Трое в Долине - Юрий Никитин

Он опомнился, заставив себя опустить меч, но пальцы противились, не разжимались, ведь эта радость покинет, останется пустая оболочка, когда стержень этой радости, чудесный меч, скроется в ножнах.

Уже с мечом в руке, длинным и красивым, огляделся, пролом уже в огне, но дальше видна дверь, он вышиб ее с одного удара. Коридор устлан трупами, подошвы скользили по крови. Судя по ударам, рассекающим жертвы почти пополам, здесь пронесся разъяренный Мрак.

Потом прошел через залы, где все было покрыто слоем горячего пепла, Он видел только обугленные кучки костей, где сверкали непомерно крупные браслеты, кольца и серьги. Пахло отвратительно сладковатым, он только дважды слышал такой запах: в сгоревшем селении полян и на жертвеннике киммеров, когда сжигали людей.

Олег прошел, понял он. Волхв не любит проливать кровь, он просто сжег встречных колдовским огнем, оплавил стены. Ступеньки еще дымились, ступням стало горячо. Он запрыгал чаще, как горный козел, подошва стала дымиться.

— Олег! — заорал он на бегу. — Мра-а-а-ак!

От стен шел гул, сотрясало, крики доносились отовсюду. Когда в воплях было больше ужаса, чем страха, он бросался в ту сторону, но заставал либо разрубленные трупы, из которых ручьями хлестало красным, заливая пол и пропитывая ковры так, что чавкало, как мох на болоте, или же вбегал в раскаленный ад, где кружился, оседая на пол, горячий пепел, на полу еще горели кости, браслеты плавились, из них высыпались камешки и тоже темнели от жара, а то и звонко лопались, стреляя осколками во все стороны.

Забежал на поверх выше, навстречу неслась, охваченная пламенем, женская фигура. Волосы полыхали, оставляя за спиной сноп искр, руки-крылья горели, показалось, что горит одежда. Рот был перекошен в беззвучном крике.

Таргитай успел увидеть вытаращенные синие глаза, он хотел остановить и сбить огонь, спасти, но правая рука метнулась вперед, он ощутил толчок, и фигурка словно споткнулась, голова слетела и рухнула под стену, заливая кровью огонь, а тело сделало два подкашивающихся шага и рухнуло посреди коридора.

Он непонимающе смотрел на окровавленный меч в своей руке. Неужели он настолько привык убивать, что даже когда хочет спасти...

По спине словно провели холодной ледяшкой. Он зябко передернул плечами, вытер лезвие о тело убитой, ей все равно, со второй попытки лезвие меча попало в ножны за спиной, а ноги уже несли прочь, обратно, к выходу.

Грохоча сапогами, сбежал вниз, глаза щипало от едкого дыма, в горле першило. Стены расплывались, синий дым поднимался вверх, но уже на высоте в полтора человеческих роста было темно, как в грозовой туче.

В нижнем зале столы еще горели, но на месте трона царицы растекалась булькающая лужа быстро остывающего багрового металла. Таргитай увидел с несказанным облегчением, что выбитые ворота лежат почти посредине зала, в пролом врывается свежий ночной воздух, чистый и прохладный. Таргитай устремился навстречу квадрату со звездным небом, как вдруг сбоку раздался дикий яростный крик:

— Ты!..

Из тайного бокового входа выбежала Алконост, все такая же яркая и красивая, молодая, только лицо было настолько злым, что Таргитай непроизвольно выставил перед собой меч.

Алконост едва не напоролась грудью на острие, с которого падали тяжелые красные капли. Ее синие глаза были полны ярости.

— Стой там, — предупредил Таргитай.

— Ты... ты все уничтожил!

— Стой там, — повторил Таргитай твердо, — я не люблю, когда кусают и царапают.

Она раскинула руки, настоящие человеческие, очень красивые, голова ее откинулась, из груди вырвался отчаянный вопль, а в следующий миг она стремительно метнулась вперед, ловко обогнув меч. Таргитай отступил назад и в сторону, свободная рука перехватила ее за пышные волосы.

Алконост забилась, пытаясь дотянуться до его лица, на пальцах были ногти, но узкие и острые, как когти, и они мелькали прямо перед глазами. Он откидывал голову, сколько мог, ощутил, как шелковые волосы подаются в его пальцах, она дотягивается, уже царапнула щеку...

Разозлившись, с маху ударил ее рукоятью меча. Она рухнула на колени, но он удержал, все еще не отпуская волосы.

— Сиди спокойно, — сказал он уже рассерженно, — иначе...

— Раб!.. Грязная тварь!

— Ты нас обманывала, — укорил он. — А это нехорошо.

Она зарычала, бешено рванулась вбок, потом упала, заставив наклониться и его, а когда отпустил волосы, распласталась на каменных плитах. Лицо было перекошено, на красивых губах выступила пена:

— Но как ты мог?... Дудка? Но дудка у меня...

— Ах ты, — выдохнул Таргитай. — Где она? Я искал...

Он отступил, оглядывался. Наверху шум стал громче, вспыхнул красный огонь, а по лестнице вниз покатили медленные волны тяжелого дыма.

Алконост поднялась на колени. Глаза не отрывались от молодого парня, такого же золотоволосого, глуповатого на вид, но смевшего так все разрушить.

— Ты ее не получишь, — прошептала она ненавидяще.

— Эх, — сказал он осуждающе, — это ж новую резать, дырки колупать...

Отшатнулся, по ушам хлестнул дикий визг. Вместо распростертого на полу тела на него метнулось быстрое, хищное, блестящее. Он дернулся, руку тряхнуло до самого плеча. Был хруст и треск разрываемой живой плоти, а его руку начало пригибать вниз. Лезвие меча вошло ей между правой и левой грудью, и красное, как раскаленное, острие высунуло клюв на ладонь между лопаток.

Она прошептала, ее синие глаза впились в его лицо:

— Проклятый... Как же ты быстр... Но дудка... не понимаю... волшебная дудка заперта... у меня...

Он опустил ее на мече на пол, а потом, чтобы не оставлять красивую женщину с мечом в груди, наступил ногой на живот, выдернул красное, дымящееся от горячей крови лезвие. Из раны ударил бурунчик крови. Алконост попыталась приподняться, тонкие пальцы безуспешно хватали воздух, царапнули за сапог.

Он поспешно убрал ногу:

— Э-э, не сорви подошву!

— Я умираю неотмщенной... Умираю...

— Да-да, умираешь, — подтвердил он торопливо.

— Ты... дудка... э-э... дудка...

Ее губы синели, а лицо стало смертельно бледным. В синих глазах все еще было непонимание, жажда понять, и он торопливо посоветовал жалким голосом:

— Э-э, ты не отвлекайся, не отвлекайся!

— У нас... — шепнули ее застывающие губы, глаза уже стекленели, — было выше... чем... волшебство...

В остекленевших глазах застыл немой вопрос, и он объяснил, чувствуя, что становится похожим на Олега:

— А что дудка?.. Дудка, как дудка. На ней еще и играть надо...

Последние слова он почти прокричал. Фигурка царицы съежилась, а ему почему-то хотелось, чтобы она даже в том мире поняла то, что понятно даже ему, не слишком обремененному мудростью: играл и пел он, при чем тут дудка? Пробовали же ее девки сопеть в нее!