А из вещей что-нибудь взяли?
— Нет. Ты мне как раз напомнил: он тут оставил кое-что для вас. Кажется, засунул под печку. Пожалуйста, заберите все это.
— Пойди и принеси!
— Кто ты такой, чтобы приказывать?
— Иди!
— Хорошо. Что на вас обоих нашло?
Она полюбовалась ногтями, потом медленно встала и зашлепала, как была босиком, в кухню. Они не могли понять, напускает она на себя равнодушие или нет. Она возвратилась с незавязанным свертком. Эндрю вытащил из него брошюру и быстро пробежал ее глазами.
— Наверно, что-нибудь политическое? — спросила она.
— Да.
— Из-за этой политики у него вечные неприятности. — Внезапно она накинулась на них обоих: — Вот вы его поощряете, а сами в стороне остаетесь; мне в конце концов надоело молчать. Пора вам выслушать и меня.
— Заткнись! — приказал Эйб.
— Страдать-то приходится мне.
— Заткнись!
— Это брошюры о событиях в Ланге, — сказал Эндрю, не обращая на нее внимания, и передал один экземпляр Эйбу.
— Надеюсь, ты не собираешься туда ехать?
— Мы повидаем твою мать и отправимся прямо к Лотосовой реке.
— Хорошо. Я хотел бы принять ванну. У меня такое чувство, как будто я весь в грязи.
— Уходите и оставьте меня в покое! Вы мне все опротивели.
Эйб посмотрел на Флоренс с презрением.
— Ты здорово опустилась с тех пор, как мы вместе учились в школе. Неужели тебе нравится сидеть здесь и слушать эту дребедень по радио?
— Да.
— В то время как твой муж в тюрьме?
— А что я должна делать, по-твоему, — распевать псалмы до его возвращения?
— Пожалуй, это было бы лучше.
— Ты говоришь, что я здорово опустилась. И ты, черт возьми, прав. Я сейчас на самом дне — и все из-за вашей политики. Хорошо вам разглагольствовать, удобно развалившись в креслах, а моему мужу приходится делать грязную работу, мне — страдать.
— У тебя чрезвычайно странные взгляды.
— В самом деле? А мне всегда представлялось — еще с тех времен, когда мы учились вместе, — что именно у тебя странные взгляды; и твоя мать, между прочим, согласна со мной.
— Какие вы обе наблюдательные!
— А теперь, пожалуйста, оставьте меня!
— Противно на тебя смотреть.
— Да? Тогда почему ты не позаботишься о своей заброшенной матери, вместо того чтобы докучать мне?
— Пошли, Эндрю. Мне непременно нужно принять ванну!
Он повернулся. Эндрю с отвращением следил за всей этой сценой. Он поднял сверток и последовал за другом. Флоренс била дрожь, и она метала глазами молнии. Внезапно Эйб застыл, весь насторожившись.
— Погромче, — приказал он.
— С кем ты так разговариваешь?
Он подскочил к радио и прибавил громкость. Они услышали последнюю часть сообщения:
«…во имя поддержания общественного порядка объявляю настоящим, что с 29 марта 1960 года в вышеупомянутых областях вводится чрезвычайное положение…»
Все остолбенело молчали. Флоренс присела на кровать с язвительной усмешкой на лице. Эйб иронически улыбнулся. Эндрю дышал учащенно, ноздри его раздувались.
— Дождались! — спокойно вымолвил Эйб.
— Боже! — только и мог выговорить Эндрю.
— Ну что ж, заваруха начинается.
— Быстрее поехали в Лангу!
— Что?
— У нас срочное дело.
— Ты с ума сошел!
— Поехали. Мы должны раздать брошюры.
— Ты совсем с ума сошел!
— Если ты откажешься, я поеду один.
— Ты не в своем уме. Сперва завез меня в Кейптаун, потом притащил к этой особе. А теперь, когда введено чрезвычайное положение, хочешь отправиться в Лангу.
— Так ты едешь?
— И не подумаю!
— Пожалуйста, Эйб!
— Ты болен, Эндрю.
Эйб посмотрел на него и заметил в его глазах слезы. Ни разу еще не видел он Эндрю в таком состоянии. На его смуглых щеках проступил нездоровый румянец.
— Пожалуйста, Эйб.
— Я убежден, что у тебя буйное помешательство, и делаю тебе одолжение в последний раз.
— Значит, едем?
— Да.
Глава двенадцатая
Эйб нажал на педаль акселератора, и автомобиль быстро помчался по Вэнгард-драйв. Эндрю хранил сосредоточенное молчание. Эйб поглядел на него разок-другой и снова обратил внимание на нездоровый румянец и капли пота, густо усеявшие его лоб.
— Остановись здесь! — крикнул Эндрю.
«Остин» затормозил со скрежетом. Эйб выключил мотор.