Аромагия - Анна Орлова

От каменного подоконника тянуло холодом, из-за бессонной ночи и избытка кофе у меня слегка кружилась голова. А внутри словно свернулась змеиными кольцами пустота. Не осталось ни обид, ни сожаления, ни даже вины – только выжженная пустыня. И песок воспоминаний легко сыпался между пальцами.

Я сидела, глядя в безмолвное небо, и ощущала себя бесконечно одинокой. Боги, милосердные мои боги, за что вы так со мной? Неужели мне мало было измен Ингольва, презрения свекра, смерти дочери? Беспощадные и циничные норны не скупились, щедро сыпали в котел моей судьбы специи и пряности. Едкий, сводящий с ума страх за сына; растоптанная любовь, пахнущая как вянущие без воды цветы; жалящая крапивой разлука с родными; густая смола боли.

А теперь еще и эта ночь, отдающая аммиаком и дешевым ванилином. От одного воспоминания к горлу подкатывала тошнота.

И никогда уже не склеить разбитый хрусталь иллюзий, не начать жизнь заново, не вернуть ушедших...

Впрочем, какой смысл себя жалеть? Не стоит полагаться на богов. Разве нельзя самой добавить в свою жизнь немножко тепла, чуточку нежности, лучик света?

Говорят, пепел хорошо удобряет почву...

Заставив меня вздрогнуть, по всему дому ожили часы: кричала кукушка, исполняли заученный танец лебеди на пруду, звенели ходики. И, повинуясь зову часов, дом разом ожил, зашевелились его обитатели. Что-то втолковывал Сигурду свекор; Ингольв ревел буйволом, требуя рассола и зачем-то пистолет; звенела посудой Сольвейг, накрывая на стол.

Дождавшись, пока мой благоверный уберется в свои комнаты, я поднялась наверх. Стоящий в коридоре свекор, на минуту отвлекшись от распекания прислуги, встретил меня подозрительным взглядом.

Я чувствовала себя так мерзко, что хотелось говорить гадости и бить посуду, но воспитание не позволяло выказывать чувства столь откровенно. Пришлось улыбнуться и склонить голову в молчаливом приветствии.

Оказавшись в своей комнате, я принялась за дело.

Маска с глиной рассул, экстрактом огурца и маслом базилика, чтобы убрать следы усталости. Чайно-шалфейные компрессы на глаза - от мешков и красноты. Медовый скраб для тела и крем с розой, сандалом и мускатным шалфеем.

Сольвейг через дверь позвала меня завтракать, но я крикнула, что буду позже. Она фыркнула и удалилась.

Я критически осмотрела себя в зеркале. Пожалуй, без косметики сегодня лучше обойтись – лишние улики ни к чему. Разве что немного пудры...

Блузка нежнейшего розово-бежевого оттенка, любимые янтарные украшения...

Капнув на щетку масла иланг-иланга, я принялась расчесываться. Томный бархатный аромат струился по комнате, заставляя глубже и чаще дышать. Рыжие пряди струились через зубцы, а я, мерно проводя расческой, с недоверием всматривалась в свое порозовевшее отражение. Неужели я действительно собираюсь это сделать? Даже мысль эта казалась дикой, но сладкие чары иланг-иланга оказались сильнее. Они туманили голову, ласковым дуновением уносили прочь сомнения, обещали забвение...

Прелесть аромагии в том, что она позволяет влиять на чувства и разум. Не идти на поводу у тревог, страхов или бессонницы, а расправляться с ними легко и непринужденно.

Незаметная, но оттого не менее могущественная магия.

Поэтому нас, аромагов, и боятся. Власть над чувствами страшит. Разве сложно мне, скажем, заставить кого-то выболтать сокровенные тайны или расплакаться прямо посреди торжественной речи, вынудить потерять голову от любви или серьезно заболеть? Другой вопрос, что я не стану влиять на кого-нибудь без его просьбы или крайней нужды.

Впрочем, меня уже заждались...

Я спустилась вниз, когда мои мужчины уже пили чай, и одарила всех сияющей улыбкой.

- Здравствуй, дорогой. Здравствуйте, господин Бранд, Петтер.

Мне ответили вразнобой.

- Приперлась наконец! – мой мрачный благоверный.

- Здравствуйте, госпожа Мирра, – бледный и отчего-то помятый Петтер.

- Соизволила! – язвительный свекор, отвлекшись от газеты.

- И вам приятного аппетита, - я уселась, расправила на коленях салфетку. – Мне только чая и булочку с маслом, благодарю вас, Сольвейг.

Некоторое время я добросовестно заталкивала в себя сдобу, запивая крепким чаем. Мне стоило немалых усилий казаться безмятежной, когда внутри кипела злость пополам с предвкушением.

Мужчины тем временем закончили с завтраком и стали подниматься.

- Дорогой! – окликнула я. За долгие годы супружеской жизни притворство въелось в кровь и плоть, однако сегодня изображать любящую жену было особенно противно. – Надеюсь, ты позволишь мне сегодня не ехать на прогулку?

- С чего бы это? – тут же влез мой драгоценный свекор.

- Петтер вчера травмировал ногу, - объяснила я с недовольной гримасой. – К тому же сегодня плохая погода... Не думаю, что госпожа Ингрид желала мне простудиться.

Петтер бросил взгляд на окно, за которым действительно накрапывал дождь, но промолчал.

Муж, и так с похмелья пребывавший в отвратительном настроении, от попытки ему перечить, разумеется, взвился на дыбы.

- Ты поедешь! – рявкнул он, наливаясь краснотой. – Петтер не барышня, потерпит!

- Как скажешь, дорогой, - сдалась я, пряча торжествующую улыбку.

Ингольва эта маленькая победа (точнее, видимость таковой) успокоила, и он отбыл на службу. Свекор отправился с ежедневным обходом - заводить часы – а мы с Петтером остались наедине.

- Госпожа Мирра, может, не поедем к морю? – предложил юноша тихо. Пахло от него маслом элеми – свежей зеленью укропа, водорослями и солью. Хм, а он ведь на грани нервного срыва! – Хотите, я отвезу вас в булочную? Или еще куда-нибудь. А полковнику скажем, что были на берегу.

- Не выдумывайте, Петтер, - возразила я так же негромко. – Сегодня я непременно хочу к морю. Пожалуйста, отвезите меня в ту самую бухту, где мы были вчера.

Он взглянул непонимающе, потом до белизны сжал губы. Резкий горьковатый запах горчицы ужалил мой нюх. Ревность.

- Как прикажете, - ответил глухо и направился к выходу.

Надо думать, Петтер вообразил, что я надеюсь встретить Исмира.

Передо мной как воочию возникло хищное лицо дракона, всплыли из памяти насмешливое: - «Мне неинтересна добыча, которая сама идет в руки!» и вчерашние откровения.

Нет. Встретить его я не надеялась...

Петтер вел автомобиль молча, только иногда чуть морщась от боли.

Я не стала интересоваться его драгоценным здоровьем. Петтер явно был не в духе, так что я предпочла любоваться окрестностями. Правда, любоваться полагалось разве что дождем и размытыми глинистыми склонами, и занятие это мне быстро наскучило.

Признаюсь, хмурый вид юноши пробил в моих планах солидную брешь. Кажется, он вообще не собирался со мной заговаривать!

- Приехали, госпожа Мирра, - нарушил молчание Петтер, затормозив подальше от обрыва. – Хотите прогуляться?

Я понимала его скептицизм. Размокшая глинистая почва была скользкой даже на вид, а на обрыве легко могла уехать из-под ног.

- Да, - задыхающимся голосом произнесла я, прижав руку к шее. – Душно. Помогите мне, пожалуйста.

- Вам плохо? – встревожился Петтер.

От него будто плеснуло зеленым чаем и липой – заботой и нежностью.

Петтер распахнул дверцу с моей стороны и почти выволок меня на свежий воздух.

Я обмякла в его руках тряпичной куклой. Отпусти – и упадет прямо в грязь.

Ветер, пахнущий солью и мокрым песком, едва не сбивал с ног.

- Все в порядке, не беспокойтесь. – Попросила я, смежив веки.

В объятиях Петтера было так тепло и надежно! Аромат ветивера словно укрывал нас тяжелыми складками, и «верхние» запахи мокрой шинели, бергамота (должно быть, одеколон) и пахнущего мятой дыхания ничуть не мешали мне наслаждаться.

- Госпожа Мирра, - позвал Петтер, осторожно встряхивая меня за плечи.

- Да, Петтер, - тихо откликнулась я, открывая глаза.

Он был совсем близко: встревоженный, теплый.

- Петтер, - повторила я нежно.

Он глядел на меня, не отрываясь. Его сердце под моей ладонью отчаянно колотилось. А я чувствовала себя совсем юной и чуточку сумасшедшей.

- Госпожа... Мирра, - выдохнул Петтер.

И, конечно, не выдержал: прижал меня к себе, ласково поцеловал в губы... И замер, будто ожидая пощечины.

Я усмехнулась и поцеловала его сама...

Спустя некоторое время я обнаружила себя прижатой к лаковому боку автомобиля. Колени мои подгибались, голова кружилась. А дождь... боги, какая мелочь!

- Петтер! – позвала я. Меня била дрожь, и вряд ли от холода, хотя шуба на мне оказалась расстегнутой, как и блузка. От юноши веяло таким теплом, что сама мысль о холоде казалась нелепой.

- Да? – он взглянул на меня шальными темными глазами, чуть отклонился.

Наркотически сладкий жасмин пел свою арию, заставляя забывать обо всем. Но тонко-тонко, как комар, тревожно звенел лайм.

- Давайте переберемся на заднее сиденье, - предложила я. – Здесь неудобно.

Глаза его вспыхнули, как электрические фонари, однако благородство пересилило.