Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские

великан в своем Микрокосме. Повесть о микроскопическом герое, идущем

путями крови, показывает, что замысел Свифта Кржижановский уяснил

верно. Именно по его сценарию снят первый совечский художественный

мультфильм «Новый Гулливер». Там есть очень многозначительная сценка: юный пионер засыпает, видит себя Гулливером и при этом наблюдает, как

перед лилипутами выступает ансамбль тамошних карликов — совсем

крошечных человечков. Бесконечная градация миров. То же самое

подсказывает

Булгаков:

он

дает

взаимоисключающие

приметы

«иностранного туриста» — «маленького роста» и «роста громадного».

Великан и лилипут? В рукописи тридцать восьмого года Воланд бросает

директора театра «Варьете» не в Ялту, а во Владикавказ. Очнувшись, тог

видит перед собой директора театра лилипутов по имени Пульс. (Пульс

крови?)

«Отметились» у Свифта и советские «сатирики» Ильф и Петров: вечный

странник О.Бендер — с докторским саквояжем и в фуражке со значком

яхт-клуба: «хирург» и «капитан». Он называет себя командором

(военно-морское звание), а Гулливер, как это явствует из заглавия, впоследствии становится «капитаном нескольких кораблей». «Клуб четырех

коней» — намек на страну гуигнгнмов: если помните, Гулливер стремился во

всем походить на этих благородных лошадей, особенно на своего

великодушного хозяина и собеседника — серого в яблоках. Соответственно, и мечта О.Бендера — «дивный, в серых яблоках, костюм»!.. Даже машину

Козлевича командор называет «Антилопой», — как и судно, на котором

Гулливер отправился в первое из своих необыкновенных путешествий. К

тому же в двух книгах бендерианы присутствует множество великанских

предметов: гигантские охотничьи сапоги, громадный карандаш в витрине и

перьевая ручка, упавшая на великого комбинатора в редакции «Станка», а

также письменный стол, на котором Большой театр может показаться

чернильницей.

Попробуйте раскрыть страницу наугад — наверняка наткнетесь на

какую-нибудь гипертрофированную вещицу вроде этой: «…зубило, перевезенное на двух фургонах, бессмысленно и дико ржавело во дворе

юбилейного учреждения». Здесь же мы видим приметы Лилипутии — «очень

маленькую, величиной в кошку, модель паровоза» и «макет обелиска, который город собирался построить на главной площади».

О шифре Свифта знал и Бартини. В предисловии ко второму изданию

«Тайн готических соборов» (1957) говорится, что Фулканелли отыскал

«утерянный ключ к Веселой науке, Языку Богов или Птиц — тому. на котором

Джонатан Свифт, необыкновенный дуайен из Сен-Патрика, изъяснялся с

необычным знанием и виртуозностью». Этими словами заканчивается

предисловие, написанное Э.Канселье — учеником Адепта.

Значит. Свифт занимался алхимией и путешествовал по планетам? Таких

свидетельств нет, — кроме тех, что скрываются в тексте «Гулливера».

Перечитайте, к примеру, описание антигравитационного острова Лапута: для

начала XVIII века — очень даже смело! А откуда Свифт мог узнать про два

спутника Марса, открытых сто тридцать два года спустя после его смерти? В

тогдашние телескопы разглядеть их было просто невозможно.

27. «ЕДИНСТВЕННО МЫСЛИМАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ»

Шсстимерное мироздание по Бартини похоже на кристалл с бесконечным

количеством вселенных-граней. Только взаимное отражение делает каждую

грань кристалла реальностью — в виде иерархии изоморфных миров

различной размерности, сосуществующих в одном и том же пространстве.

Расчеты «красного барона» доказывают, что число живых существ

(«отражателей»), изначально присутствующих в любом из слоев вселенской

пирамиды, является константой.

«И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца». Это — Откровение Иоанна Богослова.

То же самое говорит булгаковский Иешуа: «Мы увидим чистую реку воды

жизни… Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный

кристалл…». Спасенные Игроки пройдут сквозь вселенскую реторту. Они

вернутся домой, а человечество останется дозревать внизу. Все, как обещано

в Откровении: сто сорок четыре тысячи избранных будут петь хвалу Господу, стоя на «стеклянном море».

Хрустальный глобус «профессора» Воланда, способный увеличить и

подробно рассмотреть все, что происходит в его личном Микрокосме — это не

только реторта, но и окуляр микроскопа. Обратите внимание на всю эту

оптику: Воланд играет в живые шахматы, не отрывая глаз от глобуса —

миниатюрной Земли — и то же самое делает Бегемот с биноклем. Кот

надевает роговые очки при разговоре с Поплавским, Коровьев не вынимает

из глаза монокль — тоже своего рода «окуляр». И у Вечеровского —

«толстые стекла очков» в «могучей роговой оправе»! Иначе «царя природы»

не разглядеть: человек — вирус, микроорганизм, «Чума-Аннушка». Не

случайно Воробьянинову в ночь после знакомства с Бендером снятся

микробы.

Игрок должен умалиться до «одноклеточного» уровня: «Король на

клетке гэ два!» — говорит Воланд. А Коровьев и Бегемот, озабоченные

духовным ростом талантливых писателей, уподобляют их ананасам, зреющим

в оранжерее: «Если на эти нежные тепличные растения не нападет

какой-нибудь микроорганизм…».

Очень важны в таких книгах первые и последние строчки — они задают

истинный

масштаб

иносказательным

фигурам.

В

первой

главе

«Гиперболоида…» появляется необычный привратник — «верховный

швейцар, духовный заместитель акционерного общества, эксплуатирующего

гостиницу „Мажестик“…». Эта таинственная фигура, вызывающая в памяти

«Химическую женитьбу…» стоит перед стеклянной крутящейся дверью: «…Он

походил в эту минуту на профессора, изучающего жизнь растений и

насекомых за стенкой аквариума». «Мажестик» переводится как

«величественный». Макрокосм и Микрокосм. Между ними — стеклянная стена

и

мистический

Страж

Дверей,

который

интересуется

земным

народонаселением, — как Воланд в Варьете.

«Микроорганизмы»

появляются

и

в

шахматной

партии

двух

второстепенных персонажей: «Высокая лампа под широким цветным

абажуром освещала их лица. Несколько чахлых зелененьких существ

кружились у лампочки, сидели на свежепроглаженной скатерти, топорща