Лекции об искусстве - Джон Рескин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как замечено мною выше относительно самого исполнения, одним из лучших доказательств его превосходства служит выражение бесконечного разнообразия, так относительно изображения деталей можно вообще сказать, что в достижении этого качества (бесконечного разнообразия)
§ 22. Причины, побуждающие останавливаться на бесконечном разнообразии в тернеровских произведениях. Бесконечность разнообразия служит почти безошибочным доказательством всякой истины
заключается между двумя художниками бóльшее различие, чем в какой бы то ни было другой из попыток искусства; и если мы хотим без отношения к красоте композиции или другим обстоятельствам составить суждение о правдивости картины, то, может быть, единственным элементом, которого мы должны искать во всяком предмете, будь это листья, облака или волны, является выражение бесконечного разнообразия во всех частях и делениях частей; мы можем быть вполне уверены, что где нет бесконечно-разнообразного, там не может быть правды. Из этого, конечно, не следует, что бесконечно-разнообразное всегда правдиво, но оно не может быть совершенно ложным — по той простой причине, что сам из себя человеческий ум не в состоянии составить бесконечно-разнообразное какого бы то ни было рода, не в состоянии образовать идею беспрерывного разнообразия и совершенно избегнуть повторений при комбинировании своих собственных средств. Когда мы полагаемся на себя, мы повторяемся, а потому, увидав в каком-нибудь произведении и выражение бесконечного разнообразия, мы можем быть уверены, что художник прибег к самой природе; с другой стороны, видя повторение или недостаток бесконечно-разнообразного, мы можем быть убеждены, что художник не обращался к природе.
Например, в упомянутой выше картине Сальватора № 220 в Дёльвичской галерее как мы видели, две облачные массы являются одна буквальным повторением другой во всех ее формах; каждая составлена из двенадцати приблизительно белых штрихов кисти; все образуют одинаковые изгибы, все — одинаковой длины, и так как мы можем сосчитать их и измерить их общий диаметр и, передав это кому-нибудь, дать ему полное и совершенное сведение и идею этого неба во всех его частях и пропорциях, то мы можем, даже не обращаясь к естественному небу или к какой-нибудь другой части природы, даже не зная, что подразумевалось под этими белыми предметами, быть вполне уверены, что они не могут выражать что бы то ни было; что бы не имелось ими в виду, они могут только противоречить всем принципам и формам природы. С другой стороны, возьмем такое небо, как изображенное Тернером на картине Вид Руана с горы Св. Екатерины в «Реках Франции», мы находим, что он прежде всего изобразил нам над горами даль горизонта, и когда мы утомимся, проникая туда,
§ 24. И постоянное присутствие в произведениях Тернера. Заключения, вытекающие из этого
мы принуждены повернуть и идти назад, так как нет никакой надежды достигнуть конца; мы видим, что от этого неизмеримого пространства до зенита все небо есть океан сменяющихся волн облака и света, так тесно соединенных, что глаз не может, остановившись на одной, не перейти сейчас же к следующей и все дальше и дальше к сотне других, пока он не потеряется во всех этих облаках; если даже он разобьет небо на крошечные подразделения, на четверти дюйма и попытается сосчитать и понять составные части каждого из этих подразделений, он будет подавлен и уничтожен каждой частицей столько же сколько целым; из миллионов линий здесь нет ни одной, которая бы повторяла другую; каждая линия связана с другой; каждая из них повествует целую повесть о пространстве и дали, каждая отмечает новые разнообразные формы. Вот здесь-то, хотя эти формы слишком неопределенны и тонки, чтобы поддаться нашему анализу, хотя все они так теснятся, так взаимно связаны, что невозможно установить частных законов в качестве критерия для каждой из них, тем не менее здесь без таких критериев мы можем быть уверены, что бесконечное разнообразие зиждется только на правде, что это — непременно природа, потому что не человек породил этот вид, здесь каждая форма — непременно правильна, потому что она не похожа на другую.
§ 25. Возрастание числа предметов или увеличение их размера не дают впечатления бесконечного разнообразия, но служат только вспомогательными средствами для новичков
Вот почему я так настойчиво подчеркиваю это великое качество пейзажной живописи, как оно обнаруживается у Тернера: оно есть не только неизменная и важнейшая истина сама по себе; оно является почти доказательством наличности всех других истин. Этого качества другие художники в своих произведениях достигли в гораздо меньшей степени, чем обыкновенно думают, a где оно действительно встречается, там оно всегда служит признаком самого высокого искусства. Мы способны забыть, что величайшее число, если оно определенное число, не ближе подходит к бесконечному разнообразию, чем самое незначительное, и самый большой объем, если он определенен, не более близок к такому разнообразию, чем самый малый. Художник может увеличивать до бесконечности число своих предметов, но если он не придаст им разнообразия и неопределенности, он достигнет бесконечности разнообразия не в большей степени, чем если бы он стал оперировать с одним предметом; и можно достигнуть бесконечного разнообразия в каждом штрихе, в каждой линии и отдельной части, если сделать их правдиво разнообразными и неясными. И чем больше станем мы изучать произведения старинных мастеров, тем более будем мы убеждаться, что во всех их частях совершенно отсутствует всякое сознание беспредельности разнообразия, и даже в произведениях современных художников, хотя их цели гораздо вернее, мы постоянно встречаем ошибочный выбор средств и замену естественного
