Закон Тайга - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А когда тебя, отец святой, Господь из неволи выпустит? - спросил Санька.
— То Ему ведомо. Может, и никогда. Бог терпел и нам велел. Я ничего не прошу. Пусть будет так, как Творцу угодно. Все стерплю...
— А наши фартовые пахать умеют. Что ни говори! Вкалывали сегодня, как авери, - вспомнил бригадир.
— Волю зарабатывают. Она легко не дается. Нуда им тюрьма - дом родной. Навроде санаториев. Чтоб нервы подлечить, охолонуть, попоститься. Они без тюряги долго не прожили бы на воле. От жиру побесились бы, - рассмеялся бульдозерист.
Поговорив еще немного о дне прошедшем, люди постепенно засыпали. А под утро их разбудил дикий крик, доносившийся из палатки фартовых.
Когда мужики высыпали наружу, оказалось, что бугра укусила медянка - небольшая зеленая змея, проснувшаяся раньше других таежных обитателей от зимней спячки. Ее нора оказалась прямо под Шмелем, Тот мешал ей вылезти на волю, и змея пустила в ход яд.
Укус пришелся в плечо. Оно уже покраснело, распухло. Бугор кричал от страха. Ему так хотелось жить!
— Кенты, помогите, неужель та падла расписала меня, фартового? - Шмель смотрел помутившимися глазами на условников, столпившихся у входа в палатку.
Охрана беспомощно переминалась с ноги на ногу. И тут не выдержал Косой:
— То тебе за меня, паскуда! Сколько трамбовал ни за хрен собачий?
— Потом разборки. А ну костер разводи! Нагрейте сковороду докрасна! - не выдержал Санька.
Мужики мигом зажгли остатки сушняка, сунули в огонь сковороду. Санька снял с бугра рубаху, увидел место укуса, припав к нему, стал отсасывать яд, часто сплевывая, выдавливал его из плеча. Когда сквородка нагрелась, попросил мужиков поздоровее придержать Шмеля.
Желающих было хоть отбавляй. Даже охранники на ноги фартового уселись. Санька приложил сковороду к месту укуса. Запахло паленым. Бугор орал диким голосом. А вскоре потерял сознание.
Из палатки вонь, как от паленой свиньи. Фартовые, не выдержав запаха, наружу вывалились. А Санька велел им в банку помочиться. Если жизнью бугра дорожат. Те полный таз налили, думали - для примочек. Но когда Санька зачерпнул мочу кружкой бугра и стал насильно вливать ее в рот бугру, фартовые кулаки сцепили:
— Изгаляешься, падла! Над бедой кента? Да мы тебя!
Санька коротко огрызнулся. И, влив Шмелю три полных
кружки, приложил тряпку к ожогу. Ее тоже в мочу окунал.
Через час опухоль заметно уменьшилась. Побледнела краснота. И Санька, бросив тряпку в таз, сказал глухо:
— С меня хватит. Пусть теперь твои гады с тобой возятся. Наслышался я от вас благодарностей. До конца жизни хватит. Сами управляйтесь, - и пошел к костру проглотить остывающий завтрак.
— Зачем ты над ним так изгалялся? - не выдержал Яков.
— Это я? Да если б не прижег, яд пошел бы дальше, по всему телу - в кровь. И тогда - крышка. А моча выведет из него все, что попало в кровь. Этот способ самый верный. В нашей деревне на Урале только так спасались от змеиных укусов. Ни один не умер. Дедовский метод, надежный. Если еще мочи попьет - завтра вся боль пройдет. А ожог через три дня затянется, как на кобеле, если примочку на себе подержит, Мне Шмель до задницы. Но не хотелось, чтоб окочурился он в тайге. Его кенты - говно. Простого не знают, как от смерти спасти, только мокрить горазды, сволочи.
— Трофимыч! Оставь Саньку. Мы за него повкалываем. Пусть с бугром приморится. Мы не можем. Не клеится, - нагнали фартовые.
Санька отказался наотрез.
— Мы тебя как своего, как кента просим. Навар будет. Выходишь - в чести станешь. Как своего держать будем. Век свободы не видать, если стемним. Вытащи Шмеля из беды, - просили фартовые.
— Иди к нему. Помоги, - согласился Трофимыч, и Санька неохотно вернулся в палатку.
В тайге условники вскоре забыли о случившемся. Работали без отдыха и перекуров. Иные рубахи с себя стянули, чтобы не сковывали движения, не мешали. Политические и фартовые - попробуй разберись, кто где?
В руках Генки пила пьяным чертом орала, дергалась. Косой тут же клин вбивал, чтобы упало дерево куда надо. Уставал Генка, Косой брал разгоряченную бензопилу. А Генка, сплюнув опилки, клинья бил. Срубали сучья условники. Другие - ветки на кучи носили. Два вальщика, сучкорубы, чокеровщики - кто есть кто* теперь не разобрать.
А в палатке фартовых бугор метался в жару. Попал-таки яд медянки в кровь. Трепала мужика нечеловеческая боль.
— Санька! Подлый фраер, свою долю из общака отдам, по- ложняк, только вытащи! - метался фартовый.
Санька заварил чифир. Дал хлебнуть глоток, другой. Рисково, сердце может не выдержать, но иного выхода нет. Надо унять боль. В кайфе Шмель забудется. Может, и уснет. Может, навсегда. Но без мук... Поздновато хватились. Надо б сразу.
Едва бугор забылся, снова в глотку влил мочу, которую охрана набрызгала. Та смехом давилась. Но иного предложить не могла, не знала. Держала руки, ноги фартового. И уснул Шмель, раззявив рот. Сашка над ним хлопотал, не отходя ни на шаг.
Шмель во сне ничем не отличался от обычных людей. Чифир подействовал. Боль притупилась. Санька менял примочки и готовил обед сразу на всех.
Шмель в кайфе то стонал, то смеялся. Но едва поворачивался на спину, вскрикивал, просыпался, дико озирался по сторонам, не поЛшая, где он и что с ним.
Санька держался подальше, в стороне. Знал: в этом состоянии фартовому лучше не попадаться на глаза. Измолотить может один - за десяток «малин» сразу.
Санька помешивал суп в котле, кашу - чтобы не пригорела. И вдруг своим ушам не поверил:
— Санька, дай воды, задыхаюсь!
Бугор лежал около палатки: лицо красное, глаза из орбит лезли.
Воду проглотил фартовый залпом. И тут же упал на землю.
— Да куда ж ты? Пошли в палатку, здесь простынешь, - уговаривал Санька Шмеля, поняв, что чифир на того подействовал слабо.
— На воздухе хочу. Дышать трудно. Горло перехватывает. Побудь со мной. Тяжко. Никого не просил. А тут, сдается мне, настал час последний. Ну да ничего не поделать. Время мое, знать, подоспело. Отгулял свое.
Санька смочил водой тряпку, обтер фартового.
— Не толкись, присядь. Не.возникай. Дай тихо отойти.
Жаль, ни одного кента нет. На пахоту слиняли. Выпендриваются перед мусорами. А на хрена? Жизнь наша фартовая, как песня маслины: пальнул, сверкнула - и нет ее. Но тебе с гнилой тыквой того не усечь. Нынче и я погасну. Одно жаль, не в деле, не в бегах, как сраный фраер. И это тогда, когда до свободы клешней достать можно. Но только верно ботают - близок зад родной, а не поздоровкаешься.
— Это пройдет, ты поживешь. Вот только малость потерпи, - накладывал Санька примочку.
— Ни хрена не пройдет. Я же чувствую, как рука и плечо холодеют. Пиздец мне пришел. Хана. А сдыхать неохота, хотя когда-то придется все равно, все сдохнем, - стонал фартовый. - Ты мне воды бы свежей дал...
Санька, ухватив ведра, помчался к ручью, бегущему из распадка. И вдруг увидел на проталине нежные зеленые ростки черемши. Как кстати приметил! Нарвав целую пригоршню, ухватил ведра и помчался вверх.
Бугор ел едва промытую черемшу. Слышал, что она от цинги фартовых спасала. Но Санька убеждал, что она лечит кровь.
Хрустела черемша на зубах. Бугор глотал, матерясь, пропихивая черемшу холодной водой. Лежа глотать трудно, непривычно. Но Санька настырен, как муха надоедливая. В другой бы раз послал его подальше. Но не теперь. Кто знает, а вдруг повезет?
Санька менял примочку. Теперь уже в заварке чая тряпку смачивал. Бугор ложился на живот.
Санька, подвесив чайник над костром, подошел к Шмелю, сел рядом.
— Опухоль уже проходит. Это не укус, ожог болит. Но от него не умирают. Дня четыре поболит и отпустит, - оглядев плечо, сказал Санька.
— Дай Бог, чтобы так. Ты не пожалеешь, что меня держал. Я добро помню...
Когда условники пришли на обед, фартовые первым делом поспешили к бугру. Посидели с ним, поговорили. Трофимыч о Шмеле спросил у Саньки. Узнав, что лихо миновало, вздохнул свободно:
— Слава Богу, хоть и дрянь мужик, но хорошо, что выживет;
— А говну ни хрена не исделается. Как он мог сдохнуть от медянки, если сам - гадюка? Его яд - сильней, пропердится и таким же будет, змей-горыныч. Поди, та змеюка, что его укусила, сама окочурилась от фартового яда. Спросонок не разобралась, на кого нарвалась. Это добрые люди от змей кончаются. А такие выродки - ни в жисть, потому как на свет появляются не так, как положено человеку, а как-то иначе, - засмеялся бульдозерист.
— А ты с фонарем стоял в ногах его матери? - осведомился Тарас.
— На что мне гада сторожить? Они живучие. Вон у нас в соседстве одна баба живет. Восьмерых без мужика наваляла. А все потому, как ее гады - ворюги сплошные. Сызмальства лихим делом промышляют. Хочь ты их пришиби! А живучее собак! Гольем по снегу лындают и ни разу не сморкались. Прирожденные бандюги. Все соседские сараи, хаты обшмонают. Все сопрут. И ведь что дивно, промеж собой никогда не дерутся. А моя баба с родов чуть не кончилась.