Упрямица - Ширл Хенке

Ее лицо горело, но она смело встретила его насмешливый взгляд.

– Сначала я не догадывалась. Тебя не было четыре года, да и до этого мы были с тобой едва знакомы.

– Однако кое-чем занимались в постели, – с хохотком вставил Лусеро.

– Ты был для меня таким же незнакомцем, как и он, – твердо возразила она.

– А после того, как правда тебе открылась, ты продолжала отдаваться ему, – произнес он вкрадчиво.

Страх ее улетучился, уступив место гневу.

– Он достоин тех прав, которыми ты пренебрег. Он сделал то, что ты, как мужчина, обязан был сделать. – Едва эти слова сорвались с ее губ, как она поняла, что совершила ошибку.

Он стиснул зубы, злым огнем засветились его волчьи глаза. Но внезапно Лусеро резко сменил настроение, откинул голову и расхохотался:

– Ник и впрямь умеет найти подход к женщинам. Интересно, как он поладил с Сенси? Неужто она тоже беременна?

Мерседес догадывалась, что он ждет от нее всплеска ярости. Но теперь уже она рассмеялась в ответ:

– Нет, нет. Он счел ее чрезмерные прелести не слишком для себя привлекательными и отправил на кухню.

Лусеро несколько опешил при этом известии, но тут со двора донесся тоненький детский голосок:

– Папа! Папа! Ты уже дома? Мне сказали, что ты вернулся!

Розалия вбежала под сумрачный портик, где двое взрослых замерли в оцепенении. Ее сопровождал радостно виляющий хвостом Буффон.

Пес прежде девочки почуял неладное. Его бег оборвался еще в ярдах четырех от Лусеро. Его спина выгнулась, вздыбилась холмом. Он издал глухое рычание.

– Не глупи, Буффон, это же папа. Тебе не надо защищать меня от него, – упрекнула собаку девочка.

Люди могли ошибаться, путаться, но у животного была инстинктивная реакция на врага. Мерседес загородила собой Лусеро от разъяренного пса и сурово скомандовала:

– Буффон, прочь!

Собака поджала хвост, повернулась и уныло поплелась вниз по ступеням крыльца.

Лусеро рассматривал девочку, отметив, несомненно, сочетание ее темной кожи с креольской утонченностью черт.

– Что ж, оказывается, я покинул Сенси не без подарка перед отъездом, – произнес он с усмешкой. – Странно, что моя дражайшая мамаша не выставила ее вон вместе с дитем.

Розалия застыла в неподвижности на ступенях, удивленная словами отца. Почему он не подхватывает ее на руки и не кружит по воздуху, как поступал обычно? Что-то произошло нехорошее. Она тут же сунула большой палец в ротик, хотя всем казалось, что от этой дурной привычки она уже давно избавилась.

– Сенси тут ни при чем. Вспомни Риту Херрера. Она умерла прошлым летом в Эрмосильо.

– Да-да… Я совсем забыл, что папа прогнал ее из гасиенды накануне нашего с тобой обручения. Как же ребенок очутился здесь?

Все, что говорил этот странный человек, столь похожий на ее отца, было непонятно Розалии.

– Ты не мой папа, – заявила она, опустив в смущении глаза.

– Твой папа долго отсутствовал, Розалия. Он был очень болен… и сейчас устал. Пусть он отдохнет, а мы поговорим с тобой позже. – Мерседес постаралась разрядить обстановку. Она поспешно направилась в залу, громко зовя Ангелину.

Старая кухарка откликнулась сразу же. Выйдя из кухни, она окинула Лусеро проницательным и встревоженным взглядом:

– С возвращением, дон Лусеро!

Итак, на этот раз истинный Лусеро заявился домой. Странно, но Ангелина не восприняла его как хозяина.

– Я приготовила пирожки с тмином и холодный лимонад для тебя, – обратилась она к Розалии и потянула девочку за руку. – Пойдем ко мне. Ты расскажешь о том, что было на уроке у отца Сальвадора, после того, как покушаешь.

Когда они удалились, Мерседес объяснила Лусеро:

– Ник узнал о смерти Риты и не пожелал оставлять Розалию в приюте.

Как странно было Мерседес называть вслух любимого человека его настоящим именем. Ник… Николас…

Лусеро скривился, саркастически приподнял бровь.

– Никогда бы не подумал, что такой черствый воин, как Николас Форчун, проявит мягкосердечие к детишкам. Может, будущее отцовство повлияло так на его характер. Кстати, где он?

Вопрос Лусеро застиг Мерседес врасплох. Страх вернулся к ней, ледяными пальцами пронизал все тело, несмотря на полуденную жару.

– Он отправился куда-то к границе… покупать племенных быков. Мы ждем его со дня на день.

«Да заступится за нас Господь и Пресвятая Дева! Что предпримет Лусеро, когда вернется Ник… если вообще вернется…»

Лусеро некоторое время молчал, погрузившись в какие-то свои размышления.

– Судя по приему, который был мне оказан, Ник отсутствует уже давно. Вероятно, судьба не была к нему милостива. Будешь ли ты горевать, любимая? Носить траур по человеку, который не был твоим мужем? По отцу твоего ребенка?

– Тебе всегда были безразличны мои чувства. Какого черта ты сейчас лезешь ко мне в душу?

– Потому что ты моя жена, – холодно констатировал Лусеро.

– Ну уж нет! Ты отдал меня в руки чужому человеку. Ты все это задумал и осуществил, не так ли? Ты снабдил его сведениями о семье, гасиенде, о слугах. Ведь он знал про нас почти все.

Хорошее настроение вновь возвратилось к Лусеро:

– Он умный парень. И все же не представляю, как ему удалось так лихо провернуть дельце. Похоже, он одурачил всех, кроме тебя.

– Не всех. Некоторые слуги догадались, и, я думаю, твоя мать тоже.

– Значит, старая карга еще жива. А я-то надеялся, что она испустила дух! Бедный папа опередил ее.

– Он заслужил смерть, – сурово сказала Мерседес. – А донья София скоро за ним последует. В последнюю неделю она стала чувствовать себя совсем плохо. Падре Сальвадор уже причастил ее.

– А! Этот подлый проныра все еще шныряет здесь? Ехидна в рясе. Значит, он взялся воспитывать моего ублюдка, я так понял? Что же растопило его ледяное сердце? Поистине великие перемены произошли с людьми в мое отсутствие. Не думал, что он допустит в свою келью мое отродье, даже если б это был законный ребенок.

– Ты обо всех отзываешься как о подлецах, Лусеро, а на самом деле, подлец – это ты! Что тебе понадобилось здесь? Или, раз у императора дела пошли плохо, ты решил сменить хозяина?

Он засмеялся:

– Если б я мог! Сюда я прибыл, чтобы спрятаться в забытой Богом глуши… ну и слегка поразвлечься в столь веселом городе, как Эрмосильо. Тебе будет приятно узнать, что я не собираюсь задерживаться здесь надолго.

– Прекрасно! Я скажу Бальтазару, чтобы приготовил тебе ванну. Обед в семь. Ты не забыл, как пройти в свою комнату, конечно?

– Конечно, – откликнулся он, словно эхо, в точности повторив ее интонацию, и двусмысленно оскалился.

Задержавшись у подножия лестницы, крутым изгибом уходящей наверх, Лусеро произнес, не оборачиваясь: