Записки наемника - Виктор Гончаров

Я молчал. Я был ошарашен. Но тут же попытался взять себя в руки.

– У тебя хороший вкус, – сказал я, по-актерски ухмыльнувшись.

– Почему?

– С богатыми людьми всегда неплохо поддерживать связи. Теперь я понимаю, откуда у тебя эта огромная квартира.

– Если это попытка сделать мне больно, то считай, что у тебя получилось. Квартиру мне «сделал» папа.

– А о том, что можно сделать больно мне, ты, конечно же, не подумала.

– Но ведь я же не упрекаю тебя за твоих женщин! Мне нет до них никакого дела.

– Понятно.

– Прости, я что-то не то сказала!

– Я на тебя не обижаюсь. Даже рад, что тебе нет никакого дела и мне не нужно перед тобой отчитываться.

– Прекрасно.

– Ну, а что же дальше?

– Что – дальше?

– Это я у тебя спрашиваю. Ты у нас человек занятой. А я – свободный.

– В таком случае, предупреждаю, что сегодня я вернусь поздно, а завтра я тоже целый день занята.

– А, значит, ваша фирма и по выходным работает, я правильно понял?

– Совершенно верно.

– Ну, что ж, буду знать. И, пожалуй, не стану тебе сейчас мешать, а то вдруг на работу опоздаешь…

Я быстро оделся и, не попрощавшись, громко хлопнул дверью.

…В офисе, куда я, обозленный, притащился, шло самое настоящее заседание штаба. На журнальном столике стояла наполовину опорожненная бутылка водки, лежало печенье. Лица чеченцев были мрачны. У многих лихорадочно блестели глаза. Яраги тоже был в офисе.

«Докладывал» Тимур:

– Что Лабазанов? Это тоже фуфло! Пресса расписала, что самое организованное и вооруженное оппозиционное формирование в чеченской республике – группировка Руслана Лабазанова. Так он же беглый зэк, этот Лабазанов, получивший десять лет за убийство. Он в августе 1991 года, в дни путча, освободил себя и весь следственный изолятор в Грозном. Его за это посадить надо! Из своих сообщников он создал организованную команду отборных убийц. Что, мы будем им помогать? Только Дудаеву!

– Но они же, лабазановцы, в охране Джохара Дудаева были!

– Да, но потом ушли от него вместе со своим командиром. Я согласен, что на сегодняшний день Руслан Лабазанов – один из самых непримиримых противников и личных врагов Джохара Дудаева. В его группировке насчитывается более сотни боевиков, которые вооружены автоматами, гранатометами, пулеметами.

– Как там? – спросили у меня сразу, когда я вошел.

– Все нормально, – ответил я. – Слухи разные ходят. В Чечне обстановка все обостряется… На самом деле уничтожается все, что связано с Чечней, – сказал я. Чеченцы не смотрели на меня. Тимур разлил водку по рюмкам.

– Уничтожается население поселков: русские, чеченцы, евреи. Переговоры с Россией Дудаев назвал фарсом, поскольку под их прикрытием ведутся бомбометания по населенным пунктам, – продолжал я. – Президент призвал граждан республики и весь народ идти в бой за право на жизнь на этой земле. Земля должна гореть под ногами оккупантов. По мнению Дудаева, миротворческие усилия должны быть закончены. Единственно, с кем он готов разговаривать, – это донское казачество, с которым у Чечни заключен договор. А вы тут водку пьете…

– Ты нас не трогай! – вспылил Тимур. – Граница с Грузией и Азербайджаном закрыта?

– Да.

– А самолеты летают?

– Нет, – буркнул я.

– Русских сколько намолотили? – грубо спросил Тимур.

– Если верить правительственным известиям… – К черту! Они в конце декабря сообщали, что общие потери российских военных составили семнадцать человек погибшими и пятьдесят четыре ранеными. А я сам видел, когда там был, человек сорок мертвых русских, а пленных было человек сто! Никому верить нельзя. Тот же хренов правозащитник Ковалев сказал, что не видел ни одного убитого боевика, а опять же у меня на глазах нашего парня убило. И не одного. Это точно, что русские уничтожили 15 единиц чеченской бронетехники и 10 артиллерийских установок. Брехня, что дома не бомбили или бомбардировку имитировали сторонники Дудаева, взрывая жилые дома.

– Что, может, чеченцы сами стрелялись, чтобы имитировать жертвы? – сказал Сулейман, наиболее молчаливый из чеченцев. – Скоро одиннадцать часов. По «Свободе» будут передавать новости, надо послушать… – он подошел к радиоприемнику, включил его и настроил на нужную волну.

Через некоторое время из динамика донеслось: «…совершен варварский акт бомбардировки города. Несколько заходов авиации бомбардировали перекресток проспекта Кирова и улицы Садовой, где было сконцентрировано много автомобилей. Восемь сгоревших остовов автомобилей и двенадцать трупов около них мы видели, когда приехали спустя некоторое время на место трагедии. В районе этого же перекрестка полностью разрушено три одноэтажных дома, двадцать два жилых дома сильно повреждены, снесены крыши. В то же время бомбовому удару подвергся грозненский район Башировка, мы были и здесь. Около пятидесяти домов повреждены, шесть уничтожены полностью. К счастью, в этом районе многие дома почти полностью покинуты. В это же время попадания бомб мы отмечаем и в центре города».

– Ужас! Это же мой дом! На Башировке! Ужас, я убью всех! Тимур, я сегодня же уезжаю, – завопил Яраги, – В Башировке мой дом! Я должен уехать!

– Подожди, поедете вместе, – сказал Тимур. По радио голос продолжил сообщение новостей:

– О жертвах только этой дневной бомбежки: мы были в больницах, куда поставляли пострадавших из названных выше трех районов после дневной бомбардировки. Двадцать восемь человек госпитализированы. Это тяжелораненые. Восемь человек из больницы отправлены в морг. Количество раненых, которым оказана минимальная помощь и которые с помощью родственников или самостоятельно отправлены домой, официально не зарегистрировано из-за экстремальных условий, но определяется медиками в несколько десятков человек. Из всех пострадавших в трех районах Грозного во время дневной бомбардировки и доставленных в больницу, где мы побывали, только два человека имели при себе оружие. Только что примерно в пятистах метрах от места нашего нахождения взорвалась очередная бомба. В станице Ново-Артемовской, по сообщению Ковалева, от прямого попадания ракеты в такой «стратегический объект» погибла сразу вся семья, в том числе пять детей.

– Что творится! Это сволочье нас уничтожает! А мы сидим здесь и, как правильно говорит Юра, жрем водку! Надо ехать. Ведь все готово! – произнес короткий монолог Яраги.

– Короче, Юрий, – сказал Тимур, – мы приготовили тебе отличное прикрытие. Поедете, как представители Международного Красного Креста. Документы – вот, а оружие вмонтировано в микроавтобусы. Для прикрытия повезете лекарства. Можете продать в Нальчике, а там прикупить боеприпасов… Выезд послезавтра в десять.

– А ты остаешься?

Я не смотрю в глаза Тимуру. Если я это сделаю, он прочтет в моих глазах ненависть.

– Тимур остается делать деньги. Ему надо сбыть травку… – говорит Яраги.

…Остаток дня я провел сам не свой. Вечером несколько раз направлялся к телефону, даже снимал трубку, но так и не позвонил Лене.

Не позвонил я и на следующее утро, но теперь желания набрать знакомый номер поубавилось – я был зол на Лену за то, что она сама не сделала ни одного шага к примирению.

Еще полдня я ждал ее звонка, впрочем, уже не особенно надеясь на него, а после обеда, ближе к вечеру – не пропадать же вконец субботе! – решил навестить Гершеновича.

Но, к моему удивлению, того не оказалось дома. И я, почувствовав, что сильно проголодался, и вспомнив, что у деда Матея в холодильнике, ничего нет, направился к ресторану одной из гостиниц.

Я редко ходил сюда, тем более с женщинами. Здесь было особенно уютно и спокойно. Впрочем, возможно, далеко не последнюю роль тут играла привычка. Во всяком случае, о многих других ресторанах у меня было весьма смутное представление.

Посетителей – из тех, которые любят посидеть допоздна, которые приходят всей семьей да еще иногда и с друзьями, или тех, которые хотят показать своим любовницам, какие они богатые, независимые и умные, – еще почти никого не было. Несколько человек сидели за разными столиками, но это были одни из тех «новых русских», которые, имея в карманах приличные суммы, забегают сюда на минутку, чтобы плотно поесть, поскольку бывать в шумных и, как правило, грязных кафе считают ниже своего достоинства.

Я, чтобы не напиться, заказал себе «Сангрию», салат из свежих овощей, курицу. Выпил вина, закусил, и почувствовав, что голод начинает отступать, пожалел, что заказал слабенькое вино – мне вдруг захотелось, чтобы голова шла кругом, захотелось забыть о всех неприятностях, а еще лучше – подцепить здесь какую-нибудь потаскушку. Я боялся признаться самому себе, что таким образом хочу отомстить Лене.

Однако вместо того, чтобы попросить официанта принести водку, я, едва опустошив бокал, тут же опять наполнял его до краев.

Тем временем зал уже заполнился больше чем наполовину. Стало шумно. Появились музыканты.