Шкуро: Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— Успеешь нахлебаться! Брось бутылку, а то плетью отхожу и на дуван не поднимешься…

В Горловку вернулись ночью с песнями. На паровозе рядом с машинистом дежурил сумевший остаться трезвым Кузьменко. Почти все «волки» остались до утра в теплушках. Шкуро сам пришел в новое помещение штаба, пошатываясь — неужели стал слабеть. Приказал не будить, пока сам не проснется, и завалился на диван.

Проспал Шкуро до полудня, а надо бы проснуться раньше — серьезные новости. По обыкновению, он быстpo привел себя в порядок — почти никаких следов пьяной ночи, разве что бледность. Адъютант Агоев прошел в новый кабинет, приготовленный генералу, Шкуро одобрил и вызвал Соколовского. Тот о чрезвычайных событиях доложил спокойно, словно ничего особенного не произошло:

— Вчера корпус генерала Кутепова взял Харьков. Сегодня утром Первая дивизия под командованием генерал-майора Шифнера-Маркевича ворвалась в Екатеринослав. Красные в панике оставляют город.

— Был же приказ Деникина не переходить Днепр. Связь есть с дивизией?

— Есть связь. Я только что разговаривал. Антон Михайлович доложил, что казаки в городе, и автомобили красных еще выезжают из города.

— И не мешают друг другу? — Генерал вяло усмехнулся.

— Казакам нашего корпуса никто не может помешать, Андрей Григорьевич.

Нетрудно было представить, чем занимаются казаки в городе.

— Прикажите соединить меня с Шифнером, и пусть немедленно придет есаул Колкин.

Шифнер был у телефона — дисциплинированный командир.

— Антон Михайлович. Победителей не судят. Город окончательно взят?

— Город взят. Но…

— Что молчишь? Что произошло?

— Трепетун погиб. Случайная пуля…

— Трепетун? Мне и город не нужен — отдай Трепетуна. Как же мы без него теперь? Такой артиллерист. Помнишь, бронепоезды били?.. Лучше б ты не лез на этот проклятый Екатеринослав. Но я им устрою виселицу на площади.

— Мы освободили человек двести пленных офицеров. Их должны были расстрелять и утопить. Они находились на барже. Я помнил ваш приказ не переходить Днепр, но так сложилась обстановка. Артиллерия противника вела огонь из Потемкинского парка, а я вчера перевел конницу правее, к Новомосковскому шоссе, дал отдых на всю ночь лошадям и людям, а с утра…

Получив дивизию и генеральские погоны, Шифнер почему-то стал многословным и подолгу с удовольствием рассказывал о подвигах подчиненных и о своих мудрых решениях.

— Антон Михайлович, когда город будет полностью очищен от противника?

— Не позднее чем часа через два.

— Тогда завтра в середине дня я со своими казаками въеду в Екатеринослав. Встретите меня?

— Будет торжественная встреча, Андрей Григорьевич.

Явился Колкин, и Шкуро приказал ему:

— Самых верных «волков» — человек двадцать — немедленно отправить в Екатеринослав с паровозом. Чтобы ночью были там и поработали. Остальным приготовиться — выезжаем эшелоном с лошадьми, с оркестром, со штабом через два часа. Завтра, примерно в это время торжественно входим в город.

Такой встречи, как в Екатеринославле, Шкуро не удостаивался больше никогда и помнил о ней всю оставшуюся жизнь. В обычном порядке — волчье знамя, сам генерал, штаб, оркестр, казаки. Все отдохнувшие за дорогу, улыбающиеся, в парадных летних черкесках, у многих ордена на груди, полученные еще на германской. Мост через Днепр охранялся пластунами, а едва въехали в город, как навстречу кинулась толпа с цветами. Многие стояли на коленях, пели «Христос воскрес», плакали и благословляли казаков. Лошади мотали головами — их засыпали букетами. В нескольких местах, на площадях служили молебны. В церквях звонили колокола.

Генерал был не только потрясен, но и удивлен. В приготовленном для него особняке на Садовой он приказал пригласить на торжественный ужин, назначенный на вечер среди прочих представителей городской общественности и «каких-нибудь профессоров». Шифнер-Маркевич постарался: пришли двое — старый профессор хирург Должинский и его ассистент. Сели скромно с краю, ближе к дверям, поглядывали на офицеров и казаков с опасливым любопытством, почти не пили, но охотно закусывали — стол готовила кухня гостиницы «Франция». Когда начались громкие разговоры и развеселившиеся гости поднимались с мест, чтобы размяться, покурить, подойти к кому-то, Шкуро сам пробрался в уголок, где сиротливо затаились представители интеллигенции, и устроившись рядом с ними на диване, обратился к Должинскому:

— Мне говорили о вас, профессор, что вы очень хороший врач. Когда меня ранят, попрошусь к вам на лечение.

— Благодарю вас, господин генерал, но пусть лучше пули минуют и вас и меня.

— Бог помогает нам в нашей борьбе. Взяли город и освободили вас от большевиков почти без потерь. Жители Екатеринослава настрадались и встречали нас с радостью.

— С огромной радостью, господин генерал, — горячо включился понимающий ассистент. — При большевиках мы жили в страхе. Каждую ночь аресты и расстрелы без всякого суда. Чека — это ужасно…

Он рассказал о чекисте Валявке, бывшем рабочем с завода, занимавшемся ночными расстрелами. В небольшой пустой двор, обнесенный специальной оградой, загоняли 15–20 обреченных, Вал явка с помощниками становились в центре и били из револьверов. Каждую ночь люди слышали звуки выстрелов и мотор грузовика, вывозившего трупы за город на свалку.

— А кто был здесь главным комиссаром?

— Секретарь губернского комитета партии Эпштейн.

— А кого расстреливали в Чека?

— Конечно, офицеров, — ответил ассистент. — И ваших, и петлюровских, и вообще бывших офицеров. Священников расстреливали. И просто тех, кто попался, например, без документов. Ведь так все было, профессор?

— Так. Все так, — с неожиданной злостью подтвердил Должинский. — Расстреливал невинных выродок Валявка, а вы, господин генерал, по-видимому, не осматривали сегодня город? Только проехали по центру, где вас встречали? Не успели? Я понимаю. Посмотрите сейчас. Ночь — самое время. Или утром. Вы увидите, что вся торговая часть города, все лучшие магазины, все разграблено, разгромлено. Тротуары усыпаны осколками разбитых витрин. Везде валяются брошенные товары: обувь, одежда, консервы, разбитые бутылки… Город разграблен вашими казаками. За одну ночь. И сейчас это продолжается.

— Подождите, господин профессор, — перебил его Шкуро. — Сейчас еще не время говорить об этом.

— А когда же время? Когда меня застрелит на улице ваш казак за то, что у меня на носу очки? Вчера вечером ко мне прибежали люди и сообщили, что казаки схватили моего старого друга Арьева. Я бросился в вашу комендатуру, и мне там сказали, что Арьев убит при попытке к бегству. Старый больной человек! Я плакал и возмущался, а ваш казак сказал мне: «А чего вы переживаете? Он же ведь жид!»