Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Визе!.. Вы?
Рот – только штрих – открывается в вымученной улыбке, обнажая корни верхних зубов.
– Да, Бройер, он самый. Вот такие дела!
Снова гремит, на этот раз уже совсем близко. Зычно лязгает железо, в яму сыплются комья земли и снега. Человеческая плоть вокруг шевелится и стонет. В порыве уберечь, Бройер склоняется над раненым.
– Господи, Визе, как вас занесло в эту жуткую дыру?
Лейтенант на секунду закрыл глаза. Но вот они снова открылись – большие и ясные. Будто угасающее тело отдало им последние силы.
– Бог поругаем не бывает[51], – провозглашает Визе мудрый девиз своей юности. Бройер по-прежнему ничего не понимает. Хочет поскорее прояснить и забрасывает товарища вопросами. Но Визе как будто не слышит. И продолжает, тихо и спокойно:
– Тяжело умирать… умирать вот так.
Он говорит о вине, и рассказ его сбивчивый и бессвязный.
– Я все видел и ничего не предпринимал. Думал, прошустрю своим путем, в стороне от большой дороги… Вот и поплатился. – Мысли его то и дело путаются, взгляд меркнет, но всякий раз снова обретает ясность. Визе рассказывает о себе, о родительском доме в маленьком городке на берегу Рейна, о школьных годах. Отец хотел, чтобы он закончил университет, стал учителем. Но у него на уме было совсем другое: он подался на железную дорогу, чтобы получить свободу и возможность после смены с головой погружаться в мир музыки и книг. Судьба ему благоволила, даже на войне, какая не отметила его ни единой царапиной, ни пятнышком. Пока не случилось того подбитого самолета…
Бройер слышал все это и раньше. Но сегодня рассказ товарища предстал в новом свете, в свете его собственного прозрения. И он заставил Бройера забыть о боли и о беспомощном его положении.
– Я останусь с вами, Визе! Найду врача, добуду еды… Послушайте меня, мы прорвемся!
Товарищ только отмахивается.
– По ночам здесь собираются мертвецы и смотрят на меня… Ведь они ни о чем не догадывались… А я, я все смекал, Бройер, все… и я ничего не говорил, ничего не делал! Воображал себя единственным праведником среди погибших душ. Бог поругаем не бывает.
Лейтенант в изнеможении замолкает. Бройер дрожит, чувствуя собственное бессилие. Безрассудное святотатство, этого не должно быть! Он хочет помочь, но не знает как. В темноте пытается нащупать бинты, распознать раны. Он не видит ничего, кроме разорванной, запятнанной кровью шинели.
– Очень хорошо, Бройер, что вы пришли… Теперь намного легче… В кармане кителя, справа… бумаги, письма, солдатская книжка. Возьмите с собой – для моих родителей, для невесты.
Рука Бройера робко ныряет под шинель, на ощупь подбирается к карману. И вдруг содрогается, почувствовав, как пальцы вязнут в теплой клейкой массе. Объятый ужасом, он смотрит в огромные неподвижные глаза, которые говорят, что им все известно…
Пальцы медленно достают замасленную пачку документов. В горле комок, словно на нем затянулась петля.
– Господи, Визе, да я и сам не знаю…
– Вы правы: пути назад больше нет. Но вы вернетесь домой… Когда-нибудь. Совсем другим вернетесь вы в другой мир… Я знаю. А теперь ступайте! Здесь вам не место… Бройер, прошу вас, идите, идите!
И Бройер уходит.
Он бредет по укатанной дороге, все еще заволоченной серной дымкой. Путь устелен изуродованными трупами, кусками плоти, оторванными конечностями. Поблескивают алым еще свежие лужи крови, от которых поднимается едва заметный пар. Мимо проносятся грузовики, как загнанные звери. Ничего этого Бройер не видит. Он все еще ведет беседу с другом, отмеченным смертью. Виновен! Как сжимается грудь. Да, виновны мы все!
Навстречу ему понуро влачится человек, не обращая ни на что внимания. Бройер в остолбенении замирает, он узнает его.
– Господин пастор!
Потухшее лицо обращается к Бройеру.
– Господин пастор, скорее, идемте со мной! Там Визе… Лейтенант Визе, вы же его знаете! Он при смерти!
Пастор устало проводит рукой по впалым щекам:
– Визе, маленький лейтенант… Вы правы, тут многие умирают! А мне на станцию надо… Что с вами стряслось? Ранило в глаз? Давайте со мной, может, врач вас осмотрит… Нынче дел у него не так много. Все, кто в силах передвигать ноги, ушли.
Бройер словно в забытьи следует за пастором. Мысли его далеко. Он бредет, спотыкаясь, оставляя за собой мертвых и раненых, показывается врачу.
– Что у вас? Поражение глаза? Пастор, вы его знаете? Вот черт… да, с глазом вас вывезут, даже в первых рядах! Только справку выпишу. Разрешение командования теперь не нужно… Вы ведь еще прилично ходите. Смотрите, не упустите самолет в Сталинградском.
Врач вкладывает Бройеру в руку бумажку. Кажется, он рад хоть раз помочь там, где это еще имеет смысл.
Бройер стоит на дворе. Ничего не соображая, смотрит на маленькую карточку с бечевкой и красной полоской по краю. Право, чудно: точно ярлык на посылке. Вот как, оказывается, все просто… И в ту же секунду наступает прозрение. Господи правый, он свободен! А то, что он держит в руке, есть билет к жизни! Пропади оно все пропадом! Авантюрный план Фрёлиха, товарищи, адова смертельная свистопляска вокруг, умирающий друг – пусть все закончится, как дурной сон. В гудевшей от боли голове воскресает давно исчезнувшее прошлое – роскошный тысячерукий образ – и тянется к нему, принимая исполинские размеры. Ирмгард, дети, гвоздики в саду, кусты сирени, шкаф с книгами, его маленькая – любимая и лелеемая библиотека – он увидит их уже через несколько дней. Пусть только одним глазом, но главное, увидит! Подумаешь, глаз, рассуждает он, невелика цена за то, чтобы все стало по-прежнему! Где-то в уголке еще поскребывает мрачным знамением двадцать четвертое… Бог поругаем не бывает! Но оно не растет, у него больше нет власти.
С такими мыслями Бройер спешит дальше, не обращая внимания на смерть, которая косит вокруг всех и вся, и одержимый жгучей жаждой жизни. Его цель – аэродром Сталинградский.
Глава 5
Назад дороги нет
Аэродром Сталинградский – последний, оставшийся в распоряжении 6-й армии после потери Питомника и Гумрака! Если и его не удержат, единственная ниточка, связывающая людей с большим миром, окажется прервана. Поговаривали, правда, о закладке летной зоны в пригороде Сталинграда: якобы командование уже назначило бригады для проведения подготовительных земельных работ. Но подобные разговоры велись исключительно ради поддержания боевого духа – все прекрасно сознавали, что план этот невыполним.
На входе в блиндаж,
