Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

— За городской стеной, в глуши? — догадался Носхорн.

Настоятель кивнул, чего никто в темноте не разглядел, и закашлялся. Прошипел:

— Да… В предгорьях. Я там встречался с контрабандистами. Очень красивое место.

* * *

В самые красивые места попадаешь только тогда, когда оценить их прелесть некогда или недосуг. Откатив камень, отряд оказался в конце темной пещеры. Дальше к свету пещера сделалась шире, наконец, развернулась округлым гротом вокруг неимоверно прозрачного блюдечка воды. Следуя за ручейком, отряд вышел из грота на покатый склон заросшего лесом холма. Настоящие горы начинались еще дальше; не будь отряд так обеспокоен погоней, люди в нем нашли бы слова для чистого блеска южного солнца на снеговых шапках Стальных Скал, для безжалостных острых гребней, для гордо синеющих вершин, взлетающих над черно-зеленым океаном леса в предгорьях.

Осмотревшись, Носхорн понял, отчего пригорок так популярен у джентльменов удачи: низкий стланник опоясывал горушку со всех сторон. Хоть пригибайся, хоть вовсе на брюхе ползи, а один часовой заметит попытку подобраться с любой стороны. Окружить разбойников можно, но источник воды у них под рукой. Защищать им придется всего лишь узкий лаз в пещеру. И всегда можно спасти товар и собственные шкуры подземным ходом. А вот застать врасплох не получится, неслышно и незаметно не подкрадешься. Бывший полицейский начал понимать, за что храм Истинной Веры Чистой Земли так почитали по всей Долине — не только мирные виноградари, но и лихие люди. Воистину, настоятель храма держал в руках мощный рычаг; но вот использовал его плохо.

В гроте остановились на дневку. Тройку выживших ветеранов уложили отдыхать на солнечной стороне: за ветром получалось даже тепло. Укрытый чьим-то кафтаном, настоятель заснул сном праведника, игнорируя довольно холодную погоду. Носхорн и Енот отправились поразведать чуть пониже, где с утеса можно было видеть Королевский Солнечный Путь: если на них устроят облаву, то крупные силы смогут подвести только Трактом. Хоруса поставили тем самым часовым на макушке холма: от мелких отрядов да местных банд.

А Эсдес, пользуясь командирской властью, выписала сама себе два часа на уход за неотъемным ледяным тейгу: скинув пропотевшее и грязное, залезла в чистое подземное озеро. К обжигающему холоду пещерных озер северянка привыкла с детства; да и ледяной тейгу в подобных случаях хорошо поддерживал носителя. Эсдес несколько раз окунулась, быстро продышалась, возвращая тепло растиранием. Присела на расстеленую одежду, принялась выжимать знаменитые синие волосы.

* * *

Знаменитые синие волосы рассыпались по камню. Мужская половина зрительного зала затаила дыхание; кто-то натурально шею изогнул, пытаясь заглянуть за полотенце, обернутое вокруг сильной спины. Генерал Эсдес, разумеется, не знала, что уходящие от погони Тацуми, Леона и Надежда именно у этого ледяного ручья перевязывали покалеченную Мейн; и что забравший ее скат садился именно у подножия холма; и что Тацуми просил полукровку-снайпера: “Выживи, выживи для меня!” — именно здесь.

Зато создатели фильма “Ночной Рейд” знали это прекрасно. Начав со сцены купания Эсдес в ручье, фильм перевели к объяснению с Енотом. Теперь захлюпала носами женская половина кинозала; но мало этого: полутоном наложили еще и объяснение Мейн с Тацуми. Тут даже Акаме безо всякого стеснения повисла на плече спутника и тихонько, как подобает воспитанной девушке, заплакала в три ручья: она-то помнила, что на ската грузили комок пропитанных красным бинтов; вряд ли Мейн вообще слышала или чувствовала тогда хоть что-то, кроме дикой боли. Словом, сцена “герои на отдыхе” в фильме удалась на все сто; а вот вечерний рассказ настоятеля не попал на экран совершенно. В кино показали только лицо настоятеля: умудренное испытаниями, одухотворенное пережитой аскезой, исполненное самоотречения — и безнадежно молодое, гладкое, сытое — по сравнению с лицом настоящего священника, который тогда умиротворенно спал на склоне. Спал спокойно, впервые за неизвестно сколько дней тьмы, завернувшись в чей-то провонявший кровью кафтан, не замечая ни ледяной земли под боком, ни ветра, все более холодного к вечеру.

* * *

К вечеру отряд собрался в гроте, вокруг озерца. Поставили часового у входа, но погони не ждали.

Енот и Носхорн наблюдали дичайшую суматоху: по Тракту во все стороны летели гонцы; прямо на мощеной дороге схватились два отряда западников, отличавшиеся только мастями коней. Всадники на вороных порубили такую же тридцатку на гнедых, добили раненых, обобрали тела — и быстрее ветра умчались к Пыльному. Если бы дозорные могли подняться не только до верхушек деревьев, но и на высоту птичьего полета, они могли бы видеть, как гонцы несут весть о смерти Верховного Короля во все края объединенного Запада, во все гарнизоны и крепости покоренного куска Империи. Но и происходящего им хватило, чтобы сообразить: началась дележка трона. Кто же в такой ситуации будет гоняться за призраками, это же придется отвлекать ресурсы от борьбы за главный приз! Вот займем Золотой Трон, тогда и воздадим по заслугам. Сразу всем и сразу за все.

Так что передышкой решили воспользоваться для отдыха, лечения ран — а еще Носхорн, по привычке полицейского и контрразведчика, вытащил из сумки стопку листов, прилепил на уступ сальную свечку и принялся расспрашивать настоятеля.

— Я не сильно понимаю в солдатах. — Пожал плечами священник. Ровесник барона выглядел совершенным стариком, но уже хотя бы говорил, не запинаясь.

— А и не надо. — Полицейский умел получать информацию как из слов, так и из умолчаний. — Лучше расскажите о людях. За что вас-то в тюрьму? Вы же были самым главным сторонником Запада.

Настоятель помолчал, огляделся. Ветераны устало дремали, прислонившись спиной к стене. Енот и Эсдес делили провиант. Кони с припасами и шатром остались перед собором в Пыльном, так что вся еда отряда состояла из фляжек хорошего вина (это у кого в бою мечами не содрало), да сухарных сумок (тоже — у кого алебардой не пропороло). Правда, при подготовке похода предусматривали случай поспешного бегства партизанскими тропами, так что сумки уцелевших содержали не простенькие сухари. Сумки набили брусками пеммикана: весьма питательной смеси жира, мясного крошева, ягод. Как все полезное, вкус пеммикан имел более, чем отвратный. Ну то есть — вкус казался отвратным, пока посольство ехало в добром порядке; а как превратилось в диверсионную группу на отходе, то и вкус жиро-ягодного мороженого перестал пугать.

— После завоевания Долины в собор стали приходить люди. Кланялись, благодарили. Жертвовали. Много. Я принимал, радовался. После того случая… — настоятель со вздохом покосился на Эсдес, — когда здесь дрались “Охотники” с “Рейдом”, храм сильно пострадал. Я собирал на ремонт. Конечно, я