После бури - Фредрик Бакман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Этот город… я не знаю ни одного другого такого места, где бы люди так во всем соперничали друг с другом… – проворчал отец.
Дочь улыбнулась:
– Я же тебе говорила. Они как ты. Им вечно нужно с кем-то драться.
Он кашлянул, чтобы скрыть самодовольную ухмылку:
– Понятия не имею, о чем ты. Я – само миролюбие.
Протянув руку, она стремительно коснулась его плеча: для человека, который решил, что проморгал все шансы, чтобы снова стать отцом, этот жест значил все. Потом указала на город внизу и меланхолично пояснила:
– Это ты меня научил, помнишь? Что надо найти самую высокую точку в городе – что, видя все разом, можно кое-что узнать.
– И что ты узнала про Хед?
– Вон там школа. – Она указала рукой. – Утром я прохожу мимо, и она напоминает мне ту, куда я ходила, помнишь? В самом центре города. Дети из частных вилл учатся вперемешку с детьми из многоквартирных домов. Кто-то приезжает на ржавых велосипедах, кого-то подвозят родители на дорогих кроссоверах.
– Ты хочешь сказать, мы были бедные, потому что ты ездила в школу на велосипеде? Мы жили в пяти минутах…
– Да нет же, погоди ты! Я не о том! Я пытаюсь сказать, что благодаря вам с мамой я дружила с детьми из разных слоев общества. Это было замечательно. Такого больше нет, богатые родители отделились, и теперь в моей старой школе учатся только те, у кого есть деньги на дорогую одежду и горнолыжные курорты. Так вот здесь они хотят сделать то же самое. В Бьорнстаде есть район частных вилл, его называют Холмом, там самые дорогие дома в городе, и родители оттуда хотят открыть свою школу, чтобы их дети не общались с голодранцами. Если им это удастся, то скоро то же самое случится и в Хеде.
– Куда ты клонишь?
– Ты спросил, что я узнала о Хеде. Недавно я прочла, что крупные хоккейные клубы не очень-то хотят пускать всякую мелочь в высшую лигу страны; на кону слишком много рекламных денег, они боятся, что планка снизится, а этого они не могут себе позволить. И поэтому всячески мешают мелким клубам вроде «Бьорнстада» и «Хеда» карабкаться наверх. Богачи всегда и везде хотят вытурить бедняков. Это, конечно, не оправдание, но… иногда мне кажется, что именно поэтому люди в маленьких городах стали такими. Им все время приходится драться. И даже, возможно, жульничать. Иначе у них просто нет шансов.
Дым из трубки вился вокруг отца.
– Вид с этой крыши, конечно, приятный, но не дай совести замутить тебе голову, детка. Когда ты опубликуешь все, что мы знаем о тренировочном комплексе в Бьорнстаде, кто-нибудь из бьорнстадских нароет такого же дерьма про Хед. А когда все кончится, может статься, что ты погубишь оба клуба. Правда, это твоя работа.
Сидя с закрытыми глазами, дочь все-таки задала вопрос, хотя совершенно не хотела знать ответ.
– А почему ты думаешь, что «Хед» мухлюет так же, как «Бьорнстад»?
– Все мухлюют, детка, – ответил отец скорее печально, нежели цинично. – Ты видела, какие нынче у игроков зарплаты? Ты знакома с правилами налогообложения в этой стране? Если все делать по правилам, никто не выживет. Когда один хоккейный клуб к югу отсюда оказался на грани банкротства, то, чтобы спасти отчетность, муниципалитет за несколько миллионов выкупил «инвентарь» в ледовом дворце. В ледовом дворце, который ему же и ПРИНАДЛЕЖИТ. Будь у этих политиков хоть девять задниц, им бы и их не хватило, чтобы занять все стулья, на которых они пытаются усидеть. Один из крупнейших клубов в стране прозвал местную автобусную компанию «банком», потому что клуб никогда не платит ей за перевозки, при этом автобусная компания не записывает им это в долг, потому как знает: в конце года муниципалитет за все рассчитается, не даст клубу обанкротиться. У некоторых элитных клубов финансовые дела на бумаге так плохи, что они находятся в процессе расформирования и все зарплаты выплачиваются государством по гарантии оплаты труда; но они продолжают нанимать игроков, а платит за это и прописан во всех документах спонсор. И клубы продолжают выступать! Как с ними могут конкурировать те, кто следует правилам?
Она медленно вдохнула остатки дыма от его гаснущей трубки.
– Звучит так, как будто теперь ты на их стороне, папа…
Он вздохнул.
– Ну конечно, черт возьми, я на их стороне. Я стар, сентиментален и слишком мало пью, так что злости во мне поубавилось. Но ТЫ не должна отступать! Мы должны рассказать правду о «Бьорнстад-Хоккее», даже если она раздавит тут все и вся.
Дочь сделала глубокий вдох, как перед прыжком в пропасть:
– Ты считаешь, что совесть мешает мне быть хорошим журналистом?
Отец поднялся со стула.
– Нет. Только благодаря совести ты – самый лучший из журналистов, детка. Но пойдем-ка внутрь, здесь зверски холодно, а этот чертов стук меня с ума сведет! В следующий раз, когда захочешь разгромить хоккейный клуб, поищи что-нибудь на Гавайях!
62
Идиоты
Что в хоккее труднее всего? Спросите у сотни разных тренеров, и все ответят по-разному, каждый – одинаково категорично, одинаково не допуская и мысли о собственной неправоте. А все потому, что каждый из них будет не прав.
Самое трудное в хоккее, и ничего труднее нет, – это изменить свою точку зрения.
* * *
Дорогая белая рубашка Фрака насквозь промокла от пота, часы размером с чайную чашку брякали о край стола. Ботинки у него были такие дорогие, что купить целого аллигатора и то вышло бы дешевле. Мира знала это, потому что единственное, что в представлении Фрака годилось для вторичного использования, это шутки. Каждый раз вот уже на протяжении двадцати лет, когда Петер готовил мясо на гриле и спрашивал Фрака, как зажарить его кусок, тот отвечал: «Припугни дальним светом и кинь на тарелку!» – и каждый раз Петер смеялся. Может ли дружба быть более нетребовательной? Один ботинок из аллигатора остался без шнурка – он застрял в велосипедной цепи по дороге сюда, пальцы, пока Фрак пытался его вытащить, перепачкались в смазке и ободрались, – словом, настоящий растяпа. В детстве, когда Мирина мама использовала это слово уничижительно, Мира всегда смеялась, но повзрослев и познакомившись с Фраком, поняла, что оно значит: Фрак был самым что ни на есть настоящим, чистокровным растяпой.
Но он не был глуп. К сожалению. Поэтому,
