Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж - Виктор Лихоносов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пути назад были отрезаны, обоз застрял и при отступлении весь бы целиком попал в руки неприятеля. Ясно, что армия или победит, или погибнет. На карту была поставлена судьба всего отряда. Стали чистить повозки законодательной рады. Часть повозок оставили, лошади пошли под верх. Из повозок выпотрошены были картофель, крупа, мыло, сахар, выбрасывали одежду и белье, сапоги и упряжь.
Боевые старые офицеры говорили потом, что на германском фронте они не часто слыхивали такую перестрелку. Снарядов не жалели и достреливали последние. Но большевики держались стойко. Их было что-то очень много, больше пяти тысяч. С полудня до вечера стрельба не умолкала. Уже солнце заходило, когда в обоз прискакал офицер с приказом всем могущим носить оружие идти в цепь.
Отделение, бывшее, как и вся рота, в резерве, сразу направилось бегом вперед. Бежали, шли в беспорядке, гурьбой, во весь рост. Поднялись на холм и продолжали идти дальше, по-прежнему не пригибаясь. Это незнание военного строя спасло, к счастью, все положение. Большевики дрогнули, увидев новые толпы наступающих. Передовая цепь, чувствуя за собой поддержку, перешла в атаку. Собственно, это была не цепь, так как на протяжении версты растянулось всего человек 30, не более; так малы были силы партизан.
Скоро совершенно стемнело. Выстрелы смолкли. Пошел частый холодный дождь. Земля сразу намокла, разбухла. По пахоте невозможно было идти, к ногам прилипали тяжелые комья грязи. Цепи стянулись, набралось три роты. Пошли влево по направлению дороги на Калужскую. Вдали засветился огонек. Дождь все лил и лил не переставая. Все совершенно промокли и еле плелись. Наконец дошли до маленького хуторка, в котором расположился наш штаб, обоз и куда стягивались все войска. Хуторок был всего в несколько десятков хат, и немногие попали в них. Большинство же принуждено было спать в сараях, под заборами, подводами, прямо в грязи. Хлеба достать тоже нельзя было, а многие не ели целые сутки. Найдешь кочан кукурузы и не знаешь, самому ли сгрызть или отдать лошади.
12 марта к помещению штаба подъехала группа всадников с белыми повязками и отпечатанными черепами на левой руке. То был корниловский разъезд. Известие сразу облетело весь отряд. Войска начали волноваться: многие настолько разуверились в существовании корниловской армии, что приняли корниловцев за большевистских шпионов. Бывший начальник войскового штаба полковник Гаденко предложил разъезду выдать оружие, поставил в стороне взвод с наведенными винтовками и только после этого приступил к переговорам. Сам генерал Корнилов стоял уже в ауле Шенджий.
15 марта выпал глубокий снег. Дороги замело. Горные речки вздулись. По грязи и снегу части Кубанской армии, делая в час одну версту, добрались до Новодмитриевской. Переправы через речки были порою ужасны. То всадник перевернется вместе с лошадью, то опрокинется двуколка, и какой-то банковский чиновник в тулупе, в синих очках стоит по пояс в воде. Войска взяли Смоленскую станицу и Григорьевскую слободу, а затем и станицу Георге-Афипскую. Переход от станицы Афипской был самым тяжелым из всех закубанских походов. Талая вода совершенно размыла дорогу, подводы застревали среди дороги, до маленького аула Панахес еле довезли 1500 раненых. Где мой брат? Разве доберусь я к нему среди рек грязи? Уже чувствуется весна. На деревьях видна первая зелень. Там, за рекой, Екатеринодар. Всех охватывает нетерпение поскорее перебраться на другой берег, но в первую очередь после артиллерии и авангарда перевозят раненых. Мы сидим на берегу третий день. Переправа идет одним паромом, по двадцать повозок в час. Верховые переправляют лошадей вплавь. Генерал Корнилов был уже на той стороне, и его передовые части уже достигли окраин Екатеринодара. Мы жили слухами. 28 марта мы переправились и вошли в станицу Елизаветинскую. Казачки угощали нас блинами, бубликами и молоком. Говорили, что бои уже идут на Сенном рынке.
— Крестный путь на Голгофу позади,— сказал кто-то в те дни,— впереди подвиг спасения России...
Я всеми правдами и неправдами решила пробраться домой в город. Надо было сказать матушке, что братец мой жив, а папа потерялся под Калужской.
ОБОРОНА ЕКАТЕРИНОДАРА
В ночь с 30 на 31 марта Попсуйшапка в числе домовладельцев стоял в карауле на своем квартале: проверял документы у поздних прохожих, пропускал мужчин с винтовками, прислушивался к крикам, к дальним взрывам снарядов. Переменчива была в те месяцы доля людская: еще в феврале Попсуйшапка тащился по степи в корниловском обозе, в Хуторке пристроил у Шкуропатской мадам В., еле пробрался через Пашковскую, Дубинку на свою Динскую улицу; когда добровольцы-кадеты и казаки Рады переправились у Елизаветинской через Кубань и пошли на штурм, его поставили на оборону города. На защиту поднялись Дубинка, Покровка, жители кожевенных заводов. Извозчики и дрогали с подводами перевозили раненых. Делегаты Второго съезда Советов днем заседали в Зимнем театре. Скиба ночью бился на Сенном рынке. Никто не знал, что делается на тридцать шагов от него. Генерал Эрдели обошел Екатеринодар с севера и пересек железнодорожную линию, напугал Пашковскую, но вход в город загорожен ему был частями большевиков. У полковника Покровского гимназисты на ветру обморозили руки. Пашковская отрядила в добровольцы несколько сот человек, среди них немало было казаков-черноморцев с сивыми бородами, они-то и кричали: «Не дадим поделить батьковщину!» Уже три дня корниловцы вели ожесточенные атаки на территории кожевенных заводов, на четвертый Покровский кинулся к Черноморской станции. На втором пути стояли вагоны с винтовками, прибывшие из Киева. Скиба подговорил машиниста, и вагоны пометили мелом, загнали в депо на ремонт, и там рабочие переложили винтовки в старые паровозы. На Дубинке за спирт наняли четыре подводы; ночью в дождь все винтовки в мешках попали к рабочим. Терешка, не ездивший без копейки и квартала, покорно перевозил снаряды. Но на Новой и Кузнечной улицах обыватели выставили в своих дворах столы с водой и продуктами. Ждали. Но кого?
Несколько дней назад у Луки Костогрыза добровольцы-разведчики отобрали лошадь «под генерала Корнилова». 31 марта Костогрыз писал жалобу самому Корнилову. Густо заклеенный конверт так и завалялся в гвардейском сундуке казака: к вечеру донеслась к пашковским хатам весть, что генерал Корнилов убит. С кого было требовать лошадь?
ДНЕВНИК МАНЕЧКИ ТОЛСТОПЯТ
5 апреля 1918 года. Позавчера видела тело генерала Корнилова. С утра уже разносились слухи о том, что тело нашли в степи в колонии Гначбау, где-то вдали колодезных журавлей, где добровольцы, отступая, спешно предали земле своего генерала. Хоронили его тайно, но из окон немецкой колонии кто-то видел. Пленная сестра милосердия опознала его.
Теперь уже потихоньку рассказывают, как проходил бой за город и как генерала убило.
В семь утра, в двадцати шагах от крыльца хаты, в которой был Корнилов, убило шрапнелью пятерых юнкеров. Тут же снаряд попал в стену хаты; из окон посыпались стекла, повалил дым. Офицеры вбежали в хату. Генерала Корнилова застали на полу в синих брюках с лампасами, присыпанного штукатуркой, со слабыми признаками жизни. Из виска сочилась кровь. Через десять минут он скончался на круче реки Кубани. Это было в семь часов тридцать три минуты. Из Китая Корнилов вывез золотой перстень с таинственным иероглифом. Генерал Алексеев снял его с руки мертвого вождя армии и передал Деникину. Убили его на сорок восьмом году жизни, а цыганка нагадала ему шестьдесят четыре... С восковым крестиком в руке его повезли на телеге в Елизаветинскую. После панихиды в доме казака гроб на подводе отправился вместе со штабом армии в отступление. Екатеринодар праздновал победу.
И вот нынче труп Корнилова привезли в Екатеринодар. Лошадь тянула скверненькие дроги. Корнилов лежал в рубашке и в кальсонах.
Я не пошла сначала во двор гостиницы Губкиной, куда свернула повозка. Двор заполнился красноармейцами. Но я не выдержала и пришла на Соборную площадь. Через некоторое время красноармейцы выкатили на себе повозку на улицу и сбросили тело на панель. Появились фотографы. С трупа сорвали рубашку. Ниже живота положили клочок сена. «Тащи на балкон, покажи с балкона!» — закричали. Но тут же послышались противоречивые возгласы: «Не надо на балкон, зачем пачкать,— повесить на дереве!» Уже несколько человек влезли на липу, что стоит напротив 1-й мужской гимназии, и подвязали голого Корнилова вниз головой. Толпа прибывала. Кто-то выразил сомнение, что это не Корнилов, а похожий на него калмык-доброволец. Но, кажется, это был он: во рту такой же золотой зуб.
— Э, червяк! Нашел себе смерть. Черт тебя принес!