Походы викингов - Андерс Стриннгольм

Мудрая Тюра, дочь ярла Клакхаральда, не хотела выходить за короля Датского, Горма Старого, если он не построит себе дом на таком месте, где вовсе не было жилья, и если не переночует в нем один три первые ночи. «Припомни получше, — говорит она, — что тебе приснится, и дай мне знать о том через гонца, и я скажу ему, можешь ли продолжать сватовство или нет». Королю снилось там много замечательного. Тюра объяснила ему и согласилась за него выйти.[406]

Если норманну грезились умершие родные, он верил, что это их души; если являлась женщина, птица или другое животное, то это была фюльгья человека, приходившая, чтобы предостеречь его или возвестить будущее. Оттого-то норманны с точностью замечали сны. Умение отгадывать их относилось к числу искусств (Idrotten). В числе снотолкователей встречаются самые знатные люди, почти все женщины, которым саги приписывают высокий ум, славят остроумие их и умение разгадывать сновидения. Внимательное наблюдение событий, знание свойств и разных случаев жизни видевшего сон, несколько остроумия и проницательности доставляли возможность давать такие толкования снам, которые оправдывались последствиями: чрез это получала силу вера не только в сновидения, но и в искусство снотолкователей.

Предчувствие норманны также почитали внушением богов. Они делали предсказания по полету и крику птиц, по встрече с зверьми, по ржанию лошадей, по воздушным явлениям и другим чудесным событиям; одним словом, все почиталось мановением судьбы, или высших сил. Естественной причиной того было их учение, что боги всегда взирают на людей, принимают участие в их делах и имеют вечно влияние на их поступки; потому норманны не предпринимали ничего, не узнав воли богов. Для того употреблялись священные жеребьи, косточки, маленькие палочки и веточки, вероятно, с написанными на них рунами или с вырезанными ликами; их бросали и внимательно замечали, как они упадут. Наблюдали также течение крови принесенных на жертву зверей.

Люди, умевшие разгадывать волю богов, у норманнов пользовались особенным доверием и уважением. Они назывались вещунами, предсказателями. Торсаль, норманн, приходивший во время Хакона-ярла в Исландию для принятия во владение земли в Сирлексосе, был ученый и проницательный человек, за что и прозван пророком (Spaman, от spa — пророчить и man — человек).

К тому же разряду принадлежали умные женщины, в сагах и старинных песнях называемые Walor, Wolvor, на них смотрели с чрезвычайным благоговением, как на вдохновенных жен, которые имели сношения с духовным миром, предвидели будущее, могли пророчить людям ожидающую их судьбу. Этих волшебниц приглашали на праздники; часто устраивали нарочно для них пиры и делали пышные приготовления к их приему. Ставили высокие кресла с пуховой подушкой, с которых ворожея должна была возвещать свои предсказания; навстречу ей посылали людей, и с большой дружиной входила она на двор дома, где происходил пир.[407]

Одна древняя сага сохранила нам описание одежды ворожеи Горборги, когда она, по приглашению, явилась на двор поселянина Торкеля. Она была в синем плаще, сверху донизу убранном камешками; на голове носила черную шапку из овечьей шерсти на белом кошачьем меху; на шее висела цепочка из стеклянных бус; гунландский кожаный пояс стягивал стан, и к нему привешен был большой кошель с разными волшебными снарядами; в руке была палка, с украшениями из металла и с набалдашником, обложенном камешками; башмаки из телячьей кожи, шерстью вверх, завязывались длинными толстыми ремнями, концы которых были пристегнуты медными бляхами; на руках были перчатки из кошачьего меха на белом подбое.

Лишь только вошла она, все бегали и почтительно раскланялись с ней; она отвечала на приветствия более или менее дружески, смотря по тому, какие из гостей были для нее приятны. Торкель, как хозяин, поспешил к ней навстречу; он взял ее за руку и, посадив в высокие кресла, просил ее удостоить своим вниманием гостей. К вечеру для нее приготовили ужин, состоявший из каши на козьем молоке и соуса из сердец разных животных. По окончании ужина Торкель подошел к ворожее и спросил, когда угодно ей будет исполнить желание гостей и начать свои предсказания. Она назначила час.

Когда все нужные приготовления были кончены, ворожея села на камень, положенный на трех или четырех столбах (называемый Seidhalr); женщины составили около нее круг, одна из них громким голосом запела волшебную песню (wardlokr), имевшую силу при чарах. Во время пения ворожея с разными кривляниями делала заклинания; потом объявила, что готова удовлетворить общее желание, потому что получила вдохновение. Все заняли свои места; первым подошел к ворожее Торкель, спросил ее о важных для него вещах, о будущем и, получив ее ответы, сел на свое место; потом стали подходить и другие, и всем рассказывала она замечательное в будущей их судьбе. Она говорила также о погоде, о жатве и других будущих событиях. Наконец, когда все было высказано, хозяин отвел ворожею опять на место и дорогими подарками благодарил ее за труд и за предсказания.

В «Песне о Хюндле» приписывается предсказательницам-вельвам другое происхождение, нежели ворожеям, колдуньям, чародеям, приготовлявшим зелье:

От Видольва род свой вес вельвы ведут,

от Вильмсйда род ведут все провидицы,

а все чародеи— от Черной Главы,

а стунов племя— от Имира корня.

Высший дар предсказанья, более глубокая мудрость, кажется, принадлежит так называемым вельвам, норнам, предсказательницам; напротив, злейшая ворожба составила занятие особенных чародеек и колдуний; но, так как все предсказательницы, вельвы ездили с зельем и дар пророчества часто соединяли с чародейством, то саги вообще потребляют названия вельв, Galdraweiber, колдуний и проч. Вельвы и волшебницы северных саг не только напоминают тех предсказательниц, которые находились при войске кимвров и с высокого помоста (Seidhiall caг) делали предсказания по крови и внутренностям пленников, но также и Веледу (Wolwa) германцев, о которой[408] говорит Тацит («Девушку эту из племени бруктеров варвары слушались во всем, ибо германцы всегда верили, будто многие женщины обладают даром прорицать будущее, теперь же дошли в своем суеверии до того, что стали считать некоторых богинями»), также Алиорумну, Алиоруну, волшебниц, ездивших с чародейными рунами и зельем и изгнанных, по подозрению, готами. В песнях Старшей Эдды встречается вельва под именем Альруны.

Такие ворожеи приглашались особенно для предсказания будущей судьбы новорожденных. Норнагест в саге, носящей это имя, так говорит о себе: «Б то время проезжали в нашей стороне ворожеи, которых называли Volvor, они предрекали мужчинам лета их жизни и будущую участь; их приглашали на пиры, а при прощании награждали подарками. Так поступал и мой отец. Они явились к нему с большой дружиной, чтобы предсказать мою участь. Я лежал тогда в колыбели, и надо мной горели две свечки. Ворожеи, поговорив со мной, сказали, что меня ожидает великое счастье, что я буду значительнее моих предков и сыновей других начальников нашей стороны и что мне во всем будет успех. Их было три, но младшей меньше оказывали уважения, нежели двум другим; даже не спрашивали у нее и предсказаний, которыми так дорожили; притом некоторые буйные люди, бывшие в комнате, уронили ее. От гнева она стала отвратительной; громко и запальчиво кричала на своих подруг и просила их прекратить добрые предсказания мне: «Я, — говорила она, — назначаю ему прожить не долее, пока горит свеча, стоящая возле него». В ту же минуту старшая ворожея взяла и погасила эту свечу, приказав моей матери хорошенько заметить ее и не зажигать до последнего дня моей жизни. Потом ворожеи ушли, получив от моего отца щедрые подарки».

Не одно знание всяких тайн, по мнению скандинавов, принадлежало этим ворожеям: самые слова их имели великую силу, потому они и приглашались к новорожденным детям сказать им что-нибудь доброе. Не менее силы имели слова других, сведущих в волшебстве, людей. Некто Хедин приписывал все зло, причиненное им своему названому брату, Хегни, вредным предсказаниям и словам. Говорили о каком-то Вильгельме, что он не хотел избегать речей викинга, не зная, будут ли от них дурные последствия, но торопился заговорить с ним и осыпать его угрозами, чтобы предупредить его речи, которые могли бы принести какое-нибудь зло. Потому же иногда скрывали свое имя, думая, что слова умирающею всесильны, если он с проклятиями назовет своего врага. Мрачные и грустные предчувствия перед отъездом или битвой считались дурными приметами; обыкновенно сулили себе счастье, готовясь на опасное предприятие, и остерегались говорить о бедах.