Трое в Долине - Юрий Никитин

— Ты чистишь коней, — ответил Мрак. — Олег высматривает врагов, а я в лесу целыми днями...

— Нет, я хотел спросить, зачем?

— Как зачем? — не понял Мрак.

— Ну да. Ты ловишь зверей, Олег летает... Зачем?

— Не говори дурости, — прервал Мрак нетерпеливо. Он беспокойно оглянулся. — Мы, наконец-то, получили то, к чему шли.

— Что?

— То, что нам хочется, — объяснил Мрак. — Ты все еще не понимаешь, что это и есть счастье! Счастье служить таким красивым, мудрым и благородным женщинам. Счастье подчиняться им. Счастье делать для их все, что они пожелают... и даже больше, если я смогу такое придумать, чтобы их обрадовать еще больше.

— Мрак! — воскликнул Таргитай в страхе.

— Эх, не понимаешь, — сказал Мрак сожалеюще. — Служить — это счастье!.. Это... это самое главное. А служить этой царице, лучшей из всего, что создано Родом, это вообще высшее, до чего мы смогли доползти!

— Мрак, что ты говоришь!

— Ты дурень, Таргитай, вот и не разумеешь. Как никогда не разумел ни умных речей, ни простых, ни даже дурацких. А раз не разумеешь, как не разумел, то просто поверь. И делай то же самое, что и мы.

— Но я не умею летать! — взмолился Таргитай. — И даже волком не могу...

Мрак двинул плечами:

— Навоз убирать можешь? Вот и чисти конюшни.

Глава 41

Да, он чистил конюшню, убирал перепрелое сено, соскребал грязь, а есть хотелось все сильнее, и наконец восхотелось так, что уже ни о чем больше не мог думать.

Он отдирал с пола присохшие каштаны, когда отворилась дверь, вошли женщины, веселые и смеющиеся. Молодые и красивые, пахнущие настолько здорово, что Таргитай сразу ощутил себя в весеннем лесу, когда цветут молодые яблоньки, у них запах особенно нежный и чистый. Их было четверо, одна сразу отправилась за своим жеребцом, красавцем гнедым с огненными глазами, а трое ждали, рассматривали Таргитая. Он застыл, стоя на коленях и глядя на них снизу вверх.

Одна засмеялась:

— Смотрите, он так и стоит с открытым ртом!

— Засмотрелся...

А другая подошла к Таргитаю вплотную, сказала громко:

— Надо осчастливить раба!

— За его глупые глаза и раскрытый рот?

— Именно за раскрытый...

Таргитай смотрел во все глаза, а она, поставив ногу ему на плечо, быстро задрала платье. Он ахнул, горячая струя, зловонная и мощная, совсем не девичья, ударила ему в лицо. Женщины хохотали, четвертая тем временем вывела коня, подруги оставили Таргитая, пошли хлопать жеребца по крупу, дергали за гриву, так и ушли, хозяйка жеребца уже сидела в седле, а Таргитай провожал их остановившимися глазами.

С головы текло, волосы слиплись, от них мерзко пахло. Волчовка собралась сосульками, смердела. Даже в сапогах чавкало и хлюпало. От портков смердело, как из гнилого болота.

Глотая слезы унижения и несправедливой обиды, он забрался в дальний угол, торопливо разделся и долго оттирал себя пучками душистого сена, оттирал одежду, а когда пришла ночь, прокрался к колодцу и так долго мылся ледяной водой, что весь покрылся пупырышками, Мрак бы не поверил, долго и старательно стирал и перестирывал, промыл несколько раз сапоги, как не делал и сам Мрак, а когда вернулся в конюшню, вычистил, набил в оба сапога на ночь пахучего сена, чтобы до утра вобрали вонь, а взамен пропитали лесными запахами.

Есть хотелось так мучительно, что не то, что заснуть, не мог веки смежить, перед глазами то вставал накрытый стол с яствами, то представлялся жирный гусь на вертеле, прямо над раскаленными углями.

Еще старый Боромир как-то говорил, что певец чем голоднее, тем лучше поет, а сытый и довольный — не только не певец, не воин, и даже не волхв, но даже и человек только наполовину, а наполовину вовсе свинья лесная.

Он чувствовал, что впервые жить не хочется вовсе. Еще одна из женщин пришла за конем, и хотя все было хорошо, конь в порядке и сыт, она просто ни за что отхлестала по щекам, а когда вскочила на коня, еще щелкнула по спине плетью.

Таргитай долго смотрел вслед, губы дрожали, а на глазах стояли злые слезы. Вернувшись, выплакался, пожаловался коням, а потом тихонечко запел, остро жалея, что с ним нет его дудки.

Песня шла плохо, без дудки совсем не то, но все же душу как-то освободил, стало чуть легче. В дальней стене скрипнуло, обозначился квадрат темного неба с яркими звездами. На пороге стоял, залитый светящимся ядом лунного света, человек.

Таргитай поперхнулся, вскрикнул тихонько, еще не веря глазам:

— Олег!.. Олег?

Человек сделал ему знак подойти, Таргитай побежал, сшибая углы конских ясель. Разбуженные кони недовольно фыркали, всхрапывали, лягались спросонья, крепкое дерево глухо стонало под крепкими копытами.

В лунном свете Олег выглядел исхудавшим, изможденным. Когда Таргитай подбежал вплотную, он со страхом и жалостью понял, что Олег в самом деле настолько худ, что просто дивно, как сумел истощиться всего за три дня. Разве что не жрет, а носится под облаками с утра до вечера, а потом с вечера до утра.

— Олег, — проговорил Таргитай со страхом. — Ты у нас умный, скажи мне правду.

Глаза Олега запали, как у Мрака, скулы заострились, едва не дырявя сухую кожу. Призрачный свет падал сверху, надбровные дуги блестели, а глазные впадины казались бездонными пещерами.

— Какую?

Даже голос у него был сиплый, осевший, словно уже разучился говорить, а только каркал или скрежетал клювом.

— Что стряслось, Олег? Мне страшно.

Лицо Олега было неподвижное, он с нетерпением оглянулся, поднял голову и коротко взглянул в звездное небо. Таргитай видел, что волхв едва удерживается, чтобы не обратиться в птицу и снова не взмыть в темное небо, носиться там, заметая звезды...

— Ты должен быть счастлив, — сказал он твердо.

— Почему?

— Мрак счастлив, я тоже счастлив. А тебе для счастья всегда надо было меньше, чем нам.

Таргитай уронил голову, прошептал потерянно:

— Но я почему-то не счастлив. Даже очень несчастлив.

— Дурак!

— Дурак, — согласился Таргитай послушно. В глазах защипало, он вытер рукой слезы. — Но я всегда был дураком! Но вы меня не бросали.

Олег снова нетерпеливо оглянулся:

— И сейчас не бросили. Мы все трое служим великой и мудрой царице Алконост.

— Мудрой? — вскрикнул Таргитай горестно. — Почему мудрой?

Олег зло оскалил зубы, на исхудавшем лице это выглядело страшно, а лунный свет высветил клыки, сделав их похожими на волчьи:

— Не просто мудрой, а самой мудрой! Тебе, дураку, не понять. Но остерегись так говорить о ней.

Глаза его горели настоящим бешенством. Таргитай отшатнулся, показалось, что Олег вот-вот ударит.

— А мне что делать, Олег?